Между тем, добываемой воды, отравленной трупным ядом, вследствие чего началась смертность, все равно не хватало. Погибающие от жажды вынуждены были пить собственную мочу.
По отношению к осажденным турки почти ежедневно соблюдали единообразный порядок. По утрам около восьми часов, а по вечерам около четырех вся линия турецких войск вместе с артиллерией начинала усиленную пальбу, продолжавшуюся часа по два, По ночам же к подошве горы, на которой стоял замок, выходили партии вооруженных турок и самым беспощадным образом препятствовали ходокам за водой.
А дела без воды были совсем плохи. От ее недостатка солдаты падали замертво. Как-то был найден один из них, лежавший без чувств у крепостной стены. Кружка пожертвованной ему воды воскресила несчастного, другая — окончательно привела его к жизни.
«Тяжело мне было, — рассказывал он, — внутренность горела огнем, во рту совершенно высохло и не было слюней. В десяти шагах не мог узнавать товарищей, в голове слышался громкий гул, а бессилие во всем теле не позволяло стоять на ногах».
Чтобы понять, до какой степени доходили мучения от жажды, достаточно сказать, что многим не приходилось по два дня получать хоть каплю воды. Нередко страдальцы целовали ноги счастливцев, добывавших воду умоляя их поделиться сокровищем, но каждого из просителей ожидал категорический отказ. В осажденном Баязете, когда речь шла о воде, понятия «друг» или «брат» были забыты. Изнывающие от жажды стремились за любые деньги добыть хотя бы глоток воды.
В самый разгар осады турки иногда проявляли свое изощренное «великодушие», открывая на какое-то время доступ к реке, заваленной мертвыми. Для жаждущих это не имело никакого значения.
Рано утром, быстро достигнув реки, смельчаки, не теряя ни минуты, наполняли бурдюки и, возвращаясь обратно, не подозревали, что смерть их караулила. Турки находились в засаде и следили за каждым шагом охотников. Лишь только возвращавшиеся с драгоценной добычей охотники появлялись на открытом склоне горы, как из сотни уже заранее наведенных винтовок разражался убийственный залп, и добрая часть удальцов падала у стен цитадели. А из самого замка, тем временем, истошно кричали: «Бегите скорей. Не бросайте, не бросайте воду!» А раненые охотники стонали и взывали о помощи: «Ох, ранен! Не оставляйте, братцы!» Оставшиеся в живых уже не имели сил подбирать раненных и захватить с собой бурдюки павших.
Рассказы участников баязетской трагедии о нехватке воды были переполнены и другими ошеломляющими фактами.
Вот что записал со слов очевидцев генерал К. К. Гейнс.
«Ночь, мешавшая видеть мерзость разложения и ощущать освежающий холод воды, помогала даже трупным ядом утолять жажду с наслаждением. Это не мешало пившим мочу употреблять принесенную воду и на другой день, когда глазам их представлялась не вода, а густая мутно желтая вонючая жидкость, переполненная трупными червями. Приобретавшие такой напиток берегли его как сокровище: за каждую пророненную каплю при питье артельного запаса, за каждый обмокнутый кусочек сахара на виновного сыпалась брань со всех сторон».
Вода в цитадели была и самой высокой наградой. При ее наличии четверть ведра выдавалось орудийному расчету, если артиллеристы попадут в турецкий редут.
10 июня Исмаил-хан принял решение послать к генералу Тергукасову записку о бедственном положении в цитадели. На вызов охотников откликнулся казак Хоперского полка, проверенный в боевых делах отважный казак Ковальчук. Он долго служил в кордоне и хорошо знал окружающую местность. Для успешного передвижения по неприятельской земле ему дали одежду одного из пленных, и по приказанию Исмаил-хана требовалось преобразить его в курда. Хотели брить ему голову, но для этой операции никто в цитадели не давал и капли драгоценной влаги, Никогда не покидавшая казаков находчивость выручила и здесь. Ковальчука усадили и объявили всем, кто может, смочить его шевелюру плевками. Сказано — сделано. С Ковальчука сняли крест и гладко выбритый новоявленный «курд» предстал перед Исмаил-ханом для последней инструкции. В помощь Ковальчуку (заметим, именно в помощь, а не самостоятельно!) был выделен армянин Самсон Петросов, бывший писарь из канцелярии. Разумеется, эпизод в фильме с армянином-беженцем — выдумка. В крепости не было беженцев, как и не было никакого хирургического вмешательства для маскировки записки генералу Тергукасову. На случай обыска записку предписывалось съесть.
Из двух посланных вестников к генералу Тергукасову вернулся только Петросов. Он заявил, что, опасаясь обыска, записку проглотил, о бедственном положении в крепости рассказал, и сообщил об обещанной помощи. Но почему записка оказалась у Петросова, а не у Ковальчука? Почему не Ковальчук, как это было ему приказано, а Петросов «вручал» записку Тергукасову? И, наконец, где Петросов «потерял» Ковальчука и почему Петросов один вернулся в Баязет? Вопросы не праздные. Генерал Гейне во время расследования выяснил, что к рассказу Петросова отнеслись с недоверием. «Как бы то ни было, — утверждает генерал Гейне, — но лихой казак Ковальчук исчез бесследно и на веки».
