— И куда вы направились потом?
— В бар, называется "Крик красного орла". Гамбургеры вызывают жажду.
— В котором часу?
— Наверное, около восьми, точнее, пардон, не скажу. И оставался там до половины первого, пока заведение не закрыли. Да спросите у Карла, тамошнего бармена! Не удивлюсь, если он меня запомнил, у парня феноменальная память. А теперь прошу меня извинить…" — С этими словами Хайер поднялся и сделал знак рукой. — Дама желает получить счёт, — объявил он подбежавшему официанту. Затем наклонился и с хитрой усмешкой прошептал мне в ухо: — Я ведь предупреждал, не надо было настаивать на встрече.
Глядя ему вслед, я с радостью обнаружила, что ошиблась: выпивка таки на него подействовала. Хайера слегка заносило в сторону.
Я осталась страшно довольна собой: сегодня вечером Роджеру Хайеру вряд ли достанет сил на часок-другой вырубить телефон.
Глава 16
В субботу я проспала до десяти. Даже не выпив кофе, набрала номер Питера и проинформировала его автоответчик: "Мы не общались несколько дней, и я беспокоюсь, как там, в больнице. Расследование движется, но пока ничего определённого, — торопливо добавила я. — В любом случае, позвони, когда сможешь."
И только затем включила кофеварку и приготовила завтрак. Насытившись, перепечатала заметки, сделанные предыдущим вечером. Потом прочла все заметки, касавшиеся расследования, — их уже набралось на целую папку — и огорчилась. Кое-какие факты я, конечно, собрала. Но ясности они не вносили.
Телефонный звонок прервал мои размышления — точнее, переживания — по поводу отсутствия всяких ценных мыслей.
— Дезире? Это Питер. Вот получил твоё сообщение, — произнёс он тусклым монотонным голосом. От прежнего оптимизма не осталось и следа.
— Что случилось? — спросила я, страшась ответа.
— Ничего особенного.
— Так в чем же дело?
— А дело в том, что иногда мне становится невмоготу.
— Послушай, — мягко начала я, — врачи говорят…
— Да знаю, что они говорят! Но не происходит никаких перемен!
— Значит, надо…
— Знаешь, что хуже всего? — перебил Питер. — Я не представляю, как с ней разговаривать.
— То есть?
— Я ведь надеюсь, что она так или иначе меня слышит, — пояснил он несчастным тоном. — И хотя не хочу об этом даже думать, но всё-таки должен учитывать вероятность того, что разговариваю с Мередит. — Его голос стал резче, напряжённее, теперь в нем звучала боль и растерянность. — И это накладывает некоторые ограничения. Не могу же я ей сказать, что люблю её. Поэтому я только и делаю, что держу её за руку и бубню про то, как она поправится и как все за неё молятся. — Он перевёл дыхание и после паузы тихо произнёс: — Но Мэри Энн хотела бы услышать от меня совсем другое… И я бы хотел ей сказать совсем другое…
И что прикажете на такое отвечать? К счастью, я не успела выступить с каким-нибудь дурацким предложением.
— Разнюнился я что-то сегодня, — смущённо усмехнулся Питер. — Веду себя как малолетний сопляк. Даже не спросил, зачем ты мне звонила.
— Просто хотела выяснить, как дела, — в свою очередь смутилась я. — Боюсь, мне не о чем тебе докладывать. А жаль. Всё равно, выслушай, что удалось нарыть… — Я вкратце поведала о моих последних находках, столь пустяковых, столь ненужных, что я решила подбодрить и Питера, и себя: — Конечно, радоваться пока рано, но не тревожься. Обещаю, очень скоро ты узнаешь, кто лежит в больнице Святой Екатерины.
— Спасибо, Дезире, — пробормотал Питер. Помолчав, опять поблагодарил: — Спасибо… А что полиция? У них есть идеи насчёт преступника?
— Нет пока, насколько мне известно. Но он от нас не уйдёт. Слово даю.
Лишь через несколько минут после окончания разговора я сообразила, что наконец признала — и притом вслух! — что активно ищу убийцу. А Питер, несмотря на наше первоначальное соглашение, даже не удивился.
Вероятно, он, как и все, понимал с самого начала: одно без другого не получится.
* * *Моя бравада окончательно меня доконала. Ведь я открытым текстом обещала вскорости всё выяснить!
Горько сожалея, что не отрезала себе язык сразу после завтрака, я опять вернулась к своим заметкам. Просмотрела их снова и снова. Но так и не прозрела. Либо в них не содержалось ничего важного, либо, я упускала нечто важное, — последнее много хуже. Ну как тут не расстроиться? И я расстроилась, да так, что решила переключиться с умственной деятельности на физическую, дабы спустить пар. А поскольку даже короткая прогулка в холодную погоду — вещь для меня экзотическая, то принялась убирать квартиру.
