— А кто там живет, за стеной? — спросил я.
— Пока не знаю. Кто-то срочно выехал, потом кто-то так же срочно въехал.
Мы надели наушники.
— Где-то здесь, — сказал я. — Вот сейчас он пригласит Делару на танец.
Мы внимательно вслушивались, переглядываясь и кивая друг другу... Вот сейчас он скажет: «Вы самая прекрасная женщина в мусульманском мире». И начнет ей хвастаться своим гаремом... Это можно вполне прокрутить... Вот он отошел к братьям Русым.
«...Я не говорю по-английски, а мой брательник сечет. И будет нашим переводчиком, если вы согласны. Скажи ему, Леха».
(Теперь понятно: старший из братьев — Костюха, младший, знаток английского, — Леха.)
«Я привык иметь дело со своими переводчиками, но среди них нет никого, кто знал бы русский». (Это, стало быть, Джамиль ибн Фатали.)
«Значит, ничего другого вам не остается, как воспользоваться моими услугами», — на скверном английском ответил Леха.
«У нас, скажи ему, совпадают в каком-то направлении интересы, — сказал Костюха. — Ему бы хотелось, чтобы Баку вообще не было, чтобы без всякой там конкуренции, я правильно понимаю?»
«Ваш брат немного преувеличивает, — сказал ибн Фатали, выслушав перевод. — Совпадение в том, что мы не хотели бы менять наших импортеров — страны Запада».
«Ну а я о чем? — хмыкнул Русый. — Пусть нефть пойдет через Россию, я правильно понял? А не напрямую через Иран или Турцию. Тогда мы ее сделаем подороже. Понимаете? Нефтепровод длиннее, уж мы там накрутим цену. И никакой конкуренции... »
«Здесь, как я понимаю, ваш интерес уже совпадает с интересом государственным? — спросил ибн Фатали. — А не только с моим?»
«И только так! — воскликнул Костюха. — Мы ж патриоты, правильно? Вы у себя, мы у себя. И пока все совпадает, вот как ты только что сказал, будем дружить за милую душу. А как распались интересы — жопа об жопу, и кто дальше отскочит! Так и переведи ему».
«Еще не так поймет...» — засомневался Леха.
«Поймет, поймет... Пока мы ему нужны, все поймет как надо! И забудет, что он с турками одной веры».
«Ваш брат своеобразно понимает сущность мировой политики, — засмеялся ибн Фатали. — Но в целом — верно. Если бакинская нефть, пропущенная через российский нефтепровод, станет хотя бы на два-три процента дороже, это укрепит наши позиции».
«Вот именно, — сказал Костюха, выслушав перевод. — Можем еще больше приподнять, скажи ему. Дадим армянам танки, подбросим боеприпасы, купим для них добровольцев... А как в Карабахе все возобновится, сразу бакинские акции полетят вниз».
«Тут нужно чувство меры, — остановил его ибн Фатали. — Когда я говорю о двух процентах, я говорю об оптимальной для нас цене. Но если бакинские власти поведут не ту политику, либо Турция или Иран уговорят их на свой вариант... »
«Какая Турция, какой Иран! — воскликнул Костюха, что-то жуя. — Да объясни ты ему! Те же братья чеченцы рванут пару раз нефтепровод где надо! А потянут через Сухуми, возобновим поставки оружия абхазам! Долго ли умеючи? Тут другая проблема, объясни ему. Что делать с этим наследником здешнего престола? Чеченцы у него пасутся, из рук его кормятся, может, как-то их использовать, чтобы закрыть проблему?»
«Боюсь, этот разговор здесь неуместен», — ответил ибн Фатали, понизив голос.
«Понял! — заявил Костюха. — Все понял. Потом, значит, после. Потанцевать, значит, снова захотелось? Ух и баба! Сам бы с ней прошелся туда-сюда. Но нельзя, дипломатический этикет. Значит, скажи ему... Пусть идет потанцует, а мы подождем его здесь. А после вместе уедем. К нам поедем или к нему, разницы никакой. И там продолжим».
Солонин остановил запись.
— Прокрутить? Дальше опять его разговоры с Деларой. Будет уламывать, хотя Аллах не разрешает. Все-таки мусульманская женщина, хотя и без паранджи. И муж где-то рядом...
