Она натянула белую футболку и посмотрелась в зеркало. Ее лицо блестело от пота.
У нее были грязные волосы. У нее были какие-то разводы под глазами. «Ой».
А что, если Костас запомнил ее красавицей и сейчас подумал: «Боже, кто это? И зачем я сюда приехал?» Внешность всегда была Лениным козырем, но сейчас этот козырь уплывал у нее из рук.
А вдруг он даже не ждет ее? Вдруг он помчался из их дома, сломя голову, думая: «Ничего себе, как все меняется.» Наверное, он уже ждет автобуса на станции «Дружба».
В отчаянье Лена подвела губы контурным карандашом. Ее рука так сильно дрожала, что получилось неровно. К тому же карандаш оказался оранжевым. Выглядело ужасно. Лена побежала в ванную, стерла карандашный абрис и умылась, чтобы лицо не блестело. Грязные волосы она собрала в узел.
Замечательно. Если он решил, что она стала уродиной, пожалуйста. Если его интересовала только ее внешность, тогда ужасно. Да и вообще, у него другая девушка!
Лена посмотрела в зеркало. Бабушка считала ее симпатичнее новой подружки Костаса, но разве бабушка что-нибудь понимает?! Например, она уверена, что самая известная в мире актриса Софи Лорен. Не важно, что сказала бабушка. Конечно, Лена НЕ симпатичнее этой девушки.
Лена глубоко вдохнула «Успокойся. Успокойся». Ей надо было справиться со своими мыслями и чувствами. «Оставьте меня в покое!» — приказала она им.
«А-а-а-х. Так лучше».
Костас внизу. Она спустится вниз. Она поздоровается. Да, именно так она и сделает.
«Глубокий вдох. Отлично. Спокойствие».
Лена задержалась на нижней ступеньке. Еще вдох. Она вошла на кухню.
Костас сидел за столом. Он посмотрел на нее. Он был еще больше… таким, как раньше.
— Привет, — сказал он и вопросительно улыбнулся.
Действительно ли ее била дрожь, или ей это только казалось? Ее босые ноги стали мокрыми от пота. А что, если она сейчас поскользнется и упадет?!
Он посмотрел на нее. Она посмотрела на него. Ну же! Он мальчик, она девочка. Он мальчик, у которого другая девочка, но все же. Может, на арену пора выйти судьбе?
Она стояла и смотрела.
Даже Эффи, казалось, волновалась за нее.
— Садись, — велела она Лене.
Лена послушалась. Так было безопаснее.
Эффи поставила перед ней стакан воды. Лена не решилась к нему притронуться — слишком у нее дрожали руки.
— Костас целый месяц будет работать в Нью-Йорке. Разве не удивительно? — сказала Эффи.
Иногда Эффи знала, как помочь.
Лена кивнула, пытаясь осмыслить эту информацию. Своему голосу она сейчас не доверяла.
— Школьный друг моего отца возглавляет рекламное агентство, — сказал Костас. Он отвечал Эффи, но смотрел на Лену. — Он давно предлагал мне эту работу. Дедушка чувствует себя гораздо лучше, так что я решил попробовать.
В Лениной голове роилось слишком много мыслей. Она хотела бы иметь еще одну голову. Во-первых, отец Костаса. Костас никогда о нем не говорил.
Во-вторых, Нью-Йорк. Почему он ей ничего не рассказывал об этом предложении?
Решил ли он принять его сейчас или до того, как они расстались?
— Я всегда мечтал посмотреть Вашингтон, — продолжал он. — А еще я воспитан на столичных журналах. — Получилось высокопарно, и он улыбнулся скорее себе, чем им. — Бабушка решила, что эта поездка сделает меня больше американцем.
Ясно. Он приехал в Америку не ради Лены. Но пришел в этот дом, чтобы увидеть ее? Или просто поскользнулся у них на пороге? Может, его девушка сейчас выскочит откуда-нибудь из-за угла?
— Ничего, что я без предупреждения? — спросил он. — Просто ощущается, что место, где я сейчас живу, близко от вас.
«Не ощущается, а оказывается», — мстительно отметила Лена неверно использованное слово.
— Так что извините, если я… не вовремя, — Он сказал это Лене и кинул на нее влюбленный взгляд. Она бы сказала, страстный, если бы не знала, что больше не нужна ему.
— А где ты живешь? — спросила Эффи.
— У друзей нашей семьи. У Сиртесисов на Чеви Чэйз. Вы же знаете, греки для греков в любую бурю предоставят надежную гавань.
— А, знаю. Они общаются с нашими родителями. — Диалог вела Эффи.
— Они обещали показать мне Вашингтон и познакомить со всеми греками Америки.
Эффи кивнула:
— И надолго ты?
— До воскресенья, — ответил он.
