Марк поднял лицо к потолку, воздел руки и крикнул:
– Великой!
Постояв с запрокинутой головой, он прижал подбородок к груди, и заговорил, ощупывая пальцами губы, будто проверяя, то ли они говорят, что он хочет:
– Но почему же никто не пришёл? А? Почему? Никто! Из этих жалких трусливых лизоблюдов никто не подошёл ко мне и не шепнул: «Я с тобой». Никто не подмигнул, не дал понять: он всё знает, и присягнёт мне, как только я стану… Стану…
Голос Марка затих.
– Неужели они так преданы ей? Нежели они доложили ей о моем плане, и она всё знает? Она знает… Она знает…
Марк стоял, раскачиваясь и закрыв лицо руками.
– Знает, и ничего не делает. Никак не показывает, что ей всё известно. Так же приветлива, как всегда. За ужином я весь вечер всматривался в её лицо, понимаешь… – Марк снова повысил голос, повернувшись к Янке, – понимаешь, и ни один мускул не дрогнул у этой… Этой… А! – Марк согнул ноги в коленях, раскинул руки, и начал кружиться на месте. – Я догадался! Догадался! Конечно! Она меня мучает!
Он резко остановился.
– Она наслаждается моими страданиями, моим отчаяньем. Если бы она дала хоть какой-то знак, я бы бросился ей в ноги, я бы объяснил, что я не заговорщик, я проверял преданность придворных, я искал слабое звено, искал агентов отребья из подъезда. Или… Или она не знает?
Марк обвёл глазами кабинет, и вздрогнул, остановив взгляд на Янке, как будто она внезапно возникла из воздуха.
– Ты! Ты кому-то говорила? Ты рассказала про наш план? – Марк рухнул на колени, и протянул к Янке дрожащие ладони. – Говорила? – и в его лице, и в голосе была мольба.
– Нет.
– Нет?
– Нет. Честное слово.
Янка соврала, не моргнув глазом. Врагам врать можно.
– Честное слово? В твоём мире это страшная клятва?
– В Москве? Ужас до чего страшная. Ещё это, как её… Клянусь своей черепашкой.
Черепашки у Янки не было, черепашку ей только обещали.
– Черепашкой, – мечтательно повторил Марк, причмокивая губами, как будто черепашка была сахарная и каталась у него во рту. – Черепашкой.
Он сел на ковёр, махнул Янке рукой:
– Иди.
Она ещё не дошла до двери, когда Марк лёг, поджав колени к груди, положив обе ладони под голову, и повторял затихающим голосом:
– Черепашкой… Черепашкой… Черепашкой…
Когда Янка взялась за дверную ручку из жёлтой бусины, Марк уже спал.
* * *
– Псих, – подвела черту под разговором Янка, хлопнув дверью, нисколько не боясь, что он проснётся и услышит. – Полный псих. Надо ж так самого себя напугать! Этак он первым в форточку выскочит, раньше королевы.
Свет в квартире уже горел, Янка полетела сразу к ванной комнате и успела проскользнуть в неё вместе с большим, умывавшимся первым. Села на край раковины, не обращая внимания на капли, одной рукой ухватилась за вентиль, другой дотянулась до струи, отдёрнула.
– Эй, сделай похолоднее, кипяток же льётся! Пожалуйста!
Большой на секунду замер, словно задумавшись, протянул руку и отрегулировал температуру.
– Спасибо!
Янка умывалась вместе с ним, автоматически командуя:
– Коренные зубы снаружи, нет, внизу, эти ты уже чистил, так, теперь внутри, молодец. Ай, осторожней!
Большой выплюнул зубную пасту, забрызгав сидевшую на раковине зубную фею.
– Ну что же это творится!
На её розовой футболке остались большие белые пятна.
– А и ладно. Воду не выключай, хорошо? – крикнула она большому. – И свет не гаси.
Тот, чуть заметно кивнув, прикрыл за собой дверь.
Янка сняла футболку, джинсы, кинула их в раковину. Прыгнула сверху, ногами запинала одежду в отверстие стока. Вода начала набираться. Янка, окунувшись, подлетела к мыльнице, легла на кусок полупрозрачного мыла, и хорошенько на нем поёрзала. Проделала то же самое, перевернувшись на живот. Встала на колени – ай! – поскользнулась, чуть слетев с глицеринового бруска, но удержалась, вцепившись в мыло ногтями. Поставив колени в ещё не смывшееся углубление от выдавленного на мыле названия, наклонила голову и потёрла волосы о его поверхность.
– А теперь – смертельный номер! Тьфу, тьфу, – в рот ей попала мыльная пена.
Янка легла животом на закруглённый край мыла, сползла, поймала ногами ребристый край мыльницы, встала, выпрямилась, набрала в лёгкие побольше воздуха и головой вниз нырнула в раковину.
Минут пять она забавлялась, заплывая под льющуюся из крана воду. Тяжёлая струя, с неё толщиной, вдавливала Янку в глубину, она доплывала под водой до стенки раковины, выныривала, и снова плыла под кран.