В отсутствие Чармейн, моей фантомной уборщицы, опять не появившейся в эту субботу, противостоять моим амбициозным намерениям было некому. Удивляетесь, почему я её не уволю? Причина проста. Когда Чармейн соизволит наконец явиться, я буду настолько ей благодарна, что и думать забуду о том, как мечтала от неё избавиться. К тому же в тот день я была даже рада заняться чем-то стоящим.
Вытащила из шкафа полдюжины всяких чистящих-моющих средств, швабру, щётки, тряпки и новенький пылесос с четырьмя одинаково бесполезными насадками. Затем, полностью игнорируя то обстоятельство, что неделю назад уже переворачивала квартиру вверх дном, прошлась по жилищу, как трактор, — отскребая и полируя, вытирая и отмывая, подметая и всасывая пыль. Не поверите, с каким энтузиазмом я накинулась на уборку, хотя в нормальном состоянии мне и вспоминать о ней не хочется.
Покончив, со всеми делами, я испытала чувство законной гордости. Квартира выглядела такой… чистой. Но с другой стороны, я еле доковыляла до дивана и плюхнулась на него совершенно без сил. В семь часов я обещала моей соседке, Барбаре Глисон, поужинать с ней, а потом сходить в кино. Времени оставалось в избытке. Через несколько минут я снова буду как огурчик, — в конце концов, не инвалид же какой-нибудь. Возможно, даже успею кое-что простирнуть. А пока посижу и немного расслаблюсь…
Внезапно я осознала, что звонят в дверь. Огляделась. В комнате было темно. В первое мгновение я ничего не соображала, затем припомнила мой внезапный и изнурительный всплеск хозяйственной активности. Включив настольную лампу, я двинулась к двери. Мне пришлось встать на цыпочки, чтобы посмотреть в глазок. Закутанная в пальто Барбара Глисон с обеспокоенным выражением лица давила на кнопку звонка.
— Ты заставила меня поволноваться! — набросилась на меня соседка, когда я её впустила. — Звоню и звоню. Подумала уж, что ты померла. — Она оглядела мой наряд — уродливый балахон в клеточку, которому сто лет в обед. В таком одеянии я не желала бы, чтобы меня видели даже в печи крематория. — Но не в этом же ты пойдёшь! — догадалась умница Барбара.
— Конечно, нет! — возмутилась я. — А сколько времени?
— Без пяти.
— Без пяти чего?
— Семь.
Я не поверила своим ушам:
— Боже! Извини! Я заснула на диване. Вот ужас!
— После ужина мы ещё поспеем на последний сеанс в десять тридцать. Если, конечно, ты не будешь возиться целую вечность.
— А может, отложим кино на завтра? — с надеждой осведомилась я: выходить совсем не хотелось.
— Я сказала приятельнице, с которой работаю, что не могу сегодня поужинать с ней, потому что договорилась с тобой.
Что мне оставалось делать?
Барбара вернулась к себе, а я принялась лихорадочно собираться. Опять быстренько приняла душ, кое-как наляпала косметику и вновь ожесточённо — но по необходимости коротко — повоевала с волосами. За соседкой я зашла через час.
— Ты похожа на енота, — припечатала Барбара и твёрдо постановила: — Поправишь глаза в такси.
Барбара обычно не разговаривает, она вещает. Очевидно, профессия сказывается: она преподаёт в третьем классе.
Ужинали мы в морском ресторане неподалёку от кинотеатра. Я нацелилась на креветки с чесночным соусом, но Барбара вытаращила глаза:
— С ума сошла! Ты представляешь, сколько в них холестерина? А калорий? Знаешь, Дез, не хотела говорить… — Но она всё равно сказала: — Тебе пора задуматься о своём весе. Стыдно так распускаться, ведь ты хорошенькая. (Вы заметили, что всем полным женщинам приписывают одно общее свойство? Ты можешь выглядеть как пришелец с дикой и ужасной планеты, но в нашем тощем мире все будут упорно называть тебя "хорошенькой".)
Мне хотелось втолковать Барбаре, что после пятидесятого размера жизнь, не кончается. Но холестерин у меня и впрямь немножко выше нормы, да и к чему ссориться? Мне нравилась моя соседка. Верно, иногда Барбара бывает немножко стервозной — а в тот вечер просто распоясалась, — но она была интересным и умным человеком. К тому же я испытывала к ней глубокую признательность уже за то, что она въехала в соседнюю квартиру. Прежде за стеной проживали два бесталанных, но истовых пианиста, многие годы сводившие меня с ума. И когда их сменила Барбара, я была готова чуть ли не прислуживать ей.
