ГЛАВА 4
ПРИШЕЛЬЦЫ НАШЕГО ВРЕМЕНИ
Горбачев: У нас может быть расхожие мировоззрения, но все-таки нас объединяет одно отечество, одно прошлое и одно будущее. Отец Иннокентий: Конечно, если смотреть с исторической точки зрения... но все дело в том, что мы, христиане, смотрим за пределы истории, и тут-то наши будущие могут очень отличаться. - Диалог, 1989 год
Влияние Николая Федорова
В залитом дождем городе романа "Гадкие лебеди" появилась раса генетических мутантов, и, подобно Пестрому Флейтисту, эта раса мутантов угрожает увести за собой городских детей, не могущих противостоять их обещанию лучшего мира. Снаружи мутанты, известные как "мокрецы", выглядят физически отталкивающими и больными. Они мокрые, мрачные, лысые, с желтыми кругами вокруг глаз (отсюда их второе прозвище - "очкарики"). Они поселены в "лепрозории" вне города. Впрочем, у них своя, высоко развитая интеллектуальная культура, и Виктор Банев упоминает философа мокрецов, Зурзмансора, наряду со Шпенглером, Фроммом, Гегелем и Ницше. Мокрецы в романе "Гадкие лебеди" представляют тот же самый тип суперцивилизации, что и Странники (в цикле истории будущего) или людены (в романе "Волны гасят ветер"). Они отделываются от своих менее развитых человеческих братьев, как человек отделывается от значительной дискуссии с маленькими детьми, но они не отягощают себя разрушением или насилием. Они просто отбирают наиболее многообещающих человеческих особей, чтобы населить ими свой утопический мир (в этом романе городские дети отобраны для будущего человечества) и уводят их от дистопического настоящего. Мокрецы феноменально начитанны (похоже, что книги нужнее им, чем пища) и они асексуальны. В отличие от ранних утопических героев Стругацких, у них нет гуманистических иллюзий и моральных сомнений в своем праве выбирать и "спасать". Стоит заметить, что переход от ранней научной фантастики Стругацких к тому, что можно назвать "зрелой прозой", отражает фундаментальное изменение в настроении социума. Он отражает переход гуманизма и культурного релятивизма от авангарда до слабой защиты. Это та точка, с которой начинается подтекстовый диалог с Федоровым. Влияние идей философа Николая Федорова (1828 - 1903) на российскую/советскую литературу и науку долго недооценивалось. Наиболее явно от изучения влияния Федорова отпугивало то, что его имя и работы были табу на протяжении более чем тридцати лет, последовавших за появлением власти у Сталина. По Янгу, первое упоминание Федорова в советской печати после долгого молчания было в 1964 году, в публикации мемуаров В.Шкловского60. В них Шкловский восстановил тот факт, что Константин Циолковский, гений ранней советской космической технологии, был учеником ни кого иного как Николая Федорова61. С этого времени постепенно растущее число исследований стало прослеживать влияние Федорова на российскую интеллектуальную жизнь - распространенное, но далеко заметное. Федорова полагали гением его современники Достоевский, Лев Толстой и Владимир Соловьев. Но последующие поколения нашли прямое приложение в искусстве и науке грандиозному синтезу религиозного идеализма и научного эмпиризма. Для Федорова христианство имело несомненную притягательность на фоне апокалиптических предчувствий и диких милленаристских ожиданий рубежа веков. Далее, его видение конкретных достижимых с помощью науки шагов, которые надо предпринять в направлении утопической цели всемирного братства, оставалось соответствующим духу времени даже после революции. В начале 1920-х триумф марксизма все еще шел рука об руку с некоторым родом космического романтизма, который стремился распространить новый порядок за пределы государства, в космос. Так, с другой стороны, идеи Федорова проникли во многие модернистские течения российской литературы; с другой стороны, они обеспечили импульс для научных исследований и технологических экспериментов, которые привели к запуску в космос первого советского спутника. Поколение писателей, бывших лидерами (или начинавших творческий путь) в Серебряный Век, почти все, в некотором роде, обязано Федорову различными аспектами своих размышлений. Одержимость Маяковского мотивом вечной жизни и физического воскрешения была вскормлена его пониманием мыслей Федорова. "Космические" поэмы Брюсова о жизни на других планетах, его аллегорические научно-фантастические произведения, равно как и его мистический фантастический роман "Огненный ангел", подвержены влиянию философской системы Федорова. Видение Заболоцким разумного и одушевленного растительного и животного царства на Земле, а также колонизации человечеством иных планет явно формировалось под влиянием работ Федорова и Циолковского. Влияние Федорова на Андрея Платонова уже исследовалось в последние годы62. И для нас не окажется большим сюрпризом обнаружение аспектов философии Федорова, нашедших новую жизнь в произведениях Стругацких, особенно когда мы осознаем их продолжающийся диалог не только с Булгаковым, но со множеством апокалиптических и милленаристских мотивов, характеризовавших российскую литературу примерно до 1930 года. Впрочем, глава в истории российской литературы, которая сформировала бы более подходящий фон для ниже представленного материала, еще не написана глава, повествующая о значительном влиянии философии Федорова на форму и начальное развитие российской научно-фантастической традиции. Леонид Геллер только коснулся этой темы в обширном исследовании истории советской научной фантастики, заключив: "Три главные темы явственно проступают на фоне этой фантастической пестряди: преобразование земной природы и всей планеты, проблема бессмертия и завоевание космоса. Темы эти пришли в советскую литературу не с Запада; они взяли свое начало в системе взглядов Рассмотрение деталей, оставленных Геллером вне его поля зрения, не входит в задачи данного исследования. Вместо этого мы рассмотрим в плане синхронии появление федоровских тем и мотивов в произведениях Стругацких. Целостность и полнота посмертно опубликованных работ Федорова