Мы пришли ко мне домой. Увидев мою запущенную квартиру, Она взялась приводить ее в порядок и мои возражения по этому поводу ею не принимались.
Она убирала квартиру с таким вдохновением, что у меня закралась мысль: «Она это делает не только для меня, но и для себя тоже, потому что ее намерение – это жить здесь вместе со мной». Но я быстро отогнал эту мысль от себя, поскольку расценил ее как смешную и просто абсурдную.
Чем ближе мое жилище приближалось к божескому виду, тем ярче ее лицо озаряла счастливая улыбка, засветившаяся в конце уборки так, что можно было подумать, что для нее моя квартира была сказочным дворцом, в который Она грезила попасть с детства. Моя мысль о ее желании жить со мной вернулась ко мне, и столь абсурдной я уже не считал ее. «Неужели это возможно, быть с ней после всего, что произошло?» – задал я себе вопрос. Вместо меня на вопрос ответила она. Этот ответ был выражен в ее поцелуе: Она чувственно меня поцеловала, и я понял, что ее любовь ко мне все еще жива.
Я, который привык к своему безобразному лицу, не всегда находил в себе силы смотреть на него в зеркале, а Она, не брезгуя, прикоснулась к нему своими губами. Ее поцелуй был искренним и шел от самого ее сердца.
Мне тоже захотелось ее поцеловать, но мне не хватило смелости. Я был зажат в тисках своего уродства, и моя эта скованность оказалась для меня непреодолимым барьером. Это был комплекс, о существовании которого я когда-то не имел понятия.
Мою зажатость Она чувствовала, а потому вела себя со мной так, чтобы я вновь ощутил себя в своей тарелке – стал таким, каким я был до аварии.
Мы пили вино и много говорили, вернее, говорила в основном Она, а я больше слушал. Казалось, что я способен слушать ее до бесконечности – так мне было хорошо с ней.
Мы не замечали, как открывались одна за другой бутылки вина, и как бокал за бокалом мы его пили. Мы не замечали и время, о котором нам не мог напомнить даже бой моих старинных настенных часов. Когда на экране телевизора появилась черно-белая дребезжащая картинка, передававшая свой мерцающий свет в комнату, где мы сидели и не замечали этот раздражитель для глаз, на нас напал голод. Она приготовила яичницу, и мы вмиг ее съели – я, как проголодавшийся волк, а Она, как проголодавшийся зайчонок.
Потом Она уложила голову мне на колени и, поговорив со мной еще немного, заснула. А я, не смея даже пошевельнуться, гладил ее по голове, пока тоже не заснул.
Проснувшись утром, я не увидел ее рядом с собой. Решив, что Она покинула мою квартиру, я в испуге вскочил на ноги. Но мое беспокойство оказалось напрасным – в ванной комнате Она принимала душ.
Дверь в ванную была приоткрыта, и я увидел через матовое стекло душевой кабины ее роскошный силуэт, плавно изгибающийся под шумными струями воды.
Меня охватила дрожь возбуждения, и я едва не забился в конвульсиях. Меня влекло к ней и я, не отдавая себе в этом отчета, шагнул в ванную. Каким-то образом почувствовав меня рядом с собой, Она вышла ко мне, подарив мне изумительную улыбку.
Мы с ней так обнялись, будто хотели друг в друге раствориться. Мои руки скользнули по шелковистому покрову ее пахнущего свежестью тела и задержались на ее бедрах. В предвкушении дикого блаженства я взял ее на руки и понес в комнату, подстегиваемый ее стонами наслаждения.
Я полюбил ее всем своим существом. Прилив любви, наконец, окатил мою засохшую душу и мое полуживое сердце. Мне нужно было стать уродом, чтобы по-настоящему познать самое прекрасное чувство на земле.
Из-за ее бывшего мужа-гиены я поменял квартиру, и мы стали жить вместе. Это было самое прекрасное время, но очень короткое.
Родион в очередной раз прервал свой рассказ. Повисло тяжелое молчание.
А тем временем подошла моя большая семья, и недалеко от нас стало дожидаться меня. Заметив мою жену с детьми, Родион вынул из внутреннего кармана плаща бутылку вина и помятый одноразовый стакан.
– Давай выпьем, – сказал он, – за встречу и за прощанье.
– Почему ты сказал, что это время было коротким? – спросил я. – Что случилось?
Его страшное лицо стало еще страшней.
– Она погибла, – сжимая скулы, произнес он. – Ее хотели облить кислотой, но у них ничего не получилось с этим. Зато получилось другое. Когда хотели с ней это сделать, Она неудачно упала и ударилась виском о камень. Я знаю, кто это сделал. Это дело рук гиены. Это его заказ. Узнав о нас, он хотел, чтобы Она стала такой же уродкой, каким уродом был я.
