– И зачем мне все эти американцы и евреи, я же сам могу стереть все надписи на рундисте и продавать бриллианты по полной цене Рапопорта! – Он взял ручку и тут же на листочке начал писать: «Дорога в Юханесбург, потом машиной на шахту и обратно в Москву – пять тысяч евро; покупка лота камней без включений типа два «а» – от трёх до четырёх тысяч за карат; обдирка, обработка в установке, последующая гранка и полировка – копейки». В итоге из десятикаратного алмаза получим бриллиант 3.5 карата с самыми лучшими характеристиками, и стоить такой камушек будет… – он открыл таблицу Рапапорта за декабрь. – Триста шестьдесят семь тысяч долларов. Вот это прибыль, вот это я понимаю – доход, в десять раз больше, чем вложил! – Цифры на калькуляторе, бриллианты, поблескивающие в коробочке, раскачали его воображение реальной перспективой больших денег настолько, что он не сразу заметил вибрирующий на столе телефон.
– Слушаю! – произнёс он громко, не взглянув на экран мобильного.
– Белов, ититская ты сила! Сколько ты на работе ещё сидеть будешь? Сегодня тридцатое декабря, почему не звонишь? Трудоголик несчастный!
– И очень даже счастливый! Только, вот, не пойму – как ты узнала, что я на работе? – Глеб посмотрел на свой, недавно приобретённый, золотой Breitling, бережно протёр сапфировое стекло, и продолжил: – Сейчас десять часов, я ещё часик посижу, мысли разные авторучкой по бумаге погоняю, и домой. Ты же не ляжешь без меня спать?
– Какой часик! Бегом вниз, я у подъезда стою, мёрзну. – Лена отключила телефон и посмотрела по сторонам. Несмотря на позднее время, машины неслись по Ленинскому проспекту, словно участвовали в соревнованиях. Лёгкий снежок тихо порошил тёмные городские сугробы, стрелочки на подаренных Глебом часах бежали, не изменяя своему кругу, когда её взгляд, поймал припаркованную в тридцати метрах от входа в офис грязную «девятку».
– Так, – скомандовала она сама себе, снова доставая мобильный, – номеров не видно, окошко приспущено, фары выключены, а двигатель работает. – Дежурный, – произнесла она как можно тише, поворачиваясь спиной к автомобилю, – срочно, Ленинский девять. Рядом с третьим подъездом стоит девятка с заляпанными номерами, отправьте для проверки любой экипаж. Слышите, срочно! – Она снова убрала телефон и медленно двинулась в сторону парадного подъезда, из которого вот-вот должен был появиться Глеб.
«Что это? – думала она, не отрывая взгляда от машины. – Чутьё следователя, паранойя, выросшая на постоянных мыслях и тревогах за Глеба или действительно – реальная угроза, затаившаяся в темноте салона автомобиля?»
Неизвестность и страх наполнили её сосуды адреналином за считанные секунды. Сердце, превратившись в набатный колокол, удар за ударом разбивало привычную лёгкость тела, принося мышцам лёгкий озноб и дрожь.
В это же самое время палец Глеба тянулся к выключателю света, а глаза пробегали взглядом по кабинету, принося понимание законченности всех сегодняшних дел. Однако в самую последнюю секунду нажатия клавиши его мобильный разразился новым звонком. На это раз он посмотрел на дисплей, думая, что нетерпение заставило Лену набрать его ещё раз, но высветившийся номер был ему незнаком.
– Вас слушают, – произнёс Глеб спокойным голосом, считая, что в это время ему мог звонить только перепутавший что-то человек.
– Это, хорошо, что ты, сука, слушать умеешь! – Пьяный и резкий голос мгновенно разрушил все его мысли и настроения.
– Кто это?
– Я это! Морозов!
– Мо-ро-зов, – по слогам произнёс он фамилию министра, включая на телефоне функцию записи разговора.
– Ты чего же, хрен моржовый, со мной силами собрался меряться?! Какого ты суёшь нос, куда не следует? Хочешь, чтобы мои нукеры тебя яйца оторвали, а твоим близким головы отрезали?
Глеб улыбнулся – всё, что он знал о министре и делал в последнее время, отлично вписывалось в тональность неожиданно возникшего разговора.
– Чего молчишь? В штаны наложил! Запомни: у меня такие связи, что тебе и не снилось! Могу председателю ФСБ позвонить, в генеральной прокуратуре любую дверь ногой открою, и будешь так же, как твой олигарх, по Лондонам разным зайчиком скакать, пока тебя «легавыми» не затравят!
– Не боитесь, что я запишу наш разговор? – Глеб расстегнул куртку, вернулся к своему рабочему столу и, переведя телефон на громкую связь, для страховки включил программу записи на iPade.
– Белов, ты дебил что ли? – громко рявкнул министр. – Документы, которые ты пытаешься собрать против меня – пшик! Я ничего и никого не боюсь! Когда твоего долбаного банкира хлопнули и год в тюрьме держали, он на меня десятки разоблачительных бумажек настрочил. И о том, что должность министра он мне купил, и о том, что у меня три дома в разных странах за границей, и о том, что принадлежащие мне компании оформлены на моих родственников, и ещё полно всякого бреда. Да вот, только, я как был министр, так и остался, а твоего протеже после побега из России даже Интерпол в розыск объявил, не говоря уже о наших структурах. Поэтому твои заявления в полицию, а главное – писк комариный, мне до одного места! – Министр хрипло рассмеялся и отключился.
– Угрозы, опять угрозы, – тихо произнёс Глеб. – Но в одном этот «государственный» человек абсолютно прав: пока весь собранный на него компромат кто-то держит под сукном, и этот кто-то более властный, чем министр, на справедливость можно не рассчитывать.
