Мы собирались уже уходить из училища, когда я, соединив многие предшествовавшие разговоры с тем, которому был только что свидетелем, спросил:
- Вот вы, Анатолий Михайлович, заставили Сергея бюджет семейный с карандашом проанализировать, а сами вы такой анализ, я имею в виду своих доходов, делаете?
Он заулыбался и ответил с легкостью:
- Мои доходы и без карандаша подсчитаешь не запутаешься.
- Значит, работа в училище, с точки зрения заработка, вам невыгодна? - спросил я.
- Ясное дело - сплошной убыток.
- Так почему же вы все-таки работаете?
- Из всех вопросов, что вы мне до сих пор задали, этот и самый трудный, и самый простой. Во-первых, я не считаю, что выгода или невыгода выражается только в рублях. Во-вторых, чем прикажете измерять удовольствие? В-третьих, на любой работе ты ее, а она, работа, тебя ломает, и это тоже важно... Короче: здесь я не железки пилю, а людей изготавливаю! И это кое-чего стоит. С пацанами общаясь, сам лучше делаешься. На заводе я бы до сорока лет Толиком ходил, а тут Анатолий Михайлович... А рублей нам действительно маловато платят...
Медленно шел я из училища к остановке метро. Впереди были дела и встречи. Я еще не знал, как сложатся наши дальнейшие отношения с Грачевым, насколько мы сблизимся, насколько необходимы окажемся друг другу, но в одном не сомневался - мы не случайные соседи на земле и не просто нечаянно столкнувшиеся на перекрестке прохожие.
ДЕЛА ТЕКУЩИЕ И ЕЩЕ МИЛИЦИЯ
С утра еще Анатолий Михайлович заметил - Миша Юсупов подозрительно суетлив и беспокоен: то он просился выйти в туалет и исчезал минут на десять, то, когда Грачев приближался к его рабочему месту, что-то прятал от мастера, то подозрительно часто подходил к точильным кругам и возился над ними. По логике характера Юсупова, мальчишки быстрого, нервного, плохо управляемого, можно было ожидать какой-нибудь очередной каверзы. И Анатолий Михайлович держался настороже, хотя и не торопился вмешиваться, разоблачать Юсупова. Интуиция подсказывала: не трогай, не мешай, ничего плохого не должно случиться. Придись Грачеву держать ответ перед высокой методической комиссией, почему он в этот день предоставил непутевому ученику полную свободу действий, Грачев не ответил бы вразумительно.
- Опыт, знаете, подсказывал... и нюх - не мешай...
День подходил к концу, ребята начали сдавать работу. Грачев отвлекся, разглядывая угольники, - группа, выполняя заказ цеха ширпотреба, делала плоские мебельные угольники: стальная четырехмиллиметровая полоска, перегнутая под девяносто градусов, два отверстия на одном конце, два - на другом. Простая эта работа требовала аккуратности: угольники врезались впотай, и потому стороны у них должны были быть строго параллельны, а отверстия под головками шурупов раззенкованы точно. Ребята подносили готовые детали в металлических ящичках, докладывали: сорок шесть, сорок восемь, шестьдесят четыре...
Грачев брал один-два угольника, прищурившись, оценивал готовую деталь, иногда промерял расстояние между сверлениями или проводил пальцем по кромке, говорил: "Нормально" - и, отметив в журнале, кто сколько сдал деталей, ставил оценку. Почти вся работа была исполнена хорошо...
Он еще не понял, что произошло, но почувствовал - что-то случилось. В мастерской стало слишком тихо, ребята расступились. И по образовавшемуся проходу, как сквозь строй, к мастеру шел Юсупов. Он сгибался под тяжестью громадного противня, плотно набитого угольниками.
- Вот, двести семьдесят пять штук...
Грачев взял один угольничек, повертел в пальцах - придраться было не к чему, взял второй, взял третий... Промерил. Сработано было на совесть.
- Молодец, - сказал Грачев, - молодец, Миша. Докладывай.
Путаясь в словах, стараясь не слишком выдавать свою радость, Юсупов заговорил быстро и сбивчиво:
- Заготовки рубил подряд, в размер... Потом делал разметку и сверлил: одно отверстие левое, одно - правое... Потом пакет собирал, на два болта затягивал. Пакет - двадцать пять штук. И сразу две поверхности обрабатывал... Вторые отверстия сверлил через пакет: сначала - левое, потом - правое... - и тут же перебил себя: - Если хорошие приспособления сделать, можно и четыре отверстия сразу сверлить, еще быстрее будет...
Работа Юсупова получила общее признание, и группа решила: Юсупова объявить первым мастером дня, использовать его опыт. Тут же объявили соревнование на лучшую конструкцию приспособления.
