— Еще не знаю, — вздохнул Ефим Валерьевич, поглядывая на Гошу.
Тот, казалось, удовлетворился ответами и теперь сидел в радостном предвкушении обещанного пирожного с конфеткой.
— Гоша, ты будешь хорошо себя вести? — тоном воспитателя детского сада спросил Харкевич.
— Гоша хороший! — охотно подтвердил тот. И, очевидно, для убедительности повторил: — Очень хороший!
Харкевич повернулся к Курочкину, слегка нагнул голову и развел руки в стороны, как бы говоря: ну вот видишь, что и требовалось доказать!
Снова возникла пауза.
Главврач сел в свое кресло, несколько нетерпеливо забарабанил пальцами по столу.
— Может, хотите какие-то вопросы друг дружке задать? — спросил он. — Ефим Валерьевич?
Курочкин молча покачал головой. Спрашивать Гошу ему было решительно не о чем.
— А ты, Гоша? Хочешь о чем-то спросить?
Гоша заморгал, всячески демонстрируя, что да, хочет, но при этом чего-то мялся, жевал губами.
— Давай, давай, не стесняйся! — поддержал его Харкевич. — Ефим Валерьевич мой друг, хороший человек, обижать тебя не будет.
— А мороженое тоже дадут? — наконец застенчиво поинтересовался Гоша.
При этом большой рот его широко открылся, и оттуда потянулась ниточка слюны.
Харкевич спокойно взял салфетку из специального картонного ящичка, вытер Гоше рот.
— Ты же знаешь, мороженого тебе нельзя, — строго заметил он.
Лицо Гоши неожиданно опять все сморщилось, большой рот искривился, и оттуда раздался какой-то жалобный, почти птичий писк.
— Ну хорошо, хорошо, — не без раздражения отреагировал Харкевич. — Успокойся. Иногда можно будет сделать исключение. Если будешь во всем слушаться Ефима Валерьевича, то, может быть, и мороженое тебе дадут.
И он выразительно посмотрел на Курочкина.
— Никаких проблем, — без всякого энтузиазма откликнулся тот. — Купим мороженое.
Гошино лицо моментально разгладилось, взгляд снова стал безмятежным и чистым.
— А какое? — деловито спросил он.
Ефим Валерьевич почувствовал, что с него хватит. Идея с дебилом совершенно очевидно себя не оправдывала.
Дурацкая была идея, если вдуматься.
Он взглянул на часы, встал.
— Надо бежать, — произнес озабоченно. — А то опоздаю. Спасибо, Олег!
— Так ты что решил? — шепнул Харкевич.
Ефим Валерьевич пожал плечами. Не хотелось обижать приятеля.
— Я тебе позвоню, — сказал он и сделал шаг к двери.
— Ты уходишь? — удивился Гоша.
— Ухожу, — кивнул Курочкин. — Мне пора.
— А какое мороженое? — настойчиво спросил Гоша.
Мысль, несмотря ни на что, он держал четко.
— Шоколадное! — нервно произнес Ефим Валерьевич. И поскольку Гоша опять открыл рот, то он, предупреждая очередной вопрос, поспешно выпалил: — В вафельном стаканчике!
После чего он быстро вышел из кабинета.
28. Могила
Этой ночью им повезло. Ночь оказалась лунная, светлая, можно было работать без фонариков.
Дождь кончился еще днем, и даже ветер, не прекращавшийся всю неделю, несколько поутих. Влажная земля поддавалась легко, поэтому могилу они разрыли достаточно быстро.
Работали двое — Фархад и Леха. Семен Игоревич стоял поодаль, терпеливо ждал. В руках держал спортивную сумку «Адидас».
— Надо ее вытащить, — сказал Леха, когда они наконец открыли гроб. — Здесь не получится.
— На землю класть нельзя, — тут же нервно отозвался услышавший эту реплику Семен Игоревич. — Очень грязно! Вы все испачкаете.
— Чего ж делать-то? — озаботился Леха.
— В сарае брезент есть, — нашелся Фархад. — Может, притаранить?
— Давай сгоняй! — обрадовался Леха. — А мы пока перекурим.
Фархад выбрался из могилы и ушел. Лехе карабкаться было неохота, он присел на краешек гроба, достал сигарету.
Семен Игоревич увидел дымок, подошел поближе, заглянул вниз.
— Ну как? — осклабился Леха, кивая на мертвую невесту. — Нормалек?
— Годится, — лаконично ответил Семен Игоревич, стараясь ничем не выказать своего волнения.
— А ноги-то у ей совсем не пахнут, больно подмерзли! А то б ты оттянулся, полизал бы, да? — заржал Леха. — А, Сенечка?