В фильме Ковальчук вообще не показан, а из Петросова сотворен чуть ли не библейский герой.
13 июня с крепости заметили приближение отряда генерала Келбали-хана. Радости не было предела, но она длилась недолго, Сильный турецкий отряд преградил ему дорогу и поутру отряд вынужден вернуться обратно. Тем временем чарочная порция воды в гарнизоне была доведена до наименьшего размера.
Госпитальный персонал наравне с другими осажденными разделял общую участь, выполняя свою работу почти без отдыха. Госпиталь с шестью штатными врачами и обслуживающим медперсоналом был переполнен ранеными, За время осады в нем перебывало 208 больных, больше половины — с открытыми и пулевыми ранениями. Из общего числа больных врачи не сумели сохранить 40 жизней. Поступали в госпиталь и заболевшие лихорадкой, изнуренные от недостатка воды. Если вода в госпитале была, то страдальцам выдавалось от одной до трех унций (примерно от 30 до 90 граммов), Когда же турки стали травить воду, заваливая ручей трупами, то число заболевающих стало возрастать. Не было дня, чтобы в госпиталь не обращались 60–70 человек с болью в животе. Были дни, когда воды в цитадели не было вообще, и дозы даже для тяжело больных снижались до нескольких капель. Отсутствие воды пагубно влияло на лечение ран. В лучшем случае, раны удавалось промывать трижды. Загрязненные бинты использовались многократно.
К счастью осажденных, в минуты тяжелых испытаний несчастных воинов одухотворяла единственная женщина гарнизона, ни силой воли, ни бесстрашием не уступавшая лучшим из доблестных защитников цитадели.
Потрясение от гибели любимого мужа и истощение отразилось и на Александре Ефимовне. Она потеряла сон, не смыкая глаз все двадцать две ночи осады держалась на ногах, готовая вместе со всеми встретить любой исход, Она принимала близко к сердцу участь каждого. Особенно был ей дорог батальон, которым командовал ее покойный муж. Жертва двух последних бутылок вина умирающему Пацевичу сделала ее в глазах осажденных настоящей героиней. Ведь эти храбрые воины жертвовали своей жизнью в бою, но только не каплей воды. Когда 13 июня после потери надежды на спасение гарнизон пришел в уныние, Ковалевская, собрав последние силы, ходила по цитадели и подбадривала бойцов. Утешение женщины, страдавшей вместе с ними, их вдохновляло. Она страдала также как и другие, но другим Александра Ефимовна находила слова, чтобы вернуть им надежду на спасение.
Но вскоре и Ковалевская лишилась сил. Она уже с трудом уже передвигалась. Опекавший ее доктор Китаевский с грустью заметил: «Если вы, Александра Ефимовна, умрете от жажды, то причиной этого буду я, как взявший у вас последние две бутылки вина, которыми вы поддержали бы ваши силы».
Видевшие фильм «Баязет», наверное, помнят, как по простреливаемой цитадели с изнывающими от голода и жажды осажденными, с томным взором и озабоченная любовной страстью, одетая явно не по ситуации и с начесом, бродила вдова полковника Хвощинского. Всего несколько дней назад она похоронила своего мужа и уже успела его позабыть? У реальной героини Александры Ковалевской не было никакого дурного прошлого, никаких любовных романов. Она была верной женой.
Тем временем, пока защитники Баязета отчаянно оборонялись, командующий Анатолийской армией Мухтар-паша подтягивал к Баязету все новые силы. В числе их оказалась 3-я бригада под командованием сына Шамиля генерал-лейтенанта Гази-Магомеда-паши (1000 всадников и 10 орудий), состоящая из дагестанских горцев (в документах они именуются черкесами), покинувших в свое время Россию и воевавших под турецкими знаменами. Гази-Магомед родился в 1833 году. В В лет во время штурма Ахульго он был ранен солдатским штыком в ногу. Обида осталась на всю жизнь. С юных лет он участвовал в боях, а затем и руководил войсками. В 1847 году Гази-Магомед был утвержден наследником имама Шамиля. 26 августа 1866 года, уже находясь вместе с отцом в Калуге, он и младший брат Магомед-Шафи, будущий генерал русской армии, приняли присягу на верность Царю и Отечеству. После смерти Шамиля в 1871 году в Медине, Гази-Магомед не вернулся в Россию и поступил на службу в турецкую армию. Под Баязетом Гази-Магомед пребывал в чине генерал-лейтенанта Его Величества Султана Свиты. Это примерно соответствует генерал-адъютанту Российской Армии. Страстью глумления над пленными его наградил Валентин Пикуль. Известно, что в семье Шамиля, как и в самом имамате, культивировалось уважение к пленным гяурам. Это неоспоримый исторический факт. Но и авторы фильма сильно перестарались, вылепив из него отпетого и жестокого человека. Солидный турецкий генерал Гази-Магомед-паша изображен в подтертой черкеске и без погон. Он лично упражняется в пытках русских пленных. Ни в одном из официальных и мемуарных документов, где упоминается его имя, нет повода к этому.
