самое необходимое. Комната Савицкого напоминает гостиничный номер — такая же пустая и безликая. Единственное, что хоть как-то мне может помочь, это ноутбук, оставленный Герой на кровати, но и тот на поверку оказывается запаролен…
Досада липкой смолой растекается по телу, путая мысли и подменяя собой страх оказаться застигнутой на месте преступления. Окидывая комнату задумчивым взглядом в надежде зацепиться хоть за что-нибудь, я совершенно теряю счет времени и лишь тогда, когда окончательно понимаю, что осталась с носом, разочарованно бреду к окну, которое еще несколько дней назад было разбито Савицким, а сейчас в целости и сохранности сияет новеньким стеклопакетом. Но стоит мне только приблизиться к заветной цели и краем глаза взглянуть на задний двор усадьбы Турчиных, как за спиной раздаются шаги. Шумные, тяжелые. Ритмично отстукивая секунды до моей погибели, с каждым мгновением они становятся все громче, а шансы выйти сухой из воды стремятся к нулю.
От сковавшего тело ужаса я начинаю задыхаться. Страшно представить, что сделает со мной Савицкий, обнаружив меня в своей спальне. Боюсь, красными пятнами на запястье этот псих на сей раз не ограничится точно. Но и бежать мне некуда.
Перепуганная и взволнованная, не нахожу ничего лучше, чем спрятаться за гардину и мысленно молить небеса о спасении.
Впрочем, когда тяжелые шаги сменяются скрипом двери и вполне различимым дыханием Геры, понимаю: моли не моли, никто меня не спасет. Я в ловушке, в чертовом капкане, и загнала себя в него сама!
Зажмуриваюсь и заклинаю предательское сердце биться чуть тише. Поднявшись на носочки, втягиваю живот и всячески пытаюсь слиться с интерьером комнаты. Когда же шаги начинают удаляться, а после и вовсе сменяются шумом воды из душевой, с неимоверным облегчением выдыхаю и, не чувствуя ног, несусь к спасительному выходу. На бегу замечаю разбросанную на кровати одежду Савицкого, его кроссовки гигантского размера у порога, и снова ошибаюсь.
Быть может, я просто устроена неправильно, изначально собрана с браком, но в какой-то момент стремление узнать правду начинает перевешивать здравое желание сбежать. Да и истина так близко!
Снимаю балетки и, сунув их под мышку, босыми ногами едва слышно ступаю по ламинату. Делаю глубокий вдох, растягиваю выдох, а еще мысленно умоляю себя не трусить. Я только взгляну на Савицкого, одним глазком! Найду дурацкое пятно на его теле и сразу убегу. Но в мыслях все мы смелые и отважные, а как доходит до дела, не можем унять дрожь в коленках. Я не исключение. Ноги не слушаются, а интуиция верещит как резаная, что я пожалею! И все же шаг за шагом я подбираюсь ближе и даже аккуратно проворачиваю ручку на двери душевой. Все, что мне нужно — тонкая щелочка и щепотка удачи, но последняя сменяется очередным разочарованием: мало того, что дверь заперта, так еще вода стихает в самый неподходящий момент.
Я еще могу убежать… Пока Гера вытирается, успею прошмыгнуть в коридор. Но, опьяненная странным ощущением растерянности, я снова прячусь за шторой, на сей раз оставляя маленькую щелочку для полноценного обзора.
Савицкий не заставляет себя долго ждать. В одном полотенце, обмотанном вокруг бедер, он вальяжно выходит из душа и, разминая шею, останавливается прямо по центру комнаты в нескольких шагах от меня.
Румянец стыда заливает мои щеки, когда замечаю на упругой коже Геры блестящие капельки воды. Одна за другой они стекают с его влажных волос и бесстыже спешат по крепкому телу все ниже и ниже. Бессознательно провожаю каждую взглядом. Меня впервые до одури завораживает вид мужского тела, а странное тепло, зудящими волнами расходящееся внизу живота, напрочь лишает рассудка. Я забываю о родинке и своём долге. Оставляю страхи позади и подобно мотыльку, летящему на свет, тянусь ближе к Савицкому. Шире распахиваю шторы, почти не прячусь и продолжаю пожирать Геру взглядом. А потом каменею, стоит полотенцу слегка съехать с упругих ягодиц парня.
С губ срывается предательский выдох, а сердце начинает биться о ребра, как сумасшедшее. И всему виной не просто родимое пятно, по форме напоминающие крылья бабочки, а огромный, уродливый шрам, растянувшийся вдоль бедра Савицкого, как немой укор за ошибки прошлого.
Что я там говорила? Время похоже на кисель? Неправда! Порой оно застывает хрупкой льдинкой, больно царапая по живому. По крайней мере, сейчас в комнате Геры всё замерло… Я и сама боюсь пошевелиться! Глупый выдох, так не вовремя сорвавшийся с губ, вот-вот грозит обернуться настоящей катастрофой.
Отчаянно сглатываю, бесцельно тереблю подол сарафана и вопреки здравому смыслу продолжаю глазеть на Савицкого. Тот стоит неподвижно, ледяной скульптурой замерев в одной позе. Единственное, что выдаёт в нём живого человека, это его дыхание — частое, неровное. Гера явно не ждал гостей и совершенно им не рад.
— Кто здесь? — спрашивает он тихо, до конца так и не совладав с волнением. Гера так напряжён, что кажется, каждая мышца на его теле увеличилась в размерах, а сам он только и ждёт, чтобы найти повод сорваться.
— Тая, опять ты? — Низкий голос Савицкого безжалостно щекочет нервы.Прикрываю ладонью рот и приказываю самой себе молчать! Знаю, что глупо! Понимаю, что прячься не прячься, меня всё равно найдут. Но смелость куда-то испаряется вместе с каплями воды с тела Геры. Вместо того чтобы выйти из укрытия с повинной, я снова и снова обвожу взглядом замысловатое родимое пятно и до боли кусаю губы, вспоминая об уродливом шраме, наспех прикрытом полотенцем. Страшно представить, где и когда Гера успел так сильно повредить ногу. А от осознания, сколько боли он перенёс, внутри всё скручивается в тугой узел.
— Молчишь? — Острый, как лезвие конька, смешок срывается с губ Савицкого. — Зря!
Чувствую, как ледяной ужас сковывает каждую клеточку моего тела. Теперь точно бежать поздно, да и некуда…
От пугающей безысходности закрываю глаза: будь что будет! Жду, когда Гера отодвинет штору и вытащит меня из комнаты за шиворот, как безмозглого котёнка. Я готова к новой порции его грубых слов и язвительных замечаний, выдержу колкий взгляд и даже не пискну, если Савицкий снова не рассчитает своих сил, но я совершенно точно не жду, что Гере хватит ума поднять с пола одну из кроссовок и наобум зашвырнуть её в окно.
— Совсем чокнутый?! — верещу не своим голосом, когда от столкновения моей кожи с жёсткой подошвой чужой обуви меня скручивает пополам. Савицкий попал в самое яблочко! Чёрт, как же больно! А ещё до жути обидно…
Отец никогда меня не бил! Наказывал словом,
