— Да сам не знаю, — пожимаю плечами. — Просто — моя женщина. И всё.
— Точно — всё? — прищуривается.
Задумываюсь.
— Да нет, наверное. Не всё. Просто, в отличие от многих других, она — живая. Хоть иногда и притворяется, что наоборот. Несмотря на все свои заморочки.
Молчит.
Курит.
В глазах — слезы.
— А я?! — спрашивает.
Тоже помолчал немного.
— Сейчас, — говорю, — ты тоже живая. Пока плачешь…
— А вообще? — спрашивает.
— А не обидишься?!
Молчит.
Слезы уже по щекам побежали.
— Обижусь, — шепчет.
— Вот в том-то, — говорю, — все и дело…
Помолчали.
Я дал ей прикурить очередную сигарету.
— А знаешь, — говорит, — я не хочу с тобой в номер. Давай лучше напьемся. Ага?!
Посидел, подумал.
— Предложение принимается, — говорю. — Только давай не здесь. Поедем в наш паб, там — хорошо. А здесь даже цветы искусственными выглядят…
Улыбнулась сквозь слезы:
— Тогда купишь мне по дороге живые, ладно?
— С удовольствием, — говорю.
— А Машка твоя, — спрашивает, — не приревнует?
— Ты даже не представляешь, — вздыхаю, — как бы я обрадовался, если бы приревновала…
Мы расплатились и вышли на улицу.
Снег так и не перестал идти, наоборот, начал падать крупными новогодними хлопьями.
Тверская уже вовсю переливалась огнями, и в их искусственном свете мир выглядел красивой рождественской открыткой, отпечатанной на очень качественной бумаге в отличной финской типографии.
Она кокетливо подняла воротничок короткой дубленки, взяла меня под руку и заученным взглядом окинула окружающее пространство, пытаясь понять по реакции случайных прохожих, хорошо ли мы смотримся вместе.
Потом удовлетворенно хмыкнула и уверенно направилась в сторону моей машины.
Силы земли и воды
Странно, но в детстве я весну — не любил.
А чего, думал, в ней хорошего? Ни в речке поплавать, ни на лыжах покататься, ни в футбол поиграть.
Одна слякоть да сквозняки.
То колючий моросящий дождь, то липкий, противный снег, немедленно превращающийся под ногами в холодную грязную кашу.
Бррр…
То ли дело — лето и зима.
Даже осень, и то лучше.
Осенью хотя бы светло и прозрачно, да и с ребятами так классно после каникул повстречаться, рассказывать друг другу, что летом было.
И, разумеется, — чего не было…
Сейчас — смешно, конечно.
А вот тогда…
…Мне сегодня днем неожиданно Русланыч позвонил.
Вроде ни о чем таком заранее не договаривались.
— Привет, — говорит, — Дим. Чем занимаешься?
— Да вот, — отвечаю. — Валяюсь на диване, книжку читаю. Толстую. И вроде как — не очень интересную. Но бросить — жалко…
— Понятно, — тянет. — А Машулька где?
— Да Бог ее знает, где она носится, — фыркаю. — Куда-то по своим таинственным делам умчалась. И откуда только она эти дела именно по выходным выкапывает? К вечеру, правда, обещалась быть…
— Все ворчишь, — смеется.
— Ворчу, — соглашаюсь. — А что делать? За неделю на работе устал как собака, ехать куда-то тусовать — лениво. В бассейн уже съездил, дежурный километр проплыл. Футбол по телевизору — говно полное. Завтра, в воскресенье, — еще ничего, а сегодня — так вообще голяк. Да еще и книга попалась…
— Что, неинтересная? — спрашивает.
— Да может, и интересная, — вздыхаю — Вот только переводная. А как у нас переводят в последнее время — сам знаешь. «План по валу, вал по плану». Тьфу. Ни стыда, ни совести, ни умения слова в предложения выстраивать…
— Да, — тянет, — не повезло тебе…
— Не повезло, — соглашаюсь.
— Ну, тогда, — ржет, — у меня есть предложение, от которого ты точно не сможешь отказаться…
— Это какое еще такое предложение?! — интересуюсь настороженно.
…А то в позапрошлый раз мы с ним после подобного начала беседы с парашютом прыгать отправились.
В Ватутинки.
А перед этим — улетели в Сочи сноуборд осваивать.
Оно мне надо?!
В прошлый раз, правда, справедливости ради, — обошлись пивом под бильярд…
Может, и в этот раз пронесет?!
А то что-то не готов я сегодня к подвигам…
— Да ты не бойся, — смеется. — У меня просто в твоем районе встреча назначена была. А человек не смог. А погода на улице — сказка. Весна. Может, давай выберемся в Серебряный Бор, погуляем? А потом уж определимся, что дальше делать…
Я за окно выглянул.
