Южная Россия была поделена между готами, на западе нижнего Приднепровья и сарматскими народами (аланами и другими), на востоке этой реки, в то время как Крым продолжал оставаться вассалом греко-римской империи цезарей. Сами же готы, как известно, были поделены между остроготами в нижнем течении Дона и в нижнем Приднестровье, и визиготами, занимавшими территорию от нижнего Приднестровья до Дуная. Гепиды, третье готское племя, заняло Дакию, оставленную императором Аврелианом в 270 г. Это период возникновения готических некрополей Черни-якова на юге от Киева и Николаевки у Херсона, в нижнем Придонье (III в.). Это также период, относящийся к созданию сарматами погребальных курганов Кубани (Тифлисская, Воздвиженская, Армавир, Ярославская), где были обнаружены золотые пластины и фибулы, характерные для искусства сарматов. На севере, в лесных зонах Восточной и Центральной России, где, без сомнения, проживали финно-угорские народности, влияние сарматов ощущалось в культуре Пянобора около Казани (100-200 или 400), наследницы местной культуры Ананино, в то время как далее на запад калужская группа памятников представила фибулы германо-римского характера (III-IV в.). Так обстояло дело в Южной России во время нашествия гуннов.
По каким причинам исторические гунны, потомки западных хун-ну, ушли из степей Приаралья для того, чтобы достигнуть Европы? Нам это неведомо. В 374 г., согласно Иордану, под предводительством Баламира или Баламбера, они перешли Волгу в нижнем течении, переправились через Дон, напали на аланов Терека и Кубани, и подчинили их. Затем они двинулись в западную часть течения Днепра, напали на остроготов и свергли старого короля Эраманарика, который от отчаяния покончил жизнь самоубийством. В свою очередь, Витимер, преемник Эраманарика был повержен и казнен. Многие остроготы перешли в подчинение гуннов, в то время как визиготы, под натиском врага, переправились через Дунай и проникли на территорию Римской империи (376). Что же касается аланов Кубани и Терека, большая часть из них была вынуждена временно подчиниться гуннам. Эта часть оставалась в стране, где, как мы знаем, они приняли в X веке византийское христианство. Они являлись предками современных осетин. Другие же аланы ушли на запад и вместе с западными германцами приняли участие в великих нашествиях: некоторые из этих племен остались в Галлии, в нижнем течении Луары, [169] остальные аланы отправились в Испанию, смешались с суэвами Галисии, или совместно с визиготами дали рождение смешанной расе, от которой, возможно, получила название "гото-аланская" страна, или Каталония (?).
Аммьен Марселен и Иордан описали чувство ужаса, которое было вызвано вторжением гуннов в романо-германский мир. Аммьен пишет: "Гунны превзошли все мыслимое по своей беспощадности и варварству. Они испещрали щеки своих детей шрамами, чтобы не росли борода и усы. Они были коренасты, с огромными верхними конечностями и невероятно крупными головами, что придавало им чудовищный вид. Жили они, впрочем, наподобие животных. Они не подвергали тепловой обработке пищу и обходились без приправ, питались дикими кореньями и употребляли в пищу мясо умерщвленных животных, которое у них было приторочено к седлам. Они не знали, что такое плуг, постоянное место жительства, дом или жилое строение. Вечные кочевники, они привыкли с самых малых лет к холоду, голоду и жажде. Бесчисленные стада животных сопровождали их в походах. Эти же животные тащили тяжелые повозки, где находились их семьи. На этих повозках женщины занимались прядением, шили одежду, рожали детей и воспитывали их до брачного возраста. Если у этих людей спросили бы, откуда они, где родились, они не смогли бы ответить на эти вопросы. Их одежда состоит из льняной туники и широкополых плащей, сшитых из кожи грызунов. Темного цвета туники буквально прели на их телах. Они меняли одежду только тогда, когда она уже не держалась на них. Головной убор с отворотом назад, козьи шкуры, обмотанные вокруг волосатых ног, дополняют эту картину. Их обувь, сделанная без мерки и какой-либо формы, не позволяла им ходить пешком; поэтому они были не способны воевать в качестве пехотинцев, тогда как, взгромоздившись на лошадь, они выглядели, словно приросшие к безобразным низкорослым лошадям, но выносливым и быстрым, подобно молнии. Они проводили свою жизнь на лошади, то верхом, то, устроившись сбоку на лошади, подобно тому, как делают женщины наездницы. Они обсуждают дела, сидя на лошади, совершают торговые сделки, едят и пьют, даже спят, облокотившись на лошадиную сбрую. При сражениях они наваливаются на своих противников, издавая истошные вопли. Столкнувшись с сопротивлением, они отходят врассыпную, но тут же возвращаются, вонзаясь и опрокидывая все, что встречается им на пути. Однако они не знают, как преодолеть усиленное препятствие, или атаковать укрепленный лагерь. Но ничто не сравнимо с той ловкостью, с которой они бросают копья с очень внушительного расстояния, и пускают стрелы, снабженные костяными наконечниками, такими же прочными и смертельными, как и наконечники железные". [170]
Сидуан Аполлинарий считает, что физический тип лица гунна связан с намеренным его обезображиванием в детские годы. Он повествует о них, не смягчая ужасный вид сплющенных носов ("бесформенный и плоский нарост"), с выдающимися вперед скулами, с глубоко западающими в орбиту глазами ("эти глаза обладают проникающим взглядом, который охватывает самые отдаленные цели"), орлиным взором кочевника, привыкшего обозревать нескончаемые пространства, различать стада оленей или диких лошадей до самого края горизонта степей. Этому же автору принадлежит замечательная строфа, которая дает прекрасное описание вечного всадника степей:
«Роста среднего когда гунн спешивается,Но велик, когда он - на коне!»