Мне по-человечески стало жаль Родиона. И я понял, единственное, что могу для него сделать, несмотря на то, что рядом стояли дети и смотрели на меня, это не отказаться и выпить стакан вина, протянутый мне его дрожащей рукой.
Попрощавшись с ним, я знал, что мы больше никогда не встретимся, ибо его откровенный рассказ с интимными подробностями был воспринят мною как исповедь человека, который находился в шаге от своей смерти.
Втянув голову в плечи, Родион от нас удалялся, а я еще долго смотрел ему вслед. Ведь помимо всего, с его удалением, от меня удалялась частица моего детства.
* * *
Вновь стояла дождливая погода. После погожего воскресного дня дождь лил с небольшими интервалами третий день.
Просматривая дома свежую газету, я наткнулся на рубрику криминальных новостей, где прочитал: «По неустановленным пока причинам некий Николаев Родион Родионович застрелил Шатунова Олега Викторовича, известного в криминальных кругах человека. Совершив убийство, Николаев Р. Р. покончил с собой. Трагедия разыгралась на улице…»
Мое предчувствие не обмануло меня.
Я отложил газету в сторону, ибо еще что-то читать был не в состоянии.
Думая о Родионе, как это дико не звучит, я посчитал, что его поступок, о котором сообщила газета, был для него единственно правильным выходом.
Вспоминая нашу с ним встречу, я вспомнил, что, говоря о своей любимой, Родион ни разу не назвал ее имя. Он говорил: «Она, Она…» Всегда – «Она». Что бы это значило? Почему он не назвал имя своей любимой? «Она» – что он вкладывал в это слово? «Она» – его так и несбывшаяся мечта? Это я не узнаю уже никогда. Во всяком случае, «Она» звучало из его уст, как самое красивое имя.
Эх, Родион, как это ни прискорбно признавать, с дьявольской страстью и безрассудством жизнь яркая, но очень короткая. Жаль, что лишний раз это доказал именно ты.
Прощай!..
Миранда
Он планировал встретиться с друзьями в бильярдной и совсем не думал, что попадет совсем в другое место. У него и мыслей не было, чтобы пойти туда по собственному желанию. Это заведение его абсолютно не интересовало. Даже любопытства ради его туда никто не затащил бы, хотя, по тем временам, для большинства наших людей это было в диковинку. Если бы он знал тогда, чем закончится его посещение этого заведения…
* * *
В ту пору, будучи студентом МГИМО, Артем, сын высокопоставленного чиновника, был очень красив: рост под метр девяносто, стройная спортивная фигура, черные волосы, широкие челюсти, предававшие его открытому лицу мужественность, и глаза! Горящие огоньком синие глаза, на которых были помешаны не один десяток молоденьких девиц.
Когда Артем, облаченный в белый льняной костюм, вошел в стриптиз клуб, присутствовавший там персонал, состоявший из полураздетых девушек, несколько опешил. И было от чего: вдруг в их полумрак «подземелья» входит красавец, который своим внешним видом мог сойти за заморскую кинозвезду. Напрашивался только один вывод, наверно, к ним еще не заходили мужчины под стать ему. Вероятно, пока в большей степени они видели и ублажали озабоченных похотью мужчин, которые своими обликами совсем не блистали. Единственно, чем они могли блеснуть, так это кошельками, что, впрочем, от них и требовалось, что, наконец, от них и добивались эти услужливые девушки, быстро сориентировавшиеся в новом времени.
Артема встретили его закадычные друзья Костя и Алик – два балагура, которые решали в клубе что-то связанное с вентиляцией. Два бабника, которые, по всей видимости, находились в эйфории от того места, где они случайно оказались благодаря своей профессиональной деятельности.
– Извини, что пришлось тебя сюда вытащить, – сказал Костя. – Мы скоро освободимся. Посиди пока здесь и выпей кофе.
– Хорошо, – согласился Артем, присаживаясь за один из столиков перед танцполом с главным его достопримечательностью – шестом.
– Кофе падай сюда, – крикнул Костя бармену – единственному мужчине в этом девичьем царстве.
Покинув Артема, Костя и Алик направились в администрацию клуба. Артем же, удобно расположившись, закурил и огляделся. Кроме него и обслуживающего персонала клуба в зале никого не было. Часы показывали три часа дня, и он логично допустил, что если зал и будет заполняться посетителями, то только к вечеру.
Мимо него туда-сюда ходили без дела труженицы клуба в коротких не прикрывавших их груди платьях, на которых были прикреплены кружевные передники. Нанявший их человек знал свое дело. С симпатичными мордашками они все были разными: полненькие и худенькие, светленькие и смугленькие, высокого роста и маленького, одним словом, все они должны были отвечать разным вкусам мужчин, которых по тем или иным причинам потянет к ним на огонек. Каждый посетитель, он же господин, не иначе, должен был найти там свою «наложницу», чьи прелести для удобства в его выборе были выставлены на показ.
