прекратить. Брунгильда вызвала его как-то во время обеда и заявила, что до нее доходят слухи о его богатстве. Она не хотела бы выяснять размеры этого самого богатства и его источники, но, если узнает, что почтенный Харегизел из королевского добра взял себе хотя бы курицу, то велит повесить его прямо перед своими окнами. Для услаждения взора.
Все это было сказано абсолютно серьезным тоном, а сама королева при этом даже не соизволила прервать трапезу. Уважаемый казначей потом невзначай проверил штаны. Он не был уверен в их сухости.
Рассказ подходил к концу, и Сигиберт не выдержал.
— Моя дорогая жена! После того, что я сейчас услышал, мне начинает казаться, что я лучше всего правлю королевством, когда нахожусь в плену.
— Это не так, мой король, — скромно потупила глаза Брунгильда. — Я всего лишь слабая женщина, которая очень соскучилась по своему мужу. Кстати, я уже говорила, что я соскучилась? Нет? Так вот, я соскучилась.
Сигиберт впился поцелуем в ее губы, и на руках понес жену в спальню.
* * *
Полгода спустя, декабрь 567 года. Париж
Король Хариберт умер. Сорок семь лет, как никак, не мальчик совсем. Многие и до его лет не доживают. Королева Теодогильда не растерялась. Кто она после его смерти? Да никто, ее же теперь любой обидеть может. Наследника у Хариберта нет, а значит, его города и земли родные братья поделят. А у нее, королевы, из своего собственного только поместье небольшое. Что ей то поместье? Она уже привыкла на широкую ногу жить, и в деревню нипочем не поедет. Сидеть в глуши, и смерти от старости ждать? Или за графа какого замуж пойти? Да ни за что! Она королева, и этим все сказано. Первым делом Теодогильда казну прибрала, точнее, самое ценное из нее. Так оно надежнее будет. Потом попросила мужниного секретаря письмо составить королю Гунтрамну. Бери, мол, меня замуж, а я тебе за это богатство великое отдам, что после смерти мужа сокрыла. План был безупречен, и Теодогильда была собою очень довольна. Король Бургундии, как и водилось в их роду, с очередной служанкой сошелся. Но ведь она же королева, ничем этой ненавистной готской зазнайки не хуже. Всего-то через месяц ответ пришел от короля. Приезжай, мол, ко мне, разлюбезная Теодогильда, будешь мне законной супругой. Возьму я тебя за себя тем же обычаем, как мой отец Хлотарь после покойного брата Хлодомира жену взял. А служанку ту я в деревню отошлю, гусей пасти. И казну не забудь, с харибертовой казной наша семейная жизнь самыми яркими красками заиграет. В общем, так он ей будущую жизнь расписал, что королева собираться бросилась, едва ей то самое письмо зачитали.
Десяток повозок шел из Парижа в сторону Шалона-на-Соне, где была столица Гунтрамна. Двадцать всадников король прислал, чтобы его нареченную никто не обидел в пути. А Теодогильда деньки считала, когда же, наконец, она в Бургундию попадет. Женщина она молодая, собой красивая, а значит, еще одного короля охмурить сможет. А ежели наследника родит, то до конца своих дней будет, как сыр в масле кататься. Вот такой вот незатейливый план, который с разной степенью успеха пытаются реализовать женщины во все времена.
Земли, где они ехали, не знали войны много лет. Многочисленные деревеньки и виллы шли одна за другой, а селяне бесстрашно смотрели на воинов, не ожидая от них никакой беды. Тяжкая длань франков защитила эту землю от набегов и разорения, и она процветала. Сейчас, в начале зимы, подмерзшая земля хорошо держала тяжесть возов. Еще пару месяцев назад колеса увязли бы в густой тягучей грязи, в которую превращались дороги после осенних дождей. Было холодно, и пронизывающий ветер выдувал остатки тепла из людских тел. И даже королева, которая куталась в драгоценные меха, держала разогретую жаровню в своей повозке. Она молила Бога, чтобы он позволил ей доехать до столицы Гунтрамна без приключений, и он вроде бы услышал ее мольбы. Эта зима не шла ни в какое сравнение с тем, что было в прошлом году, когда реки промерзали до дна, а ослабевшие от холода и голода лоси выходили к человеческому жилью и равнодушно принимали смерть. Птицы умирали на лету, и падали на землю куском льда. Скота в тот год погибло просто неисчислимое множество. Но сейчас господь на ее стороне, и вот уже через неделю она была в бургундских землях, недалеко от Орлеана, бывшей столицы южных земель.
На королевской вилле ее ждали. Патриций Цельс церемонно раскланялся с ней, и с галльским красноречием наделал множество комплиментов ее красоте. Теодогильда даже смутилась. Ее муж, хоть и был грамотен, и даже что-то читал иногда, вводя ее в оторопь, но такого себе никогда не позволял. Он был настоящим франком, а значит, пустые речи редко покидали его уста. Ей приготовили баню, и она провела там целый вечер, смывая с себя всю усталость недельного пути. Все-таки горячая вода — это такое блаженство. Выйдя оттуда, она с изумлением увидела бледные лица слуг, сидевших с затравленным видом.
— Что случилось? — спросила королева, пребывающая в прекрасном настроении.
— Госпожа, наши повозки погнали куда-то, — запинаясь сказал старый слуга. — Только вашу оставили.
— Как это? — раскрыла рот королева. — Кто разрешил?
— Патриций Цельс распорядился. Половина воинов с теми повозками ушла, — продолжил слуга.
В голове Теодогильды забил набат.
— Патриция позовите, — взвизгнула она. — Живо!
Цельс пришел через пару минут, не сменив на лице благодушной улыбки, которая, казалось, прилипла к нему.
— Ты что это творишь? — заорала на него королева, забывшая о своем достоинстве. Сейчас это была просто баба, которую нагло обворовали средь бела дня.
— А что я творю? — непритворно удивился патриций. — Казну вывожу в столицу.
— Да как ты посмел? Без моего разрешения! Я все королю расскажу! Не дай бог там хоть денарий пропадет! — королева срывалась на неприличный визг.
— Ничего не пропадет, — уверил ее Цельс. — Все до последнего нуммия в целости доедет. А вот ты королю ничего не скажешь.
— Почему это? — с тупым удивлением на лице спросила Теодогильда. — Обязательно скажу, и не надейся!
— Ты его не увидишь, — Цельс откровенно потешался над простушкой.
— Так он меня в жены берет, — королева рухнула на скамью, потому что ноги не держали ее больше. — Он же мне письмо написал.
— Ну, написал, — не стал упираться Цельс. — Если быть точным, то написал я, но он его читал. Ты, дура деревенская, отсюда в монастырь поедешь. Грехи замаливать.
— В ка… какой еще монастырь? — прохрипела королева, выпучив глаза.
— В Арелате есть
