команды в мире. Ни такого медицинского оборудования, ни такого питания, ни такой зарплаты тренеров. Конечно, государство обеспечивает, меценаты, но и я могу помочь. Я тоже спонсор. Экипировку, предметы, купальники заказываю, не торгуясь. Устроила подсобное хозяйство. Купила корову, коз, кур. Привожу детям молоко, творог, сыр, яйца. Закупаю краснодарские яблоки и алтайский мед. Мне говорят: «Ты девочек балуешь, они на голову тебе сядут». Отвечаю: «Это их вопросы. Я даю им то, что нужно, чтобы быть чемпионками».
Наша база в Хорватии расположена в двух часах езды от Дубровника. Кипарисы, лес. Собственный отель на сорок пять человек. Собственный катер. На острове, через пролив, зал с тремя коврами. Если нет шторма, до острова пять минут. На обратном пути дети ныряют, плавают. Я рядом с ними круглые сутки, вижу, как они отдыхают, что едят, когда ложатся спать, как проходят занятия.
Часто тренеры не дают нормально работать врачам, боятся, что те помешают, а сами не проводят общефизическую подготовку. В результате у детей забитые спины, травмы. Надо контролировать, перепроверять, делать замечания, доносить которые желательно в нормальной форме. А в нормальной форме доносить очень трудно, если одно и то же происходит в третий, четвертый и пятый раз.
36
Вину за то, что не получается, тренер иногда сваливает на гимнастку:
– Я ей сказала, она не делает.
– Скажи еще раз, – отвечаю я.
– Я ей сто раз сказала!
– Значит, не так сказала! Не так потребовала, не так сделала что-то.
Приходится давать мастер-класс. Прошу тренера постоять в сторонке и посмотреть, как надо работать.
Рита Мамун делала упражнение под песню Анны Герман, песню очень проникновенную, на стихи удивительные:
Покроется небо пылинками звезд,
и выгнутся ветки упруго.
Тебя я услышу за тысячу верст.
Мы – эхо,
мы – эхо.
Мы – долгое эхо друг друга…
И даже в краю наползающей тьмы,
за гранью смертельного круга,
я знаю, с тобой не расстанемся мы.
Мы – память,
мы – память.
Мы – звездная память друг друга[16].
Сказала Рите, что музыка и слова, которые она слышит, есть не что иное, как признание в любви, признание абсолютное, редкое в своей искренности, наполненное нежностью, преданностью, верой.
– Да, Ирина Александровна, – согласилась Рита со мной.
– Вот и признавайся в любви! Каждым своим движением, каждым рисунком ленты. Войди в поток, стань проводником того, что чувствуешь и переживаешь вместе с композитором, поэтом, певицей. Не думай об элементах, над ними ты работаешь достаточно.
Правильно объяснить гимнастке, заставить ее понять, что и как надо делать, могу пока, к сожалению, только я. Когда доказываю тренерам, что есть ошибки, обвиняю, предупреждаю, что не так-то все хорошо, как кажется, вырастают у тренеров рога и хвосты: «Зачем вы это говорите, Ирина Александровна? Баллы огромные. Нам бы соревнований побольше».
Особенно нелегко, когда слова своего тренера повторяет гимнастка:
– Нужны соревнования, старты. Как без них расти?
– Что за старты тебе нужны? – отвечаю я. – Старт, если ты не готова, это зал. Зовем судей, ты выходишь, они отсуживают тебя. А устраивать «контрольную тренировку» перед всем миром не дозволено никому. Ты не можешь позорить себя, позоря при этом Россию.
– Я соберусь, – обещает девочка.
– А я не верю, что соберешься. Верю только в труд!
Лала Крамаренко:
«Усталость придумали взрослые, чтобы скрыть свою лень» – так Ирина Александровна говорит. Занятия с ней – праздник. Я не устаю, да и тренирует она в меру.
Александра Солдатова:
Как работаю, так она и общается со мной. Кричит иногда: «Пошла вон!» Я могла бы расстроиться, подумать: «Ах, ничего не получается». Или оправдать себя: устала, не выспалась, что-то еще помешало. Но что я тогда за спортсмен? Говорю себе: «Иди работай и, пока не будешь готова, не возвращайся».
Упражнение, которое мне больше всего запомнилось, самое лучшее мое, – с мячом, на песню Далиды «Мама». В середине упражнения момент такой, драматичный: я как будто к маме бегу. Две-три секунды бегу, несколько шагов – а отрабатывали часами. Создали образ ребенка, который посвящает песню маме.
Маргарита Мамун:
Ирина Александровна – жесткий наставник, но бывает и мягкой. Может дать отдых во время тренировки, может машину подарить или отправить на сверхдорогой курорт. Знает: кнут был, должен быть и сладкий вкусный пряник.
Работать без остановки нельзя. Фанатизм наказуем так же, как и безделье. Отдых, в моем понимании, – это полная свобода от тренировок, момент, когда дети предоставлены сами себе и могут делать все, что им хочется. Гулять, смотреть кино. Воскресенье полностью принадлежит им.
Иногда устраиваю вечера. Праздную вместе с детьми дни рождения и победы. Приглашаю артистов. Никогда не пила, единственное, что поднимает меня, – это музыка. С первыми тактами я вытаскиваю всех из-за стола.
Отбой в Новогорске в одиннадцать. Не в девять, не в десять. В этом отношении я детей не терзаю. Хочу, чтобы они общались, разговаривали. И не только друг с другом. На базе много молодых спортсменов, мои дети влюбляются. Влюбленность пробуждает эмоции, делает девочек более женственными, вдохновляет. Тренер не всегда стимул. Нужно, чтобы любовь была.
Ходить на свидания так же свободно, как большинство их ровесниц, мои воспитанницы не могут. Переживают, грустят. Читаю им из Хайяма: «Но еще не любовь – соловьиные стоны. Не стонать, от любви умирая, – любовь!»
Маргарита Мамун:
Мы познакомились на Всемирной летней универсиаде в Казани. Саша – пловец. Когда начался чемпионат мира по плаванию, мой тренер Амина Василовна Зарипова сказала Ирине Александровне: «Нам надо быстрее закончить тренировку, у нас мальчик плывет». Винер ответила: «Тоже буду болеть. И пришлите мне его фотографии».
Саша жил в Америке, в Лос-Анджелесе. Решил, что до Олимпийских игр в Рио-де-Жанейро будет тренироваться с американцами, сильнейшими пловцами планеты. Я к нему летала. Тратила неделю отдыха, которую нам давали после соревнований. Два дня в дороге, четыре-пять у него.
Ирина Александровна хотела познакомить меня с кем-то еще, а я сказала: «Спасибо, но не надо». Она поняла меня.
Амина Зарипова:
Винер была не в курсе того, что Рита летала к Саше за океан. Если б узнала, отвернула мне голову, хотя теперь говорит: «Правильно, Амина, ты делала. Я бы тоже разрешала».
37
Я всегда работаю в удовольствие. И
