— Страшно, если вдуматься,— Леха говорит.— Пятнадцать километров до земли!
— Что страшного-то? — отвечаю.— На такси трешка!
Стали снижаться наконец. Окунулись в облака. Потом удар, в иллюминаторе побежало рыжее поле, на краю поля — вислоухий вертолет.
Вышли на трап, первое ощущение — сухой горячий воздух, как на сковородке. Над горизонтом, будто облака, две белые вершины, иногда оттуда доносится короткое ледяное дыхание, словно глоток холодной воды после чашки густого горячего кофе.
Рассадили нас по машинам — каждому участнику отдельная машина,— повезли через Ереван. Да, неспроста Ереван местом архитектурной конференции выбран — замечательно строят! Дом молодежи — огромный кукурузный початок… Хранилище древних рукописей — Матенадаран…
В Доме техники, где конференция собиралась, толпа гудит в холле, люди тусуются, руки пожимают.
— И Жупелов здесь! — почему-то шепчет Леха.— Академик Аскетян! Все!
Вечером поместили нас в гостиницу. Ужинаем в буфете на этаже, Дзыня появляется с завязанным горлом.
— Вы разве не знаете,— надменно говорит,— я простужен!
Как будто все в мире непременно должны об этом знать!
Долго куражился, требовал у буфетчицы подогреть шампанское. Только буфетчица кремневая оказалась — такую и охладить не заставишь, не то что подогреть!
— Ладно,— Дзыне говорю.— Иди сюда. У нас есть.
— А теплое? — капризно спрашивает.
— Теплое,— говорим,— целый день за пазухой носим.
Подсел Дзыня к нам, говорит:
— Только вы сами открывайте, и поосторожней, а то я очень изысканно одет, боюсь забрызгаться…
Вот это человек! Выпил все наше вино, потом говорит:
— Наши очаровательные хозяева добавили нам еще несколько экскурсий — на озеро Севан, в храм Гехард…
— Замечательно! — говорим.
— …так что число сообщений на конференции придется, видимо, сокращать. Понимаете?
— Понимаем.
— Ну, хорошо.— Дзыня говорит.— Пойду, чтобы не отвлекать вас своим обаянием.
Ушел. Леха говорит:
— А ведь возьмет и не выпустит нас!
— Выпустит!
Тут Леха снова за старое принялся:
— Все равно Бескаравайный нас победит! Сам знаешь, что это за человек, растет на глазах!
Потом рассказывать стал откровенно, что есть у него, оказывается, застарелый какой-то враг: звонит его жене, когда его нет, и всяческие гадости про него говорит, и главное — все в точку! Стал подробно рассказывать, как ко встрече с этим врагом готовится: карате, с бегом по потолку, стрельба по-македонски.
— Да брось ты! — говорю.— Нет у тебя никакого врага!
— Как это нет? — обиженно.
— А так и нет. Врага, как и все на свете, надо создавать своим трудом, долго и упорно. А откуда у нас время еще и на это?
— Так, думаешь, нет его?
— Конечно, нет.
— Выходит, я сам себе и звоню?
— Ну, конечно!
— Твой оптимизм меня просто бесит,— Леха говорит.
— Ничего,— говорю.— Он всех бесит.
Наутро сделали мы сообщение… Колоссально! Сам академик Аскетян нас обласкал! На следующем заседании сообщили: нашему проекту культурного центра — первый приз!
Проект же Бескаравайного, как выяснилось, рядом не лежал. Такой удивительный оказался человек: рос только на глазах, причем только на наших. Лишь исчезал с глаз — сразу же переставал расти!
Да что Бескаравайный! Подумаешь! Если мы и были в его тени — значит, не с той стороны падало солнце…
— Как-то все не так,— Леха озабоченно говорит.— Должны же быть трудности, тысячи преград!
— Ох, мать честная! — говорю.— А я и забыл!
Аскетян, руки нам пожимая, говорит:
— А я почему-то думал, что вы моложе.
— А мы и есть моложе,— отвечаю.
После Еревана еще в Тбилиси заехали… Замечательное место — тбилисские серные бани. Буквально после них становишься другим человеком — тут же, в предбаннике, вручают тебе новые документы!
Возвратились на работу. Идем с Лехой, как обычно, в буфет. Только появляемся — к нам, сметая все на пути, устремляется Змеинов с чашечкой кофе…
Вскоре нам премию присудили за наш проект. Леха этим известием почему-то совершенно потрясен был.
— Шестеро тысяч денег! — повторял.— Это ж машину можно купить, на двоих!
Помню, когда мы сумму эту на руки получили, всю ночь ее у меня перепрятывали, боялись, кто-нибудь украдет.
Утром выскочили из дома. Поехали машину получать — институт нам выделил ее из своих резервов.
