- Был у меня Грачев, - заговорил снова Аркадий Гаврилович, - пришел с предложением: в День завода поставить его группу на ваш участок и дать возможность пацанам не просто поработать, а, так сказать, внести свежую струю... Чтобы им польза и вам чтобы совестно стало. Не морщься, тебя Грачев не ругал, тебе он сочувствует, а разнес меня. И знаешь за что? "Это, - говорит, - безобразие, вести мальчишек на уборку территории, показывать им, какое мы, взрослые, свинство развели, как бесхозяйственно относимся к материалам и готовой продукции". Говорил деликатно, а если дипломатическую шкурку снять, так получится: горе я, а не директор.
Аркадий Гаврилович подошел к окну и довольно долго смотрел на заводской двор, тесный, захламленный, как большинство старых заводских территорий. И то, что он говорил теперь, было обращено не столько к собеседнику, сколько к самому себе:
- Ничем меня Грачев так не удивил, как рассуждением про совесть: "Если ребят с училища к показухе приучить, какую потом с них работу спрашивать? Придут пацаны, метелками помашут, чужую обязанность кое-как исполнят и пусть им даже благодарность объявят, разве они не поймут - не делом занимались?"
Назначенные Аркадием Гавриловичем полчаса подходили к концу. Начальник участка понял: группа мальчишек-слесарей придет в цех, и он должен оказать ей всяческое содействие. План дня завода пересматривается. Директор одобряет образ мыслей и само вторжение мастера Грачева. Сообразив все это, Ермолин предложил:
- Может, закрепить группу Грачева за нашим участком не на день-два, а на более длительное время?
- А как вы им фронт работы обеспечите? Десять-пятнадцать операций наскребете, это мало, им же учиться надо...
- Можно по-другому сделать, - не сдавался Ермолин, - пусть они молодыми глазами выискивают недостатки и предлагают, что усовершенствовать малыми средствами. Им интересно, нам польза.
- Это дело! На такое можно и премиальный фонд образовать.
Они уже готовы были расстаться, когда директор сказал:
- Теперь вот что, Ермолин: я у вас о Грачеве ничего не спрашивал, а вы ничего не говорили. - И, увидев откровенное недоумение на лице начальника участка, добавил: - Политика, дорогой! Не подводи.
- О чем разговор, - ничего не поняв, сказал Ермолин.
Десятью минутами позже директор завода звонил Балыкову:
- Привет, Николай Михайлович, посоветоваться хочу. Ты не можешь выделить группу слесаришек в помощь участку Ермолина? Завал у них. Засчитаем эту работу в счет Дня завода. Премируем. Сильная группа туда нужна, чтобы мальчишки были сообразительные и мастер с головой. Как смотришь?
- Раз надо, значит, надо, Аркадий Гаврилович! Есть у нас и мальчишки сообразительные, и мастера толковые. Например, Грачева можно поставить, а можно и других подобрать...
- Для начала одной группы хватит, тесно у Ермолина... Значит, договорились - даешь группу Грачева и сам ставишь задачу! Пусть чувствуют - дело ответственное, отнестись к нему надо по-взрослому.
На собраниях в группах Балыков выступал довольно часто, но, увы, каждый раз это были малорадостные выступления: или обсуждалось чепе, или приходилось кого-то отчитывать, так что директорское слово бывало либо обличающим, либо стыдящим, иногда карающим...
Но на этот раз Николай Михайлович говорил весело, с воодушевлением. Вот, мол, дорогие друзья, сам директор завода обратился за помощью. И вам выпала честь - пойти на отстающий участок и показать взрослым рабочим, как повысить производительность за счет экономии времени, как приложить смекалку...
Выступление Балыкова приняли хорошо. Ребятам было интересно поработать на заводе да и утереть нос взрослым - так им рисовалась задача - тоже приятно, тем более что такое нечасто случается...
Потом группа осталась наедине с мастером, и Грачев сказал:
- Горим и пылаем энтузиазмом? Научим ермолинцев работать?
В ответ раздались довольно бойкие реплики. И тогда Грачев спросил:
- А как, интересно знать, вы собираетесь утирать нос участку? Придете, скажете "здрасьте" и начнете вкалывать?
- Без перекуров...
- Инструмент подготовим...
- Рабочие места обеспечим...
- А без вас там, что - сплошной перекур? Или одной пилой весь участок обходится? - Тут Грачев вытащил из своего шкафчика здоровенный кулек и высыпал на верстак с десяток деталей. - Поглядите лучше, что будете делать.
