хотите… Но с таким отношением к работе…
Вечером, после работы и лекций — жду Доминика. Он придёт, и мы, как всегда, пойдём на остановку. Не хочу ждать его у зеркала: его отражение почему-то вызывает страх. Но в пустом коридоре мне в его присутствии тоже жутко. Может, это передалось от мамы?
Он искренний. Он помог нам с долгом! Он любит повторять:
— Если кто-то признаётся тебе в любви, но не спрашивает, есть ли у тебя деньги на проезд, не верь. Он тебя не любит. Такой не спросит, есть ли у тебя продукты в холодильнике. Он может отвезти тебя в ресторан, но задержит допоздна, а в такси не посадит.
В коридоре гасят свет. Постепенно. Седой преподаватель с растрёпанными волосами ходит от выключателя — к выключателю, затем скрывается где-то в темноте. Из тени появляется тёмная фигурка, напоминающая детскую — Доминик.
Он спрашивает, как прошёл мой день. О себе не говорит. Что-то есть в его лице. Наконец, решаюсь и спрашиваю его, было ли в его жизни что-то ужасное, жестокое.
— Moi, j'étais, moi… je… j'ai passé beaucoup de temps en prison dans mon pays, au Rwanda56, — он всматривается в меня.
Так вот, в чём дело! Коридор пуст: уборщицы ушли. Седой растрёпанный преподаватель — тоже. Но если бы он и был, то вряд ли заметил бы что-то.
Доминик принялся уверять: он не был виноват. Это геноцид! Но так говорят почти все, кто сидел в тюрьмах. Одна за другой в моей голове промелькнули страшные истории: хладнокровные убийства, насилие над женщиной…
Это сейчас он заботится обо мне. Видимо, его поступок — то, что он помог нам выплатить долг и купил плиту — попытка загладить свои преступления перед Богом! Но эти преступления могут повториться.
Мы вышли на улицу. Попрощались. Дома я написала ему, что больше не хочу его видеть. Я не верю, что он невиновен. Возможно, он убийца или насильник. Теперь надо подумать, как безопаснее ходить вечером.
Часть третья
Открытка на языке фанг
— Нам нравится, как вы сделали интервью с парнем из Мексики, — по телефону голос редактора звучит бодро. — Вы готовы дальше с нами сотрудничать? — Оранжевый, уютный свет фонарей отражается на асфальте, напоминая лунную дорожку, только тёплого оттенка. Конечно, я готова!
— Нам нужна серия таких интервью, — редактор называет сроки. — Только в этот раз возьмите кого-то, кто изучает естественные науки.
— Я знаю такого студента. Он очень интересный, — от радости чуть не поскальзываюсь на блестящем асфальте.
На следующий вечер Агомо ждал меня в холле общежития.
— If only you have seen from where I’ve came! You’d never believe that I’m here!57 — Его речь звучит правильнее, чем у других африканцев. Я прошу его встать под большое растение — там получится удачная фотография. Агомо выбрал биологический, чтобы победить голод в своей стране. А уж о голоде он знает.
Мы поднялись на четвёртый этаж. Мой собеседник продолжает: как он приехал сюда? Всё началось с того, что в его детстве семья смогла перебраться в столицу. Перед моими глазами, словно кадры из фильма, замелькали улицы между круглыми хижинами. Дорога до школы — пешком по красной пыли.
Где-то посередине пути круглые домики заканчиваются, деревьев становится меньше, появляется асфальтированная дорога и здание, огороженное забором — школа с черепичной крышей — такой я её представляю. Рядом со школой парковка. Маленький мальчик подходит к воротам, поправляя рюкзак, отряхивая пыль с одежды. Другие дети выходят из машин.
Потом он заговорил о науке. Когда интервью закончилось, и я уже начала собираться, Агомо остановил меня. По традициям Ганы, нельзя отпустить гостя, не накормив его.
Коридор уже наполнился оживлёнными голосами и шагами. Высокий парень с тонкими запястьями нёс кастрюлю. Судя по её размеру, в ней можно сварить угощение, как минимум для десятерых. На столе в комнате — мешки с картошкой. Низкорослый парень принёс банку с фасолью и ещё какие-то мешки.
Агомо заметил: вы, европейцы дарите друг другу шоколад. А мы предпочитаем суп. Высокий парень с тонкими запястьями подал мне руку — Квинси. Он пятый ребёнок в семье. Поэтому его так и назвали.
Сосед Агомо — худенький африканец стал рассказывать, какое блюдо мы будем готовить. В комнате просторно. Третья кровать — без матраса. Ещё один человек здесь не живёт, хотя числится.
Три человека стали посвящать меня во все тонкости приготовления супа, который мы сейчас будем есть. Агомо сожалел: не получится обернуть эту картошку пальмовыми листьями и нет специи, которая звучит, как «охра». На это я возразила: есть парень, чья фамилия — Окра. Все засмеялись.
Наконец, перетащив книги и ноутбуки со стола — на кровати, ставим тарелки. Суп с кусочками куриного мяса. Острый. Кажется, эту остроту ему даёт фасоль. Агомо смотрит на меня. За ним на меня поглядывают все, кто собрался в комнате. Незаметно в ней уже собирается человек десять. Мы едим суп.
— Do you like it58? — что на это ответишь?
Ребята рассуждают о политике: Африка, Европа… Агомо горячо спорит с каким-то парнем, который считает, что колонизация принесла не только зло, но и благо. Не было никакого благо, Агомо повышает голос. О каком благе может идти речь, если народу не дали развиться в его собственном ритме, в его темпе? На это ему возражают, что он только биолог. А парень, с которым он спорит — с социологического факультета и поэтому знает лучше.
— When it was war in Congo and the genocide in Rwanda59…, — пытается сказать парень, сидящий на кровати возле окна. Но его никто не слышит. Стоп. В Руанде был геноцид? Суп показался мне ещё острее. Я закашлялась.
Парень, которого не слышали, начинает говорить мне о геноциде. Достаёт телефон — сейчас он пришлёт мне статью: уточняет на английском или лучше на французском, чтобы мне было понятнее?
Дома вечером читаю эту статью. Нахожу на русском: в 90-е годы между Конго и Руандой развязалась война. «В этой войне погибло больше людей, чем во всём мире во время Второй Мировой!». Эту бойню сопровождал геноцид.
Одних убивали, других — тащили в тюрьмы. Значит, Доминик не выдумал. Мне стало стыдно.
***
На следующий день Юсупов долго мялся, прежде чем начать. Наконец, он произнёс какой-то звук, напоминающий мычание. Мои коллеги оторвались от компьютеров, наблюдая за нами. Они смотрели, явно предвкушая что-то.
Юсупов заговорил: да, ему неловко. Я знаю несколько иностранных языков и умею договориться со студентами. Но
