крупный международный турнир, я еще раз поговорю с Крыленко…
Пик шахматной славы был Алехиным в те дни уже перейден, мечтать о еще больших достижениях не приходилось. В то же время невольно перед чемпионом вставал вопрос: что принесли ему выдающиеся турнирные успехи, во что вылилась его безмерная шахматная популярность? Все та же неуверенность в завтрашнем дне, осточертевшая необходимость драться за каждые полочка в турнире. Как в старинной сказке — король на самом деле оказался голым…
«Ты говорил: нужна высокая цель, способная вдохновить, влить новые силы. В чем эта высокая цель, что вдохновляет тебя на творческие подвиги? Кому нужно твое искусство, твои красивые партии? Французам? Гм! Не нужны им ни шахматное творчество, ни ты сам».
В то же время каждый день приходили сообщения: есть на свете страна, где шахматы стали любимым искусством миллионов, где им отдают сцены крупнейших театров, о них говорят по радио, помещают огромные статьи в газетах и журналах. Здесь тщательно анализируют, глубоко изучают новые партии Алехина, причем делают это не единицы, а тысячи.
— Настоящее шахматное Эльдорадо! — с восхищением восклицают посетившие Россию Флор, Эйве и Ганс Кмох. — Отличная у вас родина! — сказал Алехину несколько раз бывавший в Москве Эммануил Ласкер.
«Написать письмо с признанием ошибок», — не раз повторял слова Флора русский чемпион, да так и не решался это сделать. Смелый и энергичный в шахматах, в жизни он порой был робок и непостоянен. Не стал писать в Москву в 1928 году, ждал и медлил сейчас. А тем временем все больше опускался, растрачивал на обидные мелочи свое удивительное шахматное дарование — бесконечные утомительные сеансы, сеансы… И с каждым днем чувствовал, что слабеет, теряет под ногами почву.
В 1935 году Алехин дал согласие играть матч против нового претендента — Макса Эйве. Голландец явно уступал в силе игры Капабланке и Ласкеру, хотя и не раз демонстрировал свое высокое тактическое мастерство и отличные знания теории шахматных начал. Казалось бы, что грозило Алехину при встрече с таким противником, тем не менее матч с Эйве явился тяжелейшим испытанием для русского чемпиона.
Поначалу игра шла «в одни ворота». Выиграв несколько партий на старте, Алехин значительно вырвался вперед, хотя тонкий знаток шахмат подметил бы, что чемпион часто неоправданно рискует, проводит несколько заумные планы. Все же скорая победа Алехина в матче была настолько для всех очевидна, что итоги первых партий вселили уныние в голландских организаторов — зря потратили деньги, к тому же нанесли чувствительный удар своему любимцу.
Вдруг все переменилось. В двенадцатой партии Алехин делает столь грубую ошибку, что ей удивляются даже начинающие шахматисты. Еще более неожидан результат четырнадцатой партии — ее Алехин проиграл, по существу просмотрев простую угрозу мата уже в дебюте. Что происходит с чемпионом мира? — спрашивали болельщики. Как можно так беспомощно проигрывать? И это делает гений шахматных комбинаций, человек, три года назад поражавший мир своими непревзойденными достижениями.
Объяснение оказалось простым — Алехин играл многие партии матча, будучи пьяным. Да, да, ответственнейший матч проводил в беспомощном состоянии. Жадные до сенсаций репортеры писали о трюках потерявшего контроль над собой чемпиона, о сиамском коте Чессе, которого он выпускал перед партией на шахматную доску.
— Может, мы перенесем партию на завтра? — предложил Алехину всегда вежливый и корректный Эйве.
— Почему? — с трудом выговорил Алехин.
— Вы… плохо себя чувствуете…
— Я?!.. Хм!.. Садитесь!
Исход этой партии уже в дебюте был предрешен из-за грубой ошибки Алехина. После четырнадцатой партии счет сравнялся. Алехин взял себя в руки, если вообще в тот момент он был способен это сделать. Улучшился и счет — судьба шахматной короны теперь зависела от последних десяти партий. И тут сказалась общая усталость Алехина. Проводя достаточно уверенно отдельные партии, он срывался в остальных, допускал неточности и ошибки. В турнирном зале появился врач, не раз заставлявший чемпиона принимать спасительные капли и пилюли. А уж с врачом это не игра!
К тому же страшным гнетом давила на Алехина обстановка матча. В маленькой Голландии Макс Эйве был в те дни кумиром, все до одного желали ему победы. Всеобщее поклонение Эйве, ненависть к Алехину чувствовались и в турнирном зале, и в отеле, и на улицах. Даже древние рыцари на стенах турнирного зала казалось, шептали Алехину:
— Проиграй!.. Проиграй!
После одной партии Алехин отправился гулять по пустынным улицам Амстердама. Подняв глаза от каменных плит улицы, он увидел перед собой светящуюся надпись: «Почта». В тот же миг давно томившее его желание оформилось в конкретное решение. Зайдя в помещение, Алехин уверенным почерком написал текст телеграммы в Москву:
«Москва. Редакция «Известий».
Не только как многолетний шахматный работник, но и как человек, понявший всю глубину того, что сделано в, СССР в области культуры, шлю свои искренние поздравления шахматистам Союза с XVIII годовщиной Октябрьской революции.
Александр Алехин».
Финальная часть поединка с Эйве была не только борьбой против молодого, полного сил противника; Алехину приходилось бороться еще и… против самих шахмат. Нарушив в начале матча элементарные принципы «уважения» к шахматному искусству, Алехин сталкивался в последних партиях с невероятным противоборством самих деревянных фигурок. Опытные шахматисты знают, что это такое: порой все твои действия, самые тонкие замыслы тонут в исключительных позициях, чудом возникающих на доске. Такая «месть шахмат» сильно действовала на Алехина, вообще суеверного человека, верившего приметам.
Эйве удалось вырваться вперед, но всего на два очка. Алехину предоставлялась полная возможность уравнять счет к тридцатой партии. Тогда по условиям сражения он — чемпион. Несколько раз пытался это сделать Алехин, казалось, победа близка, но каждый раз она самым необычайным образом ускользала из его рук. К последней встрече Эйве имел на очко больше — это было не страшно: победа в решающей тридцатой партии сохраняла Алехину заветное звание, ничья делала чемпионом мира Макса Эйве.
Можно себе представить, что творилось в тот день в Голландии — все, как один, желали успеха Эйве, хотя мало кто из голландцев верил в победу своего соотечественника, слишком уж велик был авторитет Алехина, умевшего как никто в мире играть решающие партии.
Верил в победу Эйве один лишь… Алехин. На последнюю партию он явился во фраке, в лакированных ботинках.
— Я надел этот фрак в честь доктора Эйве, — сообщил он удивленным голландским организаторам. И хотя он пытался победить, жертвовал пешки и вызывал обострения, это были действия обреченного — Эйве без труда ликвидировал все угрозы.
— Я предлагаю ничью? — произнес Эйве, хотя имел уже две лишние пешки. Алехин сначала отказался, затем принял предложение —