Солнце.
Небо в лужах отражается, с высоты четырнадцатого этажа — какое-то особенно ослепительно синее.
— Давай, — говорю, — согласен. Уже начинаю одеваться. Вот только главу дочитаю. А ты, кстати, где сейчас?
— Да у тебя под окнами, — хохочет. — Выходи давай…
Ну, оделся, спустился.
Машину его на охраняемую стоянку у нас перед домом загнали.
Да и пошли потихоньку.
От моего дома до Серебряного Бора — ровно десять минут ходьбы. Это если неспешным шагом…
…Идем, разговоры разговариваем.
На улице — красота.
Где-то плюс пятнадцать тепла.
Солнце.
Ну, я уже говорил.
Снег по обочинам еще, конечно, не весь стаял, но асфальт уже сухой.
Дети помладше — в «классики» прыгают, в «штандер». Постарше — на роликах гоняют.
Идиллия.
Блин.
Остановились, купили по бутылочке пива.
А что?
Выходной.
Имеем право…
…А вот и мост через реку.
За ним — лес.
Налево, наискосок через «конечную» автобусную остановку.
И всё — совсем-совсем по-другому.
Сумрачно, тенисто.
Таинственно.
Холодно.
Снег лежит толстым, еще только-только начинающим подтаивать слоем.
А воздух — уже все равно весенний.
Вместо шума машин слышно, как ручейки журчат. Пусть они еще под почти полуметровым слоем снега — а все равно слышно.
Идем не спеша, курим.
Молодец Руслан, что вытащил.
Пробродили с часок, поболтали о разных пустяках, да и уселись на скамеечку неподалеку от реки, на пригорке.
В самом лесу все-таки еще прохладно, а здесь уже весна в полную силу царствует, даже земля сухая.
Лед на реке практически растаял.
И настроение соответствующее — философское.
А на соседней скамейке влюбленные целуются.
Он — немного мешковатый очкарик.
Такой… медвежонок, можно сказать.
Плюшевый.
Ага.
Она — спортивная такая девица, в туго обтягивающих длинные стройные ноги коричневых вельветовых джинсах.
Смешные.
Я сигареты достал, закурил.
— Знаешь, — говорю, — Русланыч, что-то мысль в голову пришла, не могу не высказать…
Он фыркает:
— Ну, если не можешь не высказать, тогда говори…
Я усмехаюсь.
— Ну вот, — философствую, — посмотри на этих красавцев. Если нас с тобой взять да рядом с этим тюфяком поставить, еще неизвестно, кто для данной, отдельно обозначенной девицы будет выглядеть привлекательнее. Мне в последнее время мой возраст вообще никто не дает. Какие такие сорок с лишним?! Тридцать три — тридцать четыре, да и то — от силы. Про тебя уж и не говорю. Молодые. Обеспеченные. Абсолютно уверенные в себе. Успешные. Свободные. Одетые в дорогие и, смею надеяться, со вкусом подобранные шмотки. Ты — если приглядеться, конечно, — еще и известный. Звезда фактически. Просто мало кто ассоциирует твою небритую в данный момент физиономию с тем лощеным типом, что с телевизионной картинки по вечерам к нам в гости приходит. И слава Богу, кстати. А то и не потреплешься вот так, спокойненько, на свежем-то воздухе. «Поклонники таланта» порвут к чертовой матери. Замучаешься текущую политическую ситуацию в стране комментировать. А вот целоваться в парке на скамейке — уже не можем. Почему, интересно? Молодость закончилась? Так почему тогда я этого не чувствую…
Рус хмыкает и вытаскивает у меня из пачки сигарету.
Прикуривает.
— Умеешь же ты, — говорит, — людям настроение портить…
— Ну, извини, — хмыкаю в ответ.
Он глубоко затягивается.
— А ведь действительно странно, — выдыхает. — Я, когда за Ленкой год назад ухаживал — чего только ни делал. Цветами всю ее квартиру завалил. Из универа встречал ежедневно. По клубам водил. Очень красивая любовь была. Да почему была? И сейчас — очень красивая. А вот так, на скамейке, в парке — никогда не целовались. Первый раз ее поцеловал, когда домой провожал, в машине. Хотел в щечку чмокнуть, а получилось, что в губы уткнулся. И тут же — развернулись и ко мне поехали. А утром я уже к ее родителям потрусил, говорить, что решили пожениться. Она у меня дома осталась, ей страшно было…
— А как родители восприняли? — улыбаюсь.
— Да нормально, — жмет плечами, — восприняли. Сказали: «Наконец-то!». А у тебя с Машкой как было?