Небезынтересно сравнить этот портрет с тем, который нам оставили о хун-ну китайские летописцы: типаж и обычаи – все идентично. Кроме того, этот портрет аналогичен тому, что нам говорят о монголах XIII в., как их описывали в Китае и христианском мире. Гунн, тюрк или монгол, человек степи, с огромной головой, с мощным торсом, коротконогий кочевник, постоянно сидящий верхом на лошади, "лучник-наездник" Верхней Азии, рыскающий у границ цивилизованного мира, нисколько не изменился за пятнадцативековый период нашествий на цивилизации оседлых народов.
Поражение аланов и остроготов, и уход визиготов, сделали гуннов хозяевами всей зоны долин, от Урала до Карпат. От карпатских перевалов или долин Валахии, они дошли до венгерских просторов, где подчинили себе гепидов, и ушли далее на левый берег Дуная (405-406). Вероятно, в тот период они были разделены на три орды с тремя предводителями, тремя братьями: Руасом, Руга-сом или Ружилой, Мундзуком или Мундиухом, и Октаром, которые к 425 г. правили совместно. В 434 г. этими ордами правили два сына Мундзука, Бледа и Аттила, из которых остался Аттила, очень быстро устранивший своего брата.
С этого времени начались завоевания Аттилы. В 441 г. он объявил войну Восточной Империи, пересек Дунай, дошел до сербской Моравии, захватил Найсу (Ниш), разграбил Филипполь, опустошил Фракию вплоть до Акадиаполя (Люлэ-Бургас), который подверг разорению. В период затишья, в 448 г., Империя уступила ему территорию от современного Белграда до Шистова, на юге Дуная до верховьев Ниши.
В январе-феврале 451 г. Аттила, сосредоточив свою армию в венгерской долине, двинулся на Галлию, присоединяя к себе по пути германцев правого берега Рейна. Перейдя Рейн, он напал на ту часть Галии, которая подчинялась Риму, и которой руководил римский патриций Аэций. 7 апреля Аттила сжег Метц, и взял в осаду Орлеан. Четырнадцатого июня город был освобожден римской армией под началом Аэция, и армией визиготов под командованием короля Теодорика. Аттила отступил в направлении Труи. На западе от Труи, в Кампусе Морикусе, он был остановлен римлянами и визиготами в тяжелом сражении, которое, однако, не спасло Запад (конец июня 451 г.).
После этого поражения Аттила отступил, уйдя к Дунаю, где и провел зиму. Весной 452 г. он вступил в Италию, но задержался с осадой Аквелии, которую все-таки покорил и уничтожил. Затем он взял Милан, Павию и объявил о решении идти на Рим, откуда император Валентиниан III поспешил сбежать. Однако вместо того, чтобы пойти на столицу мира, он поддался увещеваниям римского епископа – святого Леона Великого, который пообещал ему выплачивать подати и предложил руку Гонор ии, дочери Цезаря (шестого июля 452 г.). На этот раз он вернулся в Паннонию, где и умер в 453 г.
Готский историк Иордан оставил нам впечатляющий портрет Аттилы. Он был типичным гунном: невысокого роста, с широкой грудью, с большой головой, маленькими и глубоко сидящими глазами, с приплюснутым носом, со смуглым, почти темного цвета, лицом, с жиденькой бородкой. Он был ужасен в гневе, умело использовал свой свирепый вид, который был для него политическим инструментом. В нем мы обнаруживаем почти такой же уровень расчета и хитрости, на который указывали китайские историки, когда говорили о хуннских завоевателях шести династий в Китае. Его речи, полные расчетливой патетики, его завуалированные угрозы, являлись далеко идущими планами, так же как и его систематические разрушения являлись глубоко продуманными (Аквелия, разрушенная им, больше не была восстановлена). Так же были спланированы массовые побоища, основной целью которых являлось преподнесение урока недругам. Вместе с этим, Иордан и Приск описывают его как честного судью для своих соплеменников, великодушного по отношению к своим слугам, благосклонного к тем, кто искренне служил ему. Он вел простую жизнь среди варварской роскоши приближенных, пользовался деревянной посудой, тогда как вокруг все стремились к золотой утвари. Добавим и другие черты, о которых сообщают те же источники: глубокое суеверие, наивная доверчивость шаманам, пристрастие к крепким напиткам, что превращало различные церемонии в оргии; в то же время, ему была присуща привычка окружать себя министрами и греческими писарями, такими как, например, грек – Онегис, римлянин – Орест, германец – Эдеко. В глаза бросается любопытная деталь, характеризующая этого предводителя орд: он чаще прибегал к хитрости, чем к прямым военным действиям. В войне же он проявлял себя не столько военачальником, сколько отважным воином, увлекавшим людей за собой. Этому варвару был присущ юридический формализм, стремление к крючкотворству, поиск дипломатических отговорок для создания, пусть видимости, но законности решения тех или иных вопросов. Отмечая все эти черты, невольно вспоминаешь другого основателя кочевой империи, другого сына степей – Чингиз-хана. [171]