Лене захотелось кинуть в него тарелкой. Она боялась, что расплачется. Почему он ведет себя так, как будто они даже не знакомы? Даже не друзья!
Почему не позвонил перед приездом? Почему она больше ничего для него не значит?
У Лены слезы навернулись на глаза. Они же целовались. Костас говорил, что любит ее. Она никогда, никогда ни к кому не чувствовала того, что к нему.
«Ты его бросила», — прозвучал в ее голове дуэт Эффи-Кармен.
«Но это не значит, что он имел право меня разлюбить», — возразила Лена.
Может, ее так легко забыть?
Она хотела убежать к себе в комнату, собрать все его письма и швырнуть ему в лицо.
«Видишь? — закричала бы она. — Я никто!»
Костас встал:
— Мне пора. Надо еще попасть в Национальную галерею.
Лена поняла, что до сих пор не произнесла ни слова.
— Приятно было тебя увидеть, — сказала Эффи. Она выразительно посмотрела на сестру: «Ну, ты даешь!»
Девочки проводили его до двери.
— Пока, — сказал он, глядя на Лену.
Все ее существо потянулось к нему. Они провели много месяцев в разлуке, в ожидании письма или звонка. И вот он тут, на расстоянии поцелуя, красивый до замирания сердца, и что, он вот так уйдет?
Он на самом деле уходил. Он оглянулся. Она побежала за ним. Она взяла его за руку. Слезы стекали по ее щекам.
— Не уходи, — сказала она. — Пожалуйста.
Конечно, ничего такого она не сделала. Она побежала в свою комнату и расплакалась.
Прошу, подари мне второе мгновение счастья.
Ник Дрэйк* * *
Тибби не могла просидеть еще час в своей комнате после того, как провела там почти сутки. Она ненавидела эту комнату. Она ненавидела все, что тут делала, чувствовала и о чем думала. Но при этом Тибби некуда было идти, негде спастись от своей совести. Совесть мучила и изводила ее и не собиралась умолкать.
В отчаянии Тибби села в машину и поехала в Вашингтон. Она не знала, куда именно собирается, пока не завернула на бульваре Мак-Артура в супермаркет.
Вот полночь, и Тибби стоит в очереди и Тибби держит в руках букет оранжевых гербер. Внезапно совесть снова подала голос. Цветы завянут, да и вообще, ни она, ни та, другая, не любили цветы. Тибби знала, что они обе точно любили. Она пошла в бакалейный отдел и купила большую желтую коробку засахаренных ягод.
Тибби оставила машину и пошла пешком по тихому кладбищу, прижимая к груди коробку. Ее каблуки проваливались в мягкую землю. Неприятное ощущение. Тибби сняла туфли.
А вот и Бейли. Тибби еще не видела надгробья, потому что давно не приходила сюда. Желтая коробка казалась слишком яркой рядом с серым камнем. Тибби вынула из коробки пакет с ягодами. Да, вот так лучше.
Немного волнуясь, Тибби достала из сумки маркер и написала на обратной стороне надгробия очень-очень мелко: МИМИ. Она не хотела, чтобы Бейли лежала тут одна и чтобы у Мими не было вечного пристанища.
Тибби легла на землю, прижавшись к ней щекой и не думая о том, что промокнет. Свежесрезанная трава больно колола босые ноги.
— Привет, — прошептала она.
Слезы капали на землю.
«Может, там лучше?» — хотела спросить Тибби.
Что с ней случилось после смерти Бейли? До чего она дошла? Все это время она занималась самоедством и пыталась забыть о том, что случилось.
Тибби протянула руку и дотронулась до холодного камня кончиками пальцев.
— Напомни мне, — попросила она. — Я не знаю, как быть.
Тибби прижалась ухом к земле. Тибби слушала.
— Ленни, ты же его бросила, — мягко сказала Би, терпеливо выслушав Ленины полуночные стенания.
— Но я его не забыла! — простонала Лена в трубку.
Би помолчала.
— Лена, — осторожно начала она, — если кого-то бросаешь, это значит, что не хочешь с ним быть и забываешь о нем.
— Я не этого хотела, — проговорила Лена сквозь слезы.
— А он понял именно так, — ответила Би.
— Но не обязательно было сразу заводить новую девушку, — заявила Лена, нарушая все законы формальной логики одновременно.
Би вздохнула:
— Ты его БРОСИЛА. Я же видела твое письмо.
— Он имел полное право завести девушку. Он тебя не предавал. — Би смягчилась: — Я знаю, тебе грустно, и мне от этого еще грустнее, но попробуй встать на его место.
— Что мне ДЕЛАТЬ? — спросила Лена с отчаянием. Ей срочно нужно было что-нибудь СДЕЛАТЬ. Она больше не могла страдать и бояться одновременно. Лена понимала, что поэтому и бросила Костаса — из страха, что все разрушится. Ну почему, почему она такая?