Сенечку покоробило. Он и так уже не раз жалел, что по пьяному делу откровенничал с Могилой. Шутки эти были совершенно непотребные, никакого права на такое хамство он Лехе не давал.
— Да ладно, не тусуйся, Сенечка! — сказал Леха, заметив, как тот переменился в лице. — Я ж могила, ты ж знаешь. Никогда никому, вот те крест!
И неверующий Леха убедительно перекрестился.
Сенечка только вздохнул. Приходится терпеть, ничего не поделаешь. Куда теперь деваться. Как говорится, охота пуще неволи. Но больше он с Лехой дела иметь не будет. Впрочем, ему и не понадобится. Это первый и последний раз.
Раздались торопливые шаги. Вернулся Фархад, принес сложенный брезент.
— Подсоби! — сказал Сенечке.
Тот аккуратно разместил сумку в крышке гроба, лежавшей рядом, и помог Фархаду разложить на земле брезент.
Затем Фархад спрыгнул вниз, а Сенечка взял сумку и снова отошел в сторону.
Больше он ни в чем помогать не собирался. Иначе за что он платит такие деньги?
Вскоре над ямой появилось поднятое на руки тело в белом подвенечном платье, которое могильщики не без труда уложили на расстеленный брезент.
Сенечка, волнуясь, смотрел на происходящее. По-прежнему стоял в стороне, не мог себя заставить подойти.
Аеха ловко выскочил из могилы, вытер руки какой-то грязной тряпкой, нагнулся над мертвой девушкой и начал раздевать ее.
Сенечка поморщился. Страдая, наблюдал, как Леха расстегивал крючочки на платье своими здоровыми пальчищами.
— Поаккуратней! — не выдержал он.
— Не боись! — ухмыльнулся Леха. — Не большое дело бабу раздеть.
Он и в самом деле справился с застежками довольно быстро, почти не глядя. Видимо, пригодился фроттистский опыт. Затем с помощью того же Фархада снял с покойницы платье и в несколько раз сложил его.
Мертвая невеста осталась лежать в одном нижнем белье, что почему-то выглядело крайне бесстыдно. Фархад даже накрыл ее краем брезента.
— Это правильно, а то еще простудится! — заржал Леха.
Фархад на это ничего не ответил — думал о чем-то своем.
Леха подошел к Семену Игоревичу.
— Ну вот, все путем, Сенечка! — сказал он, протягивая ему сложенное платье.
Сенечка заботливо уложил платье в сумку «Адидас», застегнул молнию и вынул из внутреннего кармана заранее приготовленные деньги.
— Вот, все как договаривались. Можешь пересчитать.
— Да ладно, Сенечка, — благодушно ухмыльнулся Леха-Могила. — Я тебе доверяю.
— Ну, я пошел, — попрощался Сенечка.
Он не хотел здесь оставаться ни одной лишней минуты.
— Давай, счастливчик! — не удержался Леха. — Чтоб все там нормально было!
Семен Игоревич, не оборачиваясь, уже шел к выходу, бережно нес драгоценную сумку. Наконец-то ему невероятно повезло. Пожалуй, сильнее он никогда ничего не хотел. Разве что получить роль Безухова в новой постановке.
Платье невесты — это была его давнишняя голубая мечта. Платье мертвой невесты — о таком он даже не мог помыслить, это уже предел любых мечтаний, особый, утонченный кайф.
Леха-Могила, насмешливо покачав головой вслед приятелю, повернулся к Фархаду, отслюнявил половину купюр из полученной пачки:
— На, держи!
Фархад молча спрятал деньги.
— Давай, что ли, обратно ее засунем? — сказал Леха, показывая на покойницу.
Фархад кивнул.
— Ты прямо такой разговорчивый! — заржал Леха. — Слова не даешь вставить!
Настроение у него после получения гонорара резко улучшилось.
— А после, как засыпем, может, пойдем отметим? — предложил он, выразительно похлопывая себя по карману. — Видал, новый магазин открылся. Двадцать четыре часа!
— Нет, — мотнул головой Фархад, — не могу. В другой раз!
— А в чем дело-то? Коза, что ли, ждет? — снова заржал Леха, не подозревая, насколько он был недалек от истины.
Фархад действительно спешил к Венере. Но обнародовать этого совершенно не собирался.
Не отвечая, он откинул брезент, ухватил покойницу под мышки, подтащил к могиле.
— Немногословный ты наш! — вздохнул Леха. — Ну ладно, хуй с тобой! — И сноровисто прыгнул в яму.
Предстояла не такая уж простая операция по укладыванию трупа обратно в гроб.
29. Пробуждение
Кирилл Латынин открыл глаза и с недоумением посмотрел вокруг, с трудом соображая, где находится.
Оказалось, что он, полностью одетый, лежит на собственной кровати. Причем ноги в грязных кроссовках утыкались в белую подушку.