Помню, магазин автомобильный за городом был. Долго автобус еще стоял у переезда, как раз состав пропускали с автомобилями на платформах. В некоторых почему-то уже люди сидели.
Добрались наконец до магазина.
Очередь в маленькое окошко. Кассирша кричит:
— Никому не отходить!
Сама пропала — часа полтора, наверное, ее не было. Появляется потом, грубо орет:
— Иванов! Иванов! Вы где это шляетесь?!
Подбегает на трясущихся ногах.
— Я здесь был! Я никуда не отходил!
А сам уже думает небось: «Ну, все! Машины, конечно, уже не будет, и деньги за нее, наверное, не вернут!»
Вывели тут и нашу машину, стали в последний раз ее осматривать. Кузнечик вдруг впрыгнул на заднее сиденье.
— Ну, все,— говорит,— все наши в сборе!
Помчались мы по шоссе.
— Неправильно едем! — Леха говорит.
— Зато красиво!
Вдруг выскакивает из кустов человек с полосатым жезлом, останавливает.
— Да я из ваших прав,— говорит,— вологодские кружева сейчас сделаю!
— А у нас нет еще их,— отвечаем.
— Ых! — зубами только скрипнул и компостером со злости дырку в своем рукаве пробил.
Потом поставили мы машину во дворе, а сами долго пили у меня чай…
— Я тут думаю все,— вздыхая, Леха говорит.— Делаем свое дело с наслаждением да еще получаем за это наслаждение деньги. Морально ли это?!
— Норма-ально! Пойми: существует новое направление в архитектуре. И кто лежал у его истоков?.. Вернее, не лежал, а стоял… Я! То есть ты, ты!
После этого мне еще от института квартирку дали. Долго ждал я — и тут дали.
По такому случаю мы выпили слегка с Лехой. Дия не совсем одобрительно нас встретила.
— Вот,— Леха говорит,— гению нашему квартирку дали!
Метнула она на него взгляд, обозначающий, видимо: «А почему не тебе?»
Но Леха взгляда этого не заметил, говорит:
— …Только вот мебели никакой у него нет, может, подарим ему наш пуфик, все равно мы им не пользуемся давно?
Метнула на него взгляд, молча ушла. Потом, начал я уже домой собираться, в комнату заглянул с нею проститься, гляжу: стоит она перед пуфиком на коленях и сигаретой прожигает в нем дыры!
Вынесла мне пуфик — из дыр еще дым идет!
— Пожалуйста,— говорит.
Привез я его домой, поставил… Ничего! Все-таки вещь.
И тут ошеломляющее известие: нас с Лехой, как подавших уже надежды специалистов, посылают на полгода в Болгарию на стажировку!
Леха обрадовался:
— Ну, наконец-то! Наконец-то я съезжу за рубеж, красивых вещей Дийке привезу, как она мечтала!
День спустя выясняется: необходимо медицинское освидетельствование.
— Так я и знал! — горестно Леха говорит.— Так я и знал, что не выйдет ничего, давно уже чувствую себя неважно!
— Спокойно! — отвечаю.
Назавтра отправились мы с ним сдавать на анализ мочу. Было ясное осеннее утро.
Леха задумчивый шел, потом говорит:
— А давай поменяемся мочой!
— Зачем?!
— Ну так. Чисто дружески.
— Давай!
Поменялись пузырьками, перевесили ярлычки.
Через неделю интересуемся анализами, нам говорят:
— Вы (то есть я) можете ехать куда вам угодно, а вы (то есть Леха) по состоянию здоровья ехать никуда не можете.
Раскрыл я только рот, чтобы сказать, что все наоборот, что это я, оказывается, больной, а Леха здоровый… Леха выталкивает меня в коридор.
— Молчи! Понял, молчи! — шипит.— Узнают про наш обман, обоих не пустят, а так уж хоть ты поезжай… Ладно уж!
Уговорил все-таки меня, но, видно, и обиделся, что я согласился.
Сначала не хотел я ехать, потом подумал: «А почему, собственно, не я? Работаю нормально. Знаю языки. Характер отцовский, бойцовский… Чем плохо?»
…Только вернулся я из Болгарии — в первый же вечер к Лехе. Подарки принес: ему рубашку, жене — свитер, дочурке их — блок жвачки. Сидел, долго рассказывал, как показалось мне, очень интересно.
Поздно уже вышел от них… Спускаюсь по лестнице и вспомнил: курточку свою у них забыл! То-то я ощущаю, что как-то неловко плечам.
Помчался наверх по лестнице, вижу — и дверь не закрыл. Только хочу войти — слышу глухие их голоса.
— Его, что ли, курточка? — Леха спрашивает.
— Его! — Дия говорит.— Давай мни!
Тут я чуть прямо на лестнице в обморок не упал.