не поддается простому объяснению и описанию. Его философия "сверхморали" основана на той идее, что человечество может "обмануть" Апокалипсис, ища по предписанию Христа "вечную жизнь". По Федорову, Апокалипсиса можно избежать, если человечество последует по прямой дороге к Богу, то есть научится побеждать смерть. В человечестве есть явное моральное побуждение, равно как и научный императив, победить смерть - крайнее воплощение хаоса и энтропии, то есть противоположность космосу и гармонии. Смерть - Зло, и задача человечества - прогнать смерть из природы. Чтобы сделать так, мы должны перестать тратить время и энергию, убивая, и соединиться в общем деле физического воскрешения наших предков, равно как и достижения бессмертия для живущих. Огромное увеличение численности населения, вызванное воскрешением предков, может быть сглажено за счет космоса, который Федоров полагает подходящим местом обитания для homo sapiens. Пионерская работа Циолковского по аэронавтике была прямым практическим ответом на потребность в большем пространстве для человечества в бессмертном будущем. Второй, связанный с этим аспект теории Федорова заключается в том, что все в мироздании живое, и люди ответственны за формирование и контроль всей жизни путем покорения хаоса и смерти. Иными словами, Федоров расширяет далее тенденцию, которая уже присуща восточному православному христианству, то есть рассматривание всего существующего как "духоносного", и истории космоса - как истории эволюции материи к духу. Для Федорова, существующая ныне разница между жизнью камней и жизнью людей заключается только в том, что они живут в разных скоростях времени и на разных уровнях сознания в пространстве. Отсюда следует, что Человек, как высшая форма сознания, ответствен за регулировку остальной природы и руководит ею на ее подъеме к существованию чисто духовного уровня. Бог оказывается связан с довольно неудачной трансцендентностью, в то время как Человек играет центральную, активную роль в собственном спасении. Этот "прометеевский" аспект федоровской мысли, соединенный с его усилением человеческой трансцендентности, приводит к полному отрицанию светского гуманизма. Федоров делает упор не на культивировании гуманистических наук во имя постепенного социального прогресса, он, скорее, пытается соединить принципы восточного православия с жесткой научной этикой, чтобы радикально изменить состояние человечества. "Философия общего дела" Федорова основана, во-первых, на утверждении, что смерть может и должна быть преодолена. Наука и технология должны быть направлены на то, чтобы достичь физического, личного бессмертия. Когда Человек найдет средства победить смерть, исчезнет потребность в размножении половым путем (вместо этого люди будут заняты воскрешением предков). Этот аспект федоровской мысли имеет много общего с основными принципами гностицизма - превращенными в буквальность. В романе "Волны гасят ветер", последнем произведении из цикла истории будущего, спятивший ученый разъясняет загадочные цели и методы Странников в документе, ставшем известным как "Меморандум Бромберга". Действия, приписываемые инопланетянам-Странникам, основаны на пересказе омновных идей Федорова. "Либо вступление на путь эволюции второго порядка, на путь эволюции планируемой и управляемой, на путь к Монокосму. Каждый новый индивид возникает как произведение синкретического искусства: его творят и физиологи, и генетики, и психологи, эстетики-педагоги и философы Монокосма. Процесс этот занимает, безусловно, несколько десятков земных лет и, конечно же, является увлекательнейшим и почетнейшим родом занятий Странников. Современное человечество не знает аналогов такого рода искусству, если не считать, быть может, столь редких в истории случаев великой любви. "СОЗИДАЙ, НЕ РАЗРУШАЯ!" - вот лозунг Монокосма." (С.18-19). В "меморандуме" демонстрируются основные принципы Федорова: православное видение гармоничного, альтруистичного и духовного братства людей, достигаемого планируемым и контролируемым подчинением природы науке, которая не только побеждает смерть, но также делает возможным богоподобное воскресение и сотворение новой жизни. Бессмертная раса будет свободно обитать во всем космосе. Слово "Монокосм" является точной греческой калькой для русского слова "соборность" - собирание частей в целое, концептуальное для русского православия вообще и для федоровской интерпретации в частности. Далее, дисгармонирующее сопоставление в "меморандуме Бромберга" религиозных концепций и языка материализма выглядит пародией на стиль работ Федорова, состоящий из смеси церковных старославянизмов и новейшей научной терминологии. В эволюции поэтики Стругацких фигура главного героя гуманиста-просветителя (например, дон Румата в "Трудно быть богом") постепенно уменьшается, в то время как роль чуждого сверхчеловека увеличивается. Принцип характеризации переходит от поражения и разочарования просветителя к мощи федоровского сверхчеловека. Переход от человека к чужаку полностью логичен и неизбежен, поскольку реальность главного героя-чужака в фантастике Стругацких растет прямо пропорционально ослаблению позиции персонажей-гуманистов. Если отойти в сторону и посмотреть на все произведения Стругацких разом, модель становится ясна: неуловимые Странники из раннего цикла об истории будущего появляются в более поздних произведениях как вполне конкретные, развитые образы - в форме "мокрецов", "люденов", ученого Вечеровского из "За миллиард лет до конца света" (1976). Что у всех этих образов общего так это их схожесть с федоровскими или гностическими мотивами и образами. Эти мотивы зачастую смешиваются: элементы федоровской мысли и элементы гностической мифологии зачастую сплавляются в одну систему образов. Таким образом, Стругацкие и записывают, и участвуют в интересном процессе культурной трансформации. Их произведения отражают воссоединение тайных интеллектуальных течений и смешение различных течений, приводящее к творению новых культурных мифов.