Застегнув куртку, он, стоя на пороге кабинета ещё раз убедился, что ничего не забыл, выключил свет и, захлопнув дверь, пошёл вниз по лестнице.
«Вот было бы хорошо, – произнесли его мысли, понимая, что спускаться с двенадцатого этажа долго и можно пофантазировать, – отворить большие, дубовые двери и вот так, запросто войти к Президенту России. Заглянуть в его глаза и, помня русскую веру в справедливого царя-батюшку, положить на стол папку, которую передал мне Сергей. «Господин Президент, – сказал бы я ему, – здесь документы, банковские поручения, кредитные договора, подтверждающие продажность партий, получающих деньги за депутатские мандаты, серые схемы обогащения министра Морозова, дома и яхты, записанные на родственников государственных чиновников, счета в офшорных компании на Виргинских и Каймановых островах…»
– Я, понимаю, – продолжил он с нарастающей в словах и жестах театральностью, – вы можете сказать, что Санкт-Петербургский банкир – преступник, объявленный в международный розыск и, убежав из-под следствия, он лишился моральной возможности кого бы то ни было обвинять и разоблачать. И с этим нельзя не согласиться, но именно на это и рассчитывала Морозовская банда. Министр давно считает правоохранительные структуры своим собственным оружием наказания неугодных, а офицеров спецслужб – бультерьерами, готовыми по первой команде кинуться на любого, пахнущего деньгами, человека. Что? Вам интересно, как ко мне попали эти документы? – Глеб посмотрел на табличку с цифрой восемь, желание договорить с президентом, заставило его спускаться по лестнице ещё медленнее. – И вы хотите знать, кто я такой? Извольте, мне давно хочется рассказать всё, что крутится в моей голове и действительно волнует. Вернёмся в август 1991 года – я работаю на Чукотке, в райкоме партии. Молодой, наверное, глупый и неопытный, но точно честный, трудолюбивый и полный желания отдавать все силы своей стране. Но Борис Ельцин, став Президентом России, приостанавливает деятельность КПСС, то есть распускает ту самую партию, из которой сам и пришёл в политику. «Раз» – сказал я себе тогда, поняв, как легко переступил этот человек через мораль и принципы. Декабрь 1991 года, Борис Ельцин, Президенты Украины и Белоруссии в Беловежской пуще подписывают соглашение о создании союза трёх независимых государств, не получив полномочий от Верховных Советов. «Два» – сказал я себе, когда увидел, что соблюдение законов и Конституции являются обязанностью только простых людей. А «три» наступило сразу, как только я узнал подробности событий, произошедших сразу после подписания Беловежского соглашения. С. Шушкевич, Президент Белоруссии, никак не мог дозвониться до Горбачёва М. С., который присутствовал на каком-то совещании. Зато Борис Ельцин набрал тогдашнего Президента Америки Джорджа Буша, и бодро отрапортовал, что нет больше Советского Союза. Сказал, что нет больше страны, с которой долгие годы все виды иностранных разведок вели холодную войну, нет больше коммунистического режима и ненавистной ленинской партии, он радовался сам и очень хотел обрадовать «Дядю Сэма», надеясь получить за этот подвиг большую «буржуинскую» медаль. Поэтому… – Глеб остановился, словно действительно разговаривал с человеком, стоящим напротив него, сделал небольшую паузу, подобрал слова для заключительной фразы и, повысив тональность продолжил: – Когда моё терпение досчитало до трёх, а голова поняла, как легко лидеры предали наше общее прошлое в угоду своих должностей и привилегий, как легко построенное нашими отцами и матерями стало чьей-то собственностью, как миллионы русских, оставшись за пределами России, стали не нужны своей стране, потому что жили в республиках СССР, я собрал чемоданы, и со всей семьёй уехал на Кипр. Улыбаетесь! Считаете: убежал от проблем и сейчас со всей язвительностью собираю компромат. Посмотрите вот это мой старый заграничный паспорт… – Глеб достал из внутреннего кармана документ и раскрыл его. – Тут нет свободного места. Шутливо я называю эти странички дипломом о моём жизненном образовании. Тут Африка, Индия, Китай, Ливан, Арабские Эмираты, Афганистан и везде я жил и работал, как русский человек. Я был русским, когда сидел в Намибийской тюрьме; когда с оружием бегал по самым дальним провинциям Анголы с единственной целью – заработать денег; был русским, когда напивался, вернувшись живым домой; когда лежал в больницах; когда не приносил домой денег; когда уходила жена, измеряющая счастье достоинством купюры; когда всё рушилось и исчезало; когда от обид и разочарований скрипела на зубах эмаль и текли слёзы. Но эти годы и испытания изменили меня до неузнаваемости… – Глеб почувствовал, как задрожал его голос, и как искренность и правда завладела его грохочущим сердцем. – Я уже не могу быть бедным. Желание красиво и обеспеченно жить взяло надо мной верх. Сейчас наш разговор вошёл в стадию правды, а так, как тут никого кроме нас нет, – Глеб обвёл взглядом лестничный пролёт, – а вы сохраните мои слова в тайне, могу честно вам всё сказать. Весь собранный на Морозова компромат и моё рвение в наказании министра обуславливается не желанием избавить родину от казнокрада и мошенника, а самым банальными и меркантильными ежемесячным пополнением моего банковского счёта. Вот, – Глеб с досадой прищёлкнул языком и пошёл дальше вниз по лестнице, – вся моя правда, весь мой порыв честности и все мои мысли о кривохождении по жизни.