— Послушаем, послушаем, — сказал я. — Хоть и нехорошо. Но исключительно чтобы расслабиться. Светские сплетни вокруг красивой женщины, тем более достоверные, неплохо отвлекают... А тут есть над чем задуматься, тебе не кажется? Этот наш мафиози представляет, и довольно успешно, Министерство иностранных дел России заодно с экономическими ведомствами.
— Черт знает что творится в России в наше отсутствие, — согласился со мной Солонин. — Так и хочется эту наглую рожу поставить на место. Они уже вершат мировую политику!
— А что делать? Они могут сказать больше, чем самый искусный дипломат. Какой с них спрос, какая ответственность? Но ты мне зубы не заговаривай, включай, послушаем... Или у тебя перед этой женщиной возникли какие-то моральные обязательства?
— Только те, что мне внушили в детстве, — сухо ответил Солонин. — Что подслушивать нехорошо.
— Однако мы этим занимаемся уже битых полтора часа, — сказал я. — Одно из двух: или ты знаешь содержание их разговора, но желаешь, чтобы не узнал я, или...
— Первое, — прервал меня Солонин.
— Разговор шел о тебе? — спросил я. — Он ревновал к тебе?
— Вот что значит следователь по особо важным делам, — вздохнул Витя. — Черт с вами, слушайте... Тут, кстати говоря, произнесены небезынтересные предложения, о которых я собирался рассказать своими словами.
— Давай так, — сказал я. — Тот разговор ибн Фатали с Деларой по делу или не по делу? Скажи сам. Без обиняков. Нужно или не нужно мне его слушать?
Он промолчал. Просто включил кнопку воспроизведения и снова расслабился.
«...Я заметил, дорогая Делара, вы очень заинтересовались этим молодым бизнесменом из Англии... Или он из Америки?»
— Стоп! — сказал я Вите. — Останови.
Он молча уставился на меня.
— А не станет ли он копать под тебя? — спросил я. — Из законного чувства ревности? Станет узнавать, кто ты и что ты. И нет ли на тебя компромата. Что ему стоит позвонить в штаб- квартиру концерна «Галф»? И потом вывести тебя на чистую воду?
— Я об этом как-то не подумал, — признался он. — Если горячему южному человеку кровь ударила в голову, он, пожалуй, забудет про все, включая свой гарем... Настучит ее мужу, что я не тот, за кого себя выдаю.
— Это еще куда ни шло, — сказал я. — Это семечки, как ты понимаешь. Давай включай дальше... Не дай Бог, спросит: а вы уверены, что он себя выдает за того, кем вам представился?
Витя встревожился.
— Действительно, эти ревнивцы обладают обостренным зрением и нюхом...
И снова включил запись. Послышались странные шорохи, заглушающие голоса.
— Поправляет гвоздику в петлице, — объяснил Витя.
«...Уделяете непомерно много внимания, вам не кажется?» — говорил Деларе этот старый пень.
«О чем вы?» — спросила она.
«Я наблюдал за вами издали. И мне показалось, что он влюблен в вас... Но я не собираюсь докладывать об этом вашему мужу».
«Зато собираетесь меня шантажировать своими наблюдениями?» — спросила она.
«Вовсе нет, я ведь тоже влюбился в вас. Но не смею ревновать... Но этот молодой американец... Все-таки он иноверец, мадам».
«На территории нашей республики пока не действуют законы шариата, — холодно сказала Делара. — И надеюсь, будут действовать не скоро. Я могу не бояться, что меня забросают камнями».
«Ах, мадам, об этом ли нам говорить? О том ли я на самом деле думаю, танцуя с такой женщиной, как вы?»
«Вот именно, нам лучше переменить тему разговора. А то скоро закончится музыка, а следующий танец я обещала другому».
«Этому иноверцу?» — робко спросил он.
«Именно ему. А где-нибудь в ваших Эмиратах разве вы смогли бы называть меня так, как можете называть здесь, — мадам? Разве вы могли бы видеть мое лицо, прижиматься к моей груди, как вы это сейчас делаете?»
«Вы правы... Я должен просить у вас прощения. Но только одна встреча, мадам. Всего одна встреча! Вы не представляете, как я буду вам признателен!»
«Возьмете меня в свой гарем? — усмехнулась она. — Умыкнете среди ночи, завернув в ковер?»
«Я не так глуп, мадам, хотя и схожу сейчас с ума...»
«Или подпишете соглашение с нашим правительством, хотя до последнего момента упорствовали? Ради меня?»
