— А с чего они решили, что я не при ГБ?
— Видимо, их это и заинтересовало. Подготовленный парень — кто такой, откуда? Но ты, с генералом армии, — Фред заржал — знаете вещи, которые вряд ли может знать простая агентура. В документах отражено, что ты фигура случайная. Да и в Финэке ты реально, а не для галочки.
— Бред какой то.
— Это тебе кажется. Гордись. Люди на два дня приехали в Питер. Все расписано по минутам. А на тебя целых десять минут потратили.
— Я внесебя от восторга.
— Да ладно тебе. Главное, никаких ментов, никакого КГБ не просматривается. Все нормально.
— Ктати, а действительно, по стране таскают наркоту и денжищи, а где комитет? Чего это они?
Фред неожиданно опять засмеялся.
— А у них шпион сбежал. Вот его они и ловят. Какой то Гордиевский. В десять утра выписан особый ордер на арест. С войны таких не выписывали. А они уверены, что он у нас объявится. Так что им не до глупостей.
Фред меня высадил на углу Гостиного Двора и улицы Ломоносова. Я побрел к дому, нижней галереей Гостиного. Встреча состоялась и вправду интересная. И дело не в чинах собеседников. Хотя и это внушало.
Вообще-то Фред проговорился. Слово Комиссия он произнес с придыханием. Не только с большой буквы, но и с огромным пиететом. И это не трепет перед Центральной Ревизионной Комиссией ЦК КПСС. Все гораздо сложнее.
На первый взгляд, все просто и понятно. Свертывание операции ГРУ пошло слегка не так. И ситуацию решили изучить старшие товарищи. Со мной беседовали представитель минобороны и контролирующих органов. Фред прав, им хотелось понять, а не туфту ли им впаривают, с целью далеко идущей интриги? Я, как источник, идеален- ничей. Что видел то и рассказал.
Да только это — лишь первый слой событий. Вторым слоем идет возникшее после смерти Брежнева противостояние, грубо говоря, ВПК и более-менее вменяемых политиков. Экономика трещит по швам, под непомерными оборонными расходами. И любой косяк одной из сторон качнет чашу весов в пользу тех или этих.
С этой точки зрения, кстати, Горбачев — совершенно компромиссная фигура. Романов, которого прочили в генсеки, очевидно и жестко связан с ВПК, и кроме Минобороны никого не устраивал. Гришин, ещё один кандидат в генсеки, пугал ЦК и политбюро аскетизмом, демократичностью, и решительностью.
И все бы хорошо, если бы не слово «Комиссия». Слухи о существовании неправительственной и, если угодно, надправительственной структуры, ходили давно. Говорят, что она появилась чуть ли не по инициативе Сталина, в тридцатые. Там, выражаясь современным языком, в режиме онлайн, решались вопросы снабжения, расчетов, и кадровых решений. Опуская слухи, которых я слышал предостаточно, я вспомню только Юлия Дубова, который впервые написал об этой организации в своих мемуарах. О чудовищно влиятельной общественной комиссии, что заседает ежедневно, без выходных, и решает оперативные вопросы. В частности готовит кадровые и логистические рекомендации для правительства. Точнее, для правительственного комитета по оперативным вопросам.
Некоторые из участников этой странной организации были на слуху. К примеру, Александр Вольский. Не имея хоть сколько то значимой должности, он, тем не менее имел личные кабинеты на Старой Площади, в Минфине, и Академии Наук, а потом и в Правительстве.
Ещё есть апокриф, что в конце девяносто первого, начале девяносто второго, именно эта комиссия управляла страной, пока не была окончательно утверждена новая власть.
Это странно и невероятно, но именно я, сам, желая быстро срубить бабла, и слегка проредить питерский бандитский бомонд, это все и устроил.
В прошлой жизни, в это время, всех забот было, ехать в строяк, или ну его. А здесь я тыркаюсь наугад, вызывая неконтролируемые последствия. Причём, в прошлой жизни мне не хватало движухи и приключений. А сейчас все, чего я хочу — посадить Викуню себе на колени, и зарыться лицом в медные волосы. А без всего остального я прекрасно обойдусь. Да только, кажется, все остальное так не думает.
