что у него в голове, но в его воспоминаниях царит беспорядок. И мне нравилась идея, что он все время ошибается, когда вспоминает. Это позволило мне свободнее обращаться с историей кино и выбирать из нее отдельные эпизоды на мое усмотрение. Мне было весело. В то время все говорили о столетии кино очень серьезно, планировали большие торжества. Я вспомнила фразу Бунюэля: «Ненавижу поминки. Да здравствует забвение!» Мне она показалась прекрасной. У меня плохая память. И я подумала: когда вы очень старый, даже если любите кино, вы просто хватаете то один образ, то другой и путаете имена и названия фильмов. Я подумала, что это интересный подход к памяти. Иногда, даже когда я люблю фильм, я не могу точно пересказать сюжет. Иногда я даже не могу рассказать, что случилось в хронологическом порядке. Но иногда бывает какой-то проблеск в памяти. Порой просто кадр. Что я помню, так это эмоции. Помню, что любила фильм, потому что мне было хорошо, когда он вышел, или я плакала, была растрогана или злилась. Я использовала систему звезд, чего всегда избегала, просто чтобы доказать, что в моих фильмах могут сниматься звезды, пусть и как приглашенные гости. Мне было весело работать с Делоном, Бельмондо, Депардье. Но фильм никому не понравился, провалился даже во Франции.
«Собиратели и собирательницы»
Я взяла самую продвинутую из любительских цифровых камер – Sony DV CAMDSR 300. У меня было такое чувство, что она вернет меня к ранним фильмам, которые я делала в 1957 и 1958 годах. Тогда я чувствовала себя свободной. С новой камерой я почувствовала, что могу снимать одна, что я включаюсь в происходящее. В результате я больше снимала самостоятельно и потому стала частью фильма. Позднее я почувствовала, что слишком много прошу у этих людей – чтобы они мне открылись, говорили со мной, были искренни, – и потому мне тоже нужно перед ними открыться. Я почувствовала, что, хотя я не собирательница (я не бедна, еды мне хватает), есть собирательство иного рода – художественное. Подбираешь идеи, образы, эмоции у других людей и делаешь из этого фильм.
Принято говорить: «О, несчастные бедняки». Это чувство было моим первым импульсом. Мне было их жалко. Я видела, как старой женщине трудно нагибаться, и хорошо заполнила этот образ. Это было не сентиментальностью. Когда я стала подходить к собирателям, некоторые не хотели со мной говорить, не хотели сниматься. Кто-то сказал: «Вы нам все порушите весь бизнес. Всем расскажите, и все сюда повалят собирать фрукты». Некоторые не были агрессивны, но обсуждали факты. Я их уважала. Если кто-то не хотел попасть в объектив, я не снимала его тайком. Я хотела показать жест – очень скромный жест подбирания вещей с земли.
Я думаю, что документальный означает «реальный». Вы встречаетесь с реальными людьми и даете им высказаться о предмете. Чем больше я с ними встречалась в «Собирателях и собирательницах», тем больше понимала, что у меня нет никаких заявлений. Это они делают заявление. Они объясняют предмет фильма лучше, чем кто-нибудь другой мог это сделать.
Возраст
Мне исполнилось восемьдесят, и я подумала, что надо что-то сделать. Когда я была моложе, представить себе не могла, что когда-нибудь мне исполнится восемьдесят. Помню, думала, что люди, которым сорок, – очень старые, а люди, которым пятьдесят, вообще не в счет! Живо помню, что они меня не интересовали. Я надеялась, что не доживу до 45. Думала, что романтично умереть молодой. … Большинство любит цитировать первое предложение «Побережей Аньес»: «Я маленькая пухлая старушка». Но вторая фраза важнее: мне нравятся другие люди, они меня интересуют, ужасно меня интригуют. В этом посыл фильма. Снять такой фильм было способом жить дальше, жить и помнить.
Я человек открытый – в моём возрасте терять нечего.
«Лица, деревни»
Приятно посмотреть фильм, в котором нет драмы, несчастных случаев, преступлений, оружия, политики. Это был наш сознательный выбор. Это фильм о том, как жить вместе.