Ребята мгновенно расхватали детали и принялись обсуждать, как изготовляются все эти угольники, защелки, накладки - та самая метизная мелочь, без которой не обойтись ни одному мебельному производству.
Грачев выждал минут десять, достал пачку "синек" и передал мальчишкам.
- Поглядите чертежи и давайте предложения. Если мы действительно хотим что-нибудь доказать, готовиться надо... тут без хитрости никак не обойтись...
Целый день ребята спорили и ломали головы, как организовать дело, чтобы показать настоящий класс. В конце концов решили, какие операции разбить на две и на три, где и как использовать приспособления.
В День завода грачевские мальчишки работали как черти и буквально завалили участок Ермолина готовой продукцией. К тому же, уходя, они оставили с десяток толковых приспособлений. И еще успели, так сказать, сверх программы выпустить сатирический листок, который потом еще долго висел в главном пролете и поддразнивал кое-кого из кадровых рабочих.
Фотографии Юсупова, Леонтьева, Багрова и самого Грачева напечатали в заводской многотиражке. Директор издал специальный приказ, высоко оценивший полезную инициативу грачат. Николаю Михайловичу Балыкову в этом же приказе тоже объявлялась благодарность.
ПРАКТИЧЕСКАЯ ПЕДАГОГИКА
Может быть, это было ошибкой - приглашать Мишу Юсупова на личный разговор. Но Николай Михайлович так настойчиво давил на меня, что я и не заметил, как "начал собирать материал". Для чего? Этого я и сам не знал. Но идея "улучшенного контингента", не дававшая покоя Балыкову, постепенно овладевала и мной.
При каждой встрече Николай Михайлович внушал мне: "В настоящее время нет и не может быть ничего важнее, чем рассказывать о профессионально-техническом обучении молодых. Надо всюду рисовать нашу жизнь, объяснять особенности нашей системы подготовки, чтобы к нам не просто шли, а шли самые лучшие!"
Произнося эти слова - "самые лучшие", Балыков, видимо, представлял себе крепких, красивых, хорошо подготовленных средней школой мальчишек, и глаза директора становились умильно-мечтательными, а обычно плотно сжатые, тонкие губы слабели в доброй улыбке.
Повторяю: вероятно, было ошибкой - приглашать Мишу Юсупова для конфиденциального разговора, и я понял это, как только увидел мальчишку: причесанный волосок к волоску, в наглаженном форменном костюме, в аккуратно завязанном галстуке, Миша предстал передо мной напряженным, на самого себя непохожим. Видно, не ждал парень добра и приготовился к неприятному разговору.
Но делать было нечего, и я спросил:
- Почему, Миша, ты перешел из восьмого класса обычной школы сюда, в училище?
- Ребята сказали - тут лучше, ну я подумал маленько и перешел.
- А как ты до этого в школе учился?
- Обыкновенно учился. Бывали и четверки, а больше, конечно, троек...
- Где Миша, по-твоему, легче заниматься - в школе или в училище?
- Что за вопрос - ясно, здесь!
Он старательно думает, прежде чем ответить, морщит гладкий невысокий лоб и, стараясь быть по-взрослому доказательным, говорит:
- Во-первых, в училище объясняют в сто раз понятнее, чем в школе, повторяют, на плакатах и на кино показывают. Во-вторых, в школе нам столько на дом задавали, что я никогда и половины не успевал выучить, а здесь столько не задают, соображают. И еще: тут интереснее учиться.
- Вот ты говоришь - интереснее, но чем же, - стараюсь понять я, - что в школе была математика или физика, что здесь - программа-то одна?
- Программа, может, и одна, но там учишь в о о б щ е, а здесь понятно для чего. Разметку делать, углы надо измерять; в школе чертеж картинка, а тут я по этой картинке деталь изготовлю, тут мне н а д о обязательно понимать, в чем суть...
- И каждый чертеж без особенного труда можно перевести в рубли и копейки? - говорю я.
На какое-то, но очень недолгое мгновение Миша озадачен. Не может сообразить, как н у ж н о среагировать. Я честно стараюсь помочь парню:
- Ты ничего специально для меня, Миша, не придумывай, говори как понимаешь. Если не хочешь отвечать, не отвечай. И учти - разговор этот вообще для тебя необязательный. Скажешь - вот об этом я говорить не хочу или не могу, я не обижусь.
После такого отступления, кажется, скованность несколько отпускает Юсупова, во всяком случае, он закидывает ногу за ногу, расслабляет плечи и, почесав смешной короткий нос, отвечает вполне доверительно:
- А что, рубли и копейки тоже плюс! Раньше у матери на кино просишь, а теперь б е р е ш ь...
- Как - берешь?
