— Ого! — сказала она, разглядывая старинные некрашеные деревянные балки. — Деревенский стиль? Круто!
Наверное, в Чикаго таких заведений не было. Поддавшись порыву, он указал ей на пустое птичье гнездо в углу:
— Видишь? Прошлым летом у нас был домашний крапивничек с детишками. Милли вся издергалась: боялась, что из-за вибрации гнездо упадет.
Эбби посмотрела на него:
— Но все птички выжили?
Он кивнул, но подумал: «С каких это пор я сам начинаю разговор и добровольно что-то говорю этой особе, от которой хочу избавиться?» А потом с огромным трудом оторвал от нее взгляд, потому что на нее уж очень приятно было смотреть, особенно в неярком свете крытого причала.
— Она тоже была у Милли? — спросила она, указывая на небольшую лодку.
— Нет, — ответил Роб. — Это имущество властей, на случай чрезвычайных ситуаций на озере. А так моторкам там плавать не разрешено.
Она энергично кивнула в знак понимания и тут же задала новый вопрос:
— А их бывает много? Чрезвычайных ситуаций?
Он покачал головой.
— Милли рассказывала, что подросток выпал из каноэ пятнадцать лет назад, и его пришлось спасать. А вообще полицейская лодка — это просто мера предосторожности.
На какое-то мгновение воцарилось молчание.
— Ну, пора браться за работу! — объявил он.
— Есть, капитан! — откликнулась она, выпрямляясь и отдавая ему честь.
Он в притворном раздражении проворчал:
— Пошли уж, комик!
После этого Роб просветил свою помощницу насчет того, как надо правильно мыть каноэ, а потом из уличного крана наполнил водой ведра, которые приготовил заранее. Он поручил Эбби мыть корпус снаружи, а когда она заканчивала очередное каноэ, он его переворачивал и отмывал изнутри.
Работа была не слишком изнурительной, но и легкой ее назвать было нельзя, если учесть количество каноэ: около двадцати пяти. Он все ждал, когда она начнет ныть, но, точно также как накануне на прогулке, она этого не делала. И к его немалому удивлению, мытье каноэ давалось ей легче, чем пеший туризм. В основном он был сосредоточен на своей работе, но время от времени поглядывал в ее сторону. Тонкие прядки волос выбились у нее из хвоста и завитками падали ей на лицо, но она только сдувала их со лба или заправляла за уши. Вода иногда выплескивалась на ее юбку-шорты, и он заметил несколько полосок грязи на одной стройной ножке, но она все равно не ворчала, не скулила и не выглядела несчастной, хотя иногда казалась немного усталой.
Вот черт! Ей удалось даже внушить ему восхищение. Робу не хотелось в этом себе признаваться, но это было так.
— До чего прекрасный день! — неожиданно сказала она, опускаясь на колени на дощатый настил и окуная желтую губку в ведро, а потом ее выжимая. — По утрам могло бы быть и потеплее, да и ночью тоже, но дни здесь просто чудесные.
— Не беспокойся, по утрам и ночью скоро станет теплее. — Конечно, едва он успел это сказать, как сразу же понял, что это прозвучало так, будто он думает, что она этого времени здесь дождется. — Но, наверное, ты уже на днях уедешь в Чикаго?
Она прервала работу и посмотрела на него. Ее лицо выражало доброжелательность — и любопытство.
— Тебе почему-то хочется от меня избавиться, Роб Коултер?
«Да, потому что при каждой нашей встрече мне хочется сорвать с тебя всю одежду». Его бесшабашному «я» вдруг захотелось сказать эти слова вслух — просто чтобы посмотреть, как она на это будет реагировать.
Но он был достаточно сильным, чтобы справиться с подобным импульсом. Он способен ей противостоять! Прошлый год прошел достаточно хорошо, но сейчас это его решение о воздержании получает первую серьезную проверку — и ему надо ее пройти.
Он попытался изобразить легкую улыбку.
— Я просто… не очень общительный человек. Мне нравится быть одному.
— Мне говорили.
От неожиданности он моргнул и переспросил:
— Говорили? Когда?
— Когда я только приехала в город и начала спрашивать, кому принадлежит прокат.
Он молча кивнул. Он не вполне осознавал, что заработал себе репутацию отшельника, но его это устраивало. Пусть ему не слишком нравится, когда о нем вообще говорят, но, наверное, в городке вроде Лосиного Ручья этого избежать невозможно.
— В общем, извини, что я порчу тебе имидж, — сказала Линдси, но поскольку она продолжала улыбаться, то у Роба не создалось впечатления, будто она действительно о чем-то сожалеет. И — вот черт! — может быть (по крайней мере, в эту минуту), он сам, честно говоря, об этом не слишком жалел. Дьявольщина! — Короче, — добавила она, плеснув мыльной водой на корпус ярко-желтого каноэ, — я не занималась такой работой с самого детства.
— А какой работой ты тогда занималась? — импульсивно спросил он.
— Ну, знаешь… просто мыла машины на улице и все такое. — Она подняла лицо к солнцу. — Но теперь я вспоминаю эту работу, как довольно приятную, если ее делаешь в отличную погоду. Правда ведь?
И он снова невольно улыбнулся и даже ответил:
— Правда.
Она даже не догадывалась, насколько он разделяет это чувство. Роб любил практически любую работу, которую приходилось выполнять на свежем воздухе.
Пока он рос, это было не так: тогда он проводил на улице много времени, потому что дома находиться было неприятно. Но теперь все было иначе. Человек не догадывается, насколько будет скучать без природы, свежего воздуха, солнечного света, пока он без них не окажется… И теперь он всего этого просто жаждал. Даже зимой он часто выходил из дома просто для того, чтобы ощутить лицом холодный воздух. Просто чтобы увидеть небо. И он невольно проникся к Эбби симпатией из-за того, что увидел ее способность радоваться хорошему дню.
В этот момент он услышал какой-то скребущий звук и, подняв голову, увидел, что Эбби взялась сама переворачивать каноэ, которое только что закончила мыть. До сих пор эту операцию выполнял он. Каноэ оказалось для нее слишком тяжелым, и она потеряла над ним управление, так что лодка должна была вот-вот упасть в воду дном вверх.
Он стремительно поднялся и бросился ей на помощь, встав позади нее, чтобы схватить конец каноэ, который грозил вырваться у нее из рук. Из-за этого движения они оказались рядом — так близко, что он ощутил ее тело. Его джинсы только соприкоснулись с ее попкой, а потом его рука — с ее плечом, но все равно от этого контакта по его телу прошла волна жара, так что ему трудно стало думать про каноэ.
Несколько секунд они стояли, застыв на месте. Роб думал только о том, как сжимается его грудь и как разгорается желание. Страсть растекалась по его телу медленным огнем. О, черт!