Грачев был доволен. Дело, конечно, не в двух сотнях лишних угольников, а в том, что наконец-то удалось расшевелить Юсупова, направить неуемную его энергию в разумное русло.
Ребята убрали мастерскую, и дежурный доложил мастеру:
- Все в порядке.
По заведенному обычаю Анатолий Михайлович медленно пошел вдоль верстаков. Он не слишком придирался к уборщикам: знал - убрано, да и не было у него привычки фетишизировать чистоту в слесарной мастерской - все хорошо в разумных пределах. Но время от времени он приоткрывал инструментальные ящики и заглядывал внутрь. Так требовал этикет.
В третьем или четвертом ящике вдруг увидел: инструмент разложен, что называется, под шнурок, каждый напильник в своем гнезде, каждое сверлышко в пенале и молоток и ножовка на месте; и все деревянные ручки выкрашены ярко-желтой, блестящей краской.
У Грачева заныло сердце. Петя Шимонин был самым тихим, самым забитым и самым неспособным учеником из всей группы. Анатолий Михайлович едва ли не в первый день знакомства понял: из Шимонина слесарь не получится. По тому, как мальчишка брал в руки зубило, по тому, как взмахивал молотком, по тому, как напряженно орудовал напильником, можно было с уверенностью сказать - работа с металлом не его стихия. Но он старался. К тому же Грачев знал: обстановка в семье хуже некуда: мать пьет, отец неродной, чуть не ежедневно в доме скандалы...
И вот теперь Грачев смотрел на трогательные блестящие ручки и будто слышал едва различимый голосок мальчонки:
- Ну хоть это заметь, мастер! Похвали.
Грачев закрыл ящик, быстро закончил осмотр мастерской и сказал дежурному:
- Все в порядке. Свободны. Посмотри, пожалуйста, в раздевалке, если Юсупов не ушел, пусть на минутку вернется.
Юсупов примчался тут же, примчался встревоженный.
Анатолий Михайлович чуть улыбнулся и сказал:
- С работой все в порядке. Не волнуйся. Я вот о чем подумал: а что, если нам разбиться на пары? Один собирает пакеты и сверлит, другой, посильнее, опиливает боковые поверхности, потом первый разбирает пакеты... Как думаешь, пойдет?
- Сильному надо и опиливать и сверлить пакеты, а второму - остальное. Тогда пойдет, - наморщив нос, сказал Юсупов. - А заработок делить так: первому три, второму две доли. Обоим выгодно и справедливо.
- Пожалуй, - будто бы раздумывая, согласился Грачев. - Мне нравится твое предложение. Кого в напарники возьмешь?
Юсупов внимательно поглядел на мастера. Помолчал. В его непутевой голове происходила какая-то скрытая работа мысли - даже морщинки на лбу проступили. Ответил не сразу:
- Кого назначите, Анатолий Михайлович, я согласный.
- Спасибо, Миша. Предложи Шимонину. Надо...
- Хорошо, Анатолий Михайлович, я понимаю.
- Я уверен. Он будет стараться, - сказал Грачев.
- Факт, будет. И все-таки заработает...
- Ну и хорошо. А деньги у тебя есть?
- Два рубля, - с готовностью ответил Юсупов. - А сколько надо? Больше? Достану...
- Домой через Курский едешь?
- Через Курский.
- Там цветы должны продавать, Миша... Купи.
- Чего?
- Цветы купи.
- На кой?
- Матери отвези.
- Не знаете вы моей матери...
- У тебя сегодня праздник, Миша. Заработал хорошо. Отвези.
- А чего сказать?
- Ничего. Отдай просто так.
- Да она смеяться будет, Анатолий Михайлович.
- Не будет. Лично я не видел еще ни одной женщины на свете, которой неприятно было получить в подарок цветы. Поверь мне.
Совещание, как обычно, началось точно в назначенное время, в этом Балыков был строг и никаких, даже пятиминутных задержек не допускал.
Выслушали короткое сообщение заведующего учебной частью об успеваемости в теоретических дисциплинах и плане подготовки к предстоящим экзаменам.
Перешли к следующему вопросу.
Николай Михайлович прочитал заявление одного из родителей. Отец пространно, в весьма приподнятых выражениях высказывал свое неудовольствие молодым мастером, "который в ряде отдельных случаев позволяет себе предъявлять требования, не соответствующие возрасту, общей подготовке, а также моральному состоянию моего сына Борискина Валентина, который при прежнем мастере числился в передовых рядах как по практике, так и в еще большей степени по теории, а теперь скатился значительно вниз.
Хочу обратить внимание педагогического совета училища на молодой возраст мастера Андреади Григория Константиновича, его вспыльчивый характер и отсутствие педагогического такта, выразившееся и в том, что товарищ Андреади отказался дать мне объяснения по вышеуказанному вопросу, когда я предложил ему это...".
