восьмьюдесятью шестью орудиями[395]. Вот как многое успевал делать этот государь в то самое время, когда со всех сторон его осаждали тысячи внутренних трудностей, мятежей и войн с внешними врагами.
После того как Петр отдал все приказы, необходимые для строительства флота, он созвал свой совет и объявил, что принял решение предпринять путешествие в Европу, чтобы исследовать обычаи, законы и образ жизни других наций и взять из них то, что более всего может быть полезно для России[396]. Кроме того, он отобрал значительное число благородных юношей из лучших семей своего государства и повелел им за счет семьи отправиться в путешествие в различные европейские страны, чтобы научиться там лучшим обычаям самых просвещенных народов[397]. Эти нововведения живо задели не вышедших еще из варварства московитов. Никогда прежде никому из них не дозволялось покидать отчизну, за исключением редких посольств. Выезд из России был тогда запрещен московитам под страхом смертной казни. Этот запрет был не только государственным законом: его поддерживал и авторитет религии. Священники, ссылаясь на некоторые места в Писании, запрещавшие израилитам общение с язычниками, внушали россиянам, что поездки в чужие страны могут лишь извратить их нравы и чистоту веры. Цари никогда и не помышляли выезжать за пределы своего государства. Из сказанного легко понять, как мог отнестись к решению Петра тот народ, который оставался по-прежнему в плену предрассудков и суеверий. Нельзя не признать, что желание изменить народные обычаи всегда чревато не только трудностями, но и опасностями. Velle mores mutare populi nec facile, nec tutum est[398][399]. Люди начали роптать, говоря, что хотят изменить их веру, и обвиняли в этом иностранцев, якобы дававших царю столь гибельные советы. Знать, которой был в тягость данный Петром наказ по постройке кораблей и отправке сыновей в Европу, раздувала ропот простонародья. Недовольные из партии царевны Софьи подливали масло в огонь, надеясь на то, что общее восстание возвратит им кормило правления.
Этого было достаточно для возникновения нового заговора. Во главе его встали три боярина, которые привлекли на свою сторону одного казацкого полковника и четырех стрелецких капитанов[400]. Их план состоял в следующем: поджечь несколько домов, прилегающих к дворцу, — они знали, как быстро появлялся на месте происшествия царь в подобных случаях, лично распоряжаясь тушением огня и следя за тем, чтобы он был погашен как можно скорее и с наименьшим уроном. Заговорщики собирались убить царя в тот самый момент, когда он был занят спасением жизни и имущества своих подданных. После этого Софья должна была переехать из монастыря во дворец, а на главу ее возложили бы царский венец. Стрельцам вернули бы их древнее право охранять дворец, а иностранцы пали бы жертвой общего гнева как те, кто присоветовал царю подобные нововведения. Исполнение этого замысла было назначено на второе февраля. Однако накануне этого дня двое из четырех капитанов, устрашившись участия в подобном злодействе, бросились к ногам Его Величества и рассказали ему во всех подробностях о заговоре, раскрыв все его обстоятельства и разоблачив его зачинщиков. В это время царь Петр был в гостях у г-на Лефорта, своего любимца. Он выслушал этот ужасный рассказ, не выказав ни малейшего смущения. Похвалив рвение доносчиков, он взял с собой самых доверенных людей из числа приближенных и отправился арестовывать участников заговора, среди которых был один из членов его личного совета. Петр велел предать их суду. Под пытками они во всем признались. Суд закончился так быстро, что уже пятого марта все они были казнены на площади тем способом, который был предусмотрен в этом государстве законом об оскорблении государя. Им отрубили сначала правую руку и левую ногу, потом левую руку и правую ногу и наконец голову. Головы их водрузили на столп, возведенный специально для этой цели. Останки казненных валялись некоторое время на площади, где их пожирали псы, а потом были брошены в ров. Казалось, для того, чтобы окончательно избавиться от угрозы других подобных заговоров, нужно устранить царевну Софью, во имя которой многие из них и плелись, — такой совет давали царю и многие его приближенные. Однако здесь царь выказал присущую ему умеренность: будучи убежден, что по крайней мере к последнему заговору Софья не причастна, — а она и в самом деле не могла в нем участвовать, — он не позволил причинить ей никакого вреда и дал ей спокойно доживать остаток жизни в монастыре, где она через шесть лет и умерла своей смертью[401].
Успешно предотвратив таким образом заговор, монарх российский занялся подготовкой к путешествию[402], которого так сильно желал. Царь Иван уже умер в начале предыдущего года[403], оставив после себя только двух дочерей[404]. Петру царица Евдокия родила трех детей, из которых выжил только старший сын, Алексей[405]. Царь расстался с ней еще за несколько лет до того, отправив в монастырь[406], — неизвестно, подозревал ли он ее в неверности, или считал, что она замешана в каком-нибудь заговоре. Таким образом, дома его ничто не удерживало. И вот он решил покинуть свою страну и инкогнито отправиться в чужие земли, скрывая свой монарший сан под обликом подданного. Нельзя не признать, что всякий государь за пределами своей страны оказывается вынужден подчиняться властям тех мест, куда попал. Подобное решение чревато большими опасностями, отчего таковые примеры мы находим в истории крайне редко. Великий Александр ходил походами за границы своего государства в Азию и в Африку, но им руководила лишь алчность к завоеванию новых земель, и в этих своих походах он только и делал, что разрушал чужие царства, вместо того чтобы улучшать жизнь в своей Македонии. Не таков был наш Петр. Он хотел путешествовать как философ, подражая пифагорам, сократам и платонам — путешествовать, чтобы восхитить дозволенным и заслуживающим похвалы путем у чужих народов всё служащее ко благу гражданской жизни и перенести это в свою страну. Благодаря от природы присущей ему проницательности он понял то, о чем писал Аристотель, хотя и не читал написанных им книг: не будет хорошим государем тот, кто никогда не был подданным, — Non contingit eum bonum Principem agere, qui sub Principe non fuit[407]. Петр, провозглашенный царем в возрасте десяти лет[408], стал государем тогда, когда только начал осознавать себя человеком. И вот он добровольно сделался подданным других государей, чтобы выучиться в великих училищах их дворов