Глава 12
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Лес вдоль Приморского шоссе густой. После Зеленогорска трудно поверить, что недалеко Ленинград. В нулевые, по берегу залива, будут сплошные коттеджные поселки. Сейчас я заметил всего один дачный кооператив, километрах в трех от побережья.
Вчерашний день, закончился на минорной ноте. Позвонил Викин отец и увез ее на дачу, под Всеволожск. Он и меня звал, но я вежливо отказался. Борис Сергеевич рано утром уедет на работу, а я попаду в лапы Светланы Артуровны. И ладно бы она заставляла копать или носить. Ей нужен слушатель. Желательно восхищенный и потрясенный. А у меня с этим не очень. Одна ухмылка, которую я безуспешно пытаюсь прятать.
Когда Борис Иванович подъехал, мы спорили с Викой о научной работе, и моем выступлении в Москве в частности. Её заело мое нежелание. Настолько, что она рассказала отцу. Закончивший трудовой день чиновник был благодушен, и решил выкурить сигарету в моем обществе. Мягко поинтересовался, кем я хотел бы быть. Ну не скажешь же ему, что хочу замутить небольшой расчетный банчок, который потом продам какому ни будь монстру. А на вырученные деньги, куплю остров в Полинезии, и стану вождем местных племен. Провозгласив его дочь местной богиней. Пришлось отшучиваться. Читать стихи:
— «Не хочу ни богатства, ни света, ни тени, Не желаю ни слова, ни вздоха, ни мысли, Я хочу быть невнятной лесной хренотенью И под ёлками жрать непутёвых туристов. А когда надоест — то сожру сразу много. Пусть менты на меня устроят облаву, Я их сколько-то съем и уйду прямо к богу, Что бы он подыскал мне другую забаву. Бог меня превратит, странно судеб плетенье, В небольшого песца, килограммов на триста, Что питается странной лесной хренотенью, Что под елками жрёт непутевых туристов…»©
Они посмеялись, и уехали. А я пошел учить политэкономию. Да только как то не лежало у меня сердце к учебе. Сделал чаю, и включил телек. В программе «Время» героически повышали удои, бились за плавки, и боролись за дОбычу. И вроде бы легкий ветерок перемен уже подул. Но миру явили какого то комсомольца, с какой то комсомольской сходки, что грустно глядя с экрана сообщил:
— Мы, рожденные в шестидесятые — потерянное поколение. Отцам и дедам достались битвы и подвиги. А мы просто живем. И мещанство у нас часто не находит отпора.
Любому смотрящему телевизор сразу было ясно, что чувак читал и Хэма, и Ремарка, и что единственное достойное дело в Союзе — это битва. Действительно, взрастили целый народ с мыслью что главное — это подвиг. А без него и жить не стоит. И чего потом удивляемся, что патриотизмом считается желание воевать, а не работать. Мысленно плюнул, и парадоксально решил, что яж комсомолец. Хотите подвига? Я попробую. И пошел собираться.
Встречу на Каменном острове я выкинул из головы. Я согласен с Фредом. С высоты небожителей, что со мной беседовали, я не различим, и мне нечего опасаться. Но, когда мы ехали обратно, Андрюха обронил фразу о том, что Гордиевский все же сбежал. Я, честно говоря, разозлился.
Олег Гордиевский — настоящий и ничем не прикрытый враг моей именно страны. Я думал, уж с моей-то наводкой, его возьмут. Но, как водится, КГБ не пляшет против настоящих врагов. То ли дело диссида, или проворовавшиеся менты. А тут, мало того что не сдался рыдая, еще и сбежал.
Когда то, достаточно случайно, я подробно ознакомился с историей его предательства. И, что интереснее — побега. Если он сбежал сегодня утром, то завтра утром я его возьму. Всемогущее ГБ ведь обделается, к удовлетворению врагов.