Тем временем вода поднялась до края раковины.
Янка несколько раз глубоко вдохнула, и нырнула, схватила штанину джинсов, упёрлась ногами в дно, потянула… И ничего. Давление воды так прижало одежду к дырочкам слива, что она не могла её оторвать. Янка вынырнула, отдышалась, попробовала ещё раз, с тем же результатом.
Так.
Если вода перельётся через край и затопит ванную комнату, она получит и от главной феи уборки, и от главной феи ванной, и ещё от десятка разных фей, работающих здесь.
Янка прямо в воде забралась на зубную щётку, плававшую тут же, подлетела к двери и забарабанила по ней кулаками:
– Эй, кто-нибудь! Сюда! На помощь! Пожар! То есть, потоп!
Услышала её хозяйка, или так совпало, но большая вошла в ванную, рассеянно, словно не понимая, что делает, вытащила из раковины одежду Янки, выжала и аккуратно развесила на сушилке.
– Спасибо! – крикнула Янка. – Вот и постиралась.
Совсем высохнуть джинсы и футболка, пока остальные члены семьи больших умывались, не успели, но с них хотя бы не капало. Минут через двадцать она полетела домой. Не торопясь. От влажной ткани стало холодно, она дрожала, но, если лететь быстрее, становилось ещё холоднее: её обдувало воздухом.
Повесив в домике мокрое досушиваться, Янка переоделась, вытерла зубную щётку, и, даже не выпив чая, полетела искать своих. Им предстояла серьёзная подготовка к сегодняшней ночи. К тому, что она придумала вчера вечером.
* * *
На полу в домике Янки лежал розовый зайчик. Лежал, не шевелясь, мордой вниз. Янка глубоко вздохнула, подняла руку с зажатым в ней ножом и воткнула зайчику в шею. Нож с треском вошёл в ткань по самую рукоятку.
– Ага! Получил! А вот тебе ещё!
Она два раза ударила зайчика ножом, стараясь попадать в шов.
– Всё. Готов. А теперь мы посмотрим, как ты устроен.
Острым ножом гномьей работы Янка начала аккуратно распарывать швы. На шее. На спине. Ой, нет. Она остановилась. Лучше на животе. Перевернула игрушку с безвольно болтающимися лапками. Сюда пришить завязочки, и легко будет одному надеть и снять. Из распоротого живота Янка вытаскивала белый мягкий волокнистый наполнитель. Из лапок – пластмассовые шарики. Всё это она запихала в две старые наволочки.
– Эй, – крикнула Янка, и стукнула по двери рукояткой ножа. – Можете заходить, всё уже.
* * *
Но за пять часов до этого Степан, Машка и Фёдор от её плана пришли в ужас.
– Нет! – Степан решительно взмахнул рукой. – Нам это не позволено. Нельзя!
– Да ладно тебе, что тут такого?
Янка уговаривала их уже минут двадцать.
– Что такого? Феям этого делать нельзя! Ты понимаешь, у нас даже наказания за это нет, потому что никто никогда так не делает, – щеки Степана пошли красными пятнами, – в голову никому не приходило!
– Машка, – Янка показала на неё пальцем. – Ты же сама намекала, что у королевы не всё её сокровища по-честному потерянные большими. А?
– Ну, намекала, – уныло согласилась Машка. – Мало ли что болтают. И ты что, нам с этой королевы предлагаешь пример брать?
– Да, пример с королевы – это лишнее. Хорошо. То есть, нехорошо. Ладно. Вы, феи, можете взять только то, что большие потеряют или выбросят? Так?
– Так, – кивнули феи.
– А вам не кажется, что я чем-то от вас отличаюсь? Не угадаете, чем? А? – Янка показала на себя. – Не догадываетесь? Я вам подскажу. Я не фея! Ясно вам? И на меня ваши правила, не хочу сказать про них ничего плохого, не распространяются. – Янка гордо откусила кусок сыра. – Вы что, не согласны с этим? – спросила она, прожевав.
Феи, опустив головы, ковыряли стол.
– Это всё равно неправильно. Это же взять чужое, понимаешь?
Степан уже не горячился, но соглашаться с Янкой не спешил.
– Да. Не спорю. Брать чужое без спроса нехорошо. Но! Вот на этой ладони у тебя, – она взяла его руку и положила на стол ладонью вверх, – на этой ладони у тебя судьба всех феев в квартире. И судьба больших: если феям станет плохо, большие уйдут, помнишь, крёстная говорила? Ну, то есть, я пересказывала. И судьба моей квартиры в Москве тоже, между прочим. А вот на этой ладони, – она перевернула ему другую руку, – старая жалкая замызганная игрушка, которой большие уже год не играли, и играть не будут. Потому что хоть они большие, но дети. А дети вырастают. Да у меня дома мешок игрушек валяется, не знаем, кому отдать. Я и забыла, что в нём лежит. Если бы я могла попросить, большой малыш сам бы мне всё подарил, легко. Верите? Нет? Ну? Ладно, сами вы ничего брать не будете. Только мне немного помогите, хорошо?
