Я замерла у двери и затаила дыхание.
Следом за выстрелами до меня донеслись звуки отрывистых команд, звон стекла, истерические женские вопли.
Судя по всему — там шел настоящий бой, а я сидела, замурованная в четырех стенах, не имея права даже выглянуть наружу и теряясь в догадках, что это за неожиданная война и какие силы принимают в ней участие.
Сердце работало у меня, как двигатель внутреннего сгорания, и я чувствовала, как кровь толчками поступает в мои жилы при каждом его ударе.
Я не могла усидеть на месте и металась по комнате, как зверь в клетке.
Проходя там, где еще несколько минут назад стоял диван, я обо что-то споткнулась и растянулась на полу, больно ударившись коленкой.
Чертыхнувшись, я собиралась встать, и только тут поняла, что явилось причиной моего падения. Это была ручка погреба. Во всяком случае, в первую минуту я так подумала.
И тут неожиданная мысль озарила меня: «А не здесь ли находится причина, по которой так хотел попасть сюда Губошлеп? Что же он хранит в этом подвале, что для него важнее собственной безопасности?»
Почему-то мысль о подземном ходе не пришла мне в голову, поэтому когда я поняла, что это на самом деле подземный ход, то это явилось для меня полной неожиданностью.
Я спустилась по ведущей вниз бетонной лестнице и попала в довольно просторный коридор. Света в коридоре не было, и поначалу я приняла его за подвал. Но почувствовав легкий сквозняк, поняла, что коридор не заканчивается тупиком.
А это означало для меня только одно: этот путь мог вести на свободу. И кем бы ни были напавшие на центр — теперь это уже было неважно. Воспользовавшись всеобщей суматохой, я должна была попытаться выбраться за пределы территории центра. Это был шанс.
Тот самый единственный шанс, о котором до сих пор я только мечтала.
ГЛАВА 13
Подземный ход оказался значительно длиннее, чем я могла предположить. Наверняка в нем имелось электрическое освещение, но у меня не было ни времени, ни желания искать выключатель. Поэтому я продвигалась на ощупь, и от этого дорога показалась мне в два раза длиннее.
Местами с потолка капала вода и собиралась на полу в довольно глубокие лужи. Из этого факта я сделала вывод, что прохожу под речкой. В одном месте вода доходила мне до колен.
Но какие это были пустяки по сравнению с тем, что с каждой минутой воздух становился все свежее. А когда я увидела тусклый свет в конце тоннеля, то в первый раз в жизни поняла весь грандиозный смысл этого выражения.
Слезы навернулись мне на глаза, и мне захотелось рвануть туда во весь дух, хотя я и не знала, что ожидает меня на выходе из подземелья.
Ведь могло получиться и так, что я попала бы в какое-нибудь еще более секретное отделение центра и там бы уже наверняка нашла свою смерть.
И, выбираясь на поверхность, я сказала себе, что если даже впереди меня ожидает смерть, то надо постараться продать свою жизнь подороже, что лучше умереть свободной…
И еще много всякого такого я наговорила, но когда увидела заход солнца и услышала шум ветра в листве деревьев и плеск воды, то моментально передумала умирать.
И смерть в бою потеряла в моих глазах всякую привлекательность.
Я почувствовала такое желание жить, что любая мысль о смерти уже внушала мне отвращение. Даже о смерти красивой и героической.
Но кроме естественных шорохов леса я услышала и другие звуки, которые хоть и не лишили меня почти сумасшедшего восторга, но все-таки заставили вернуться к реальности.
Там, за рекой продолжался бой. И автоматные очереди вносили тревожную ноту в идиллию осеннего вечера.
И здравый смысл подсказывал мне, что чем быстрее я удалюсь на максимальное расстояние от этих мест, тем больше у меня шансов остаться в живых.
Мне срочно нужно было добраться до ближайшего населенного пункта.
«Неважно какого, — размышляла я. — А там уже можно будет действовать по обстоятельствам».
Вспоминая сейчас ту ночь, я сама себе удивляюсь. Я же понятия не имела, где нахожусь, хотя бы приблизительно. В туфлях на высоком каблуке, без денег и документов, посреди леса, в полной темноте…
При этом я совершенно точно помню свои ощущения. Я была уверена, что все плохое уже позади, и совершенно не волновалась ни по одному из этих поводов. Наверное, я была в шоке.
И я отправилась напрямик через лесную чащу, ломая каблуки и царапая в кровь лицо и руки.
Оптимизма мне хватило на час.
Ровно через час пошел дождь со снегом и окончательно стемнело.
А еще через полтора часа на мне не осталось ни единой сухой нитки. Я чуть не падала на землю от усталости. И тут мое внимание привлек шум моторов и человеческие голоса.
А это значило, что где-то совсем рядом пролегала дорога, и там находятся живые люди, которые ездят в теплых сухих автомобилях. И с каждым шагом их голоса становились все отчетливее.
Часы блужданий по ночному лесу уже довели меня до того, что я была бы рада даже беглым уголовникам, лишь бы они не оказались друзьями Губошлепа.
И тем не менее я подбиралась к ним со всеми предосторожностями, на какие только оставалась способна.
Но когда узнала голос Грома — решила, что схожу с ума.
И потеряла сознание, не добежав до него нескольких метров.
* * *
С тех пор прошел месяц.
Зима уже полностью вошла в свои права, а я все еще немного покашливаю. Я все-таки умудрилась в ту последнюю ночь подхватить бронхит, и мне пришлось недельку проваляться в госпитале, прежде чем отправиться домой.
Но при мысли, что я отделалась легкой простудой, я каждое утро просыпалась на больничной койке с улыбкой счастья на перемазанной зеленкой физио — номии.
Но вернемся в ту холодную ноябрьскую ночь…
Пришла я в себя в машине в окружении перепуганных заботливых мужчин, чаще имеющих дело с оружием, чем с барышнями в обморочном состоянии, и по этой причине выглядевших очень забавно.
Мне в эти минуты все казалось забавным, и я хохотала всю дорогу до Москвы как сумасшедшая, болтала без передышки и веселила своих попутчиков периодическими признаниями в любви.
Они на самом деле казались мне такими симпатичными, что мне хотелось их всех расцеловать как ми — нимум.
Перед самой Москвой мне стало хуже, и на какое-то время я забылась тяжелым сном. А разбудили меня уже профессионально ласковые и умелые руки медицинских работников, помогающих мне перебраться на носилки.
Я лишь слабо улыбалась, когда они приводили меня в человекообразное состояние, отмывая в ванне и обрабатывая ссадины и ушибы.
Видимо, меня заставили выпить какое-то сильное снотворное, потому что я проспала целые сутки, а проснулась от голода и легкой головной боли.
Пару дней прошли для меня в полусне. Температура под сорок, уколы и так далее. Все это знакомо каждому, хоть раз в жизни побывавшему в больнице.
А когда мне стало немного легче, я наконец-то сообразила, что до сих пор ничего не понимаю.
Я не понимала, откуда в ночном лесу взялся Гром. Его ли люди атаковали центр Губошлепа. И если так, то как они о нем узнали.
Кроме того, мне ничего не было известно о дальнейшей судьбе самого центра, а по понятным соображениям она меня очень интересовала.
По всем этим причинам я не могла дождаться минуты, когда кто-нибудь удосужится все это мне рассказать. Но никто не торопился этого делать.
Я уже готова была сменить любовь к людям на лютую ненависть, и этого не произошло только потому, что именно в то утро ко мне в палату с букетом цветов пришел сам Гром.
Я со своим перевязанным горлом, наверное, выглядела очень забавно, потому что, глядя на меня, он не мог сдержать улыбки.
А когда я слабым голосом стала упрекать его и надула губы, он и вовсе развеселился.
В этот момент мне принесли куриный бульон, а за окном пошел снег. И только это примирило меня с действительностью.
Я, конечно, на себя наговариваю. На самом деле я страшно обрадовалась приходу Грома. И теперь сгорала от нетерпения и не могла дождаться, когда же он начнет свой рассказ.
Понимая мое состояние, он приказал мне пить бульон, а сам присел на стул у моего изголовья и стал тихонечко говорить.
Более благодарного слушателя у него не было никогда в жизни.
— Мне не надо тебе объяснять, — начал он, — насколько ответственным в этот раз было твое задание. Ты на сегодняшний день наверняка знаешь больше меня, и тебе еще предстоит, после того как поправишься, написать мне самый подробный отчет обо всем, что тебе удалось узнать за последние дни.
Но и мне уже известно немало, и у меня есть все основания считать это дело одним из самых… — он на секунду задумался, — а может быть, и самым серьезным за всю мою жизнь.
Поэтому ты наверняка понимаешь, как тщательно мы готовились к этой операции и какие силы в ней были задействованы.
