— Да кто обратит внимание? — махнул рукой Володя. — Убивали-то в другом месте.
— На то они и рассчитывали, — согласился с ним Грязнов. — Ну ничего, на каждую хитрую задницу найдется кое-чего с винтом. Сейчас мы с тобой сделаем вот что... — Он посмотрел на часы. — Съездим к тому владельцу «шестерки». Мало ли. Он-то помыл свою машину, а что-нибудь внутри вдруг да осталось...
11
Самед смотрел на Рагима Мансурова и нервно перебирал четки, пока тот кричал на него, излагая свои требования.
— Не понимаю, чего вы от меня хотите? — сказал он как можно спокойнее. — Ваш брат обвиняется в изнасиловании и нанесении побоев несовершеннолетней. Уже в тюрьме он совершил насилие — акт мужеложства — и также избил вместе с другими сокамерниками этого русского мальчика, если не ошибаюсь, Панкратова. И вы хотите, чтобы его выпустили под залог? Хотите, чтобы мы гарантировали его законопослушное поведение?
— Почему ты, азербайджанский юноша, родственник Президента, говоришь со мной на чужом языке? — воздел руки к потолку Рагим Мансуров. — На языке убийц нашего народа! Тебя здесь подкупили, чтобы ты так со мной разговаривал, да? Аллах видит и слышит, как ты лижешь жопу неверным!
Последние слова он произнес на русском.
Самед усмехнулся.
— Ну вот, кажется, вы сами объяснили, уважаемый, почему с вами приходится разговаривать на языке страны моего пребывания. Просто мы так лучше друг друга поймем... Вы понимаете, какое возмущение мы вызываем, когда покрываем преступления таких, как ваш брат?
— Рустам — не преступник! — Рагим Мансуров повертел пальцем перед носом Самеда.— Пусть наш суд скажет мне это. А русскому суду я никогда не поверю!
— Об этом вас не спросят, уважаемый господин Мансуров, — поморщился Самед. — Сейчас вы опять призовете в свидетели Аллаха, хотя еще недавно возглавляли идеологический отдел райкома партии и были проповедником атеизма... Не при вашем ли участии, уважаемый, древняя мечеть в Наурском районе была превращена в склад угля и мазута? Поэтому не надо обвинять меня в отрыве от корней. Вы лучше мне другое объясните... Где архивы из Грозного с картой нефтяных месторождений в Каспии? У вас?
— А ты неплохо, щенок, подготовился к нашему разговору, — ощерился посетитель. — Вот так ты, значит, осуществляешь защиту интересов правоверных? Разве не сказано в Коране: идешь с иноверцем, держи нож за пазухой? Или ты сам стал иноверцем?
— Я вынужден прервать наш разговор, — сказал Самед. — Покиньте сейчас же этот кабинет, или я буду вынужден вызвать охрану.
— Сам уйду! — выкрикнул Мансуров. — Но сначала вот что объясни: почему ты вероотступник? И четки эти только для виду щупаешь? Знаешь, что бывает с вероотступниками по закону шариата? Им отрубают головы. А про архивы забудь! И ты и весь твой клан. Не получите вы их!
Самед побледнел, однако постарался скрыть свою растерянность. Даже усмехнулся.
— Как в Чечне, уважаемый, собираетесь порядки устанавливать? Хотите всех, весь мир от нас оттолкнуть? Сделать наш народ еще более несчастным, чем он был при вас, когда вы были коммунистом?
Мансуров приподнялся со стула, склонился к нему через стол.
— А ты — чистенький, да? — Это он тоже произнес на русском. — Думаешь, если всю жизнь здесь за папочкиной спиной прожил, так с тобой ничего плохого не случится?
— Угрожаете? — Самед нажал на кнопку звонка. — Сейчас вас задержат и привлекут за оскорбление...
— Меня привлекут? — засмеялся ему в лицо Мансуров. И опять по-русски: — Сопляк! Ты знаешь, кто я? Я к твоему троюродному дяде дверь ногой открываю! Да если с моей головы или головы брата упадет хоть один волосок...
Дверь распахнулась, в комнату вошли несколько охранников.
— Выведите его отсюда... — глухо сказал Самед, не глядя на Мансурова. — Он мне угрожал.
— Может, вызвать милицию? — спросил один из охранников, тот самый верный телохранитель, которого Самед предлагал в помощь Турецкому.
— Нет, Аслан, не стоит, — покачал головой Самед. — Будет скандал, неприятности.
— Боишься скандала? — злорадно спросил Мансуров. — Держишься за тепленькое местечко, да? — И он разразился грязной бранью.
— Вот теперь он созрел для милиции, — сказал Самед. — Оскорбил меня при исполнении служебных обязанностей и при вас, свидетелях... Вы слышали?
Охранники переглянулись, потом кивнули.
— Выведите его, — сказал Самед. — Придет милицейский наряд, составим протокол. И отправим к младшему братцу.
Теперь побледнел Мансуров.
— Ты что, молокосос? Ты понимаешь?..
— А почему по-русски? — поднял брови Самед. — Почему на языке колонизаторов, неверных и убийц твоего народа?
— Ладно, идите... — подтолкнул Мансурова Аслан.
Когда охранники вывели упирающегося Мансурова, Аслан вернулся, закрыв за спиной дверь.
— Самед! Я уважаю тебя и твою родню. Но понимаешь ли ты, что делаешь? Когда он шел сюда, я видел, как женщины в очереди целовали ему руки. Только он помогает сейчас беженцам.
— Он прошел, минуя очередь, — устало отмахнулся Самед. — Я не мог ему позволить унижать и оскорблять меня. Он большой человек, при больших деньгах, но он не выше Президента и закона.
— Для многих выше его только Аллах, — ответил Аслан. И вышел из комнаты.
Самед встал, походил по комнате, нервно перебирая четки. Конечно, в его положении лучше не портить отношения с этим могущественным человеком. Тот слишком много себе позволяет, но это не значит, что ему следует мстить. Он, Самед, уязвим перед такими, как Мансуров. Даже здесь, в Москве. Сейчас время наемных убийц и заложников. Торжествуют большие деньги. Их власть надолго. Пока не образуется средний класс, который нельзя будет купить за долларовую подачку. А пока этого нет, надо смириться.
Он не имел права портить отношения с этим человеком, с кланом, который за ним стоит. Эти люди напрямую связаны с чеченцами, восторжествовавшими над русскими, как доллар над рублем. Поэтому Мансуровы вдвойне опасны. Но прежде следует разобраться в себе. Почему, совершив нормальный для мужчины и дипломата поступок, он смущен, взволнован, начал трусить... И перед кем?
Бывший коммунист стал правоверным, возомнил себя пророком. А его брат Рустам устраивал дебоши и попойки в ресторанах «Интурист» и «Гулистан», осквернил со своими шлюхами Аллею свидетелей, где похоронены жертвы русской бронеколонны, ворвавшейся несколько лет назад в Баку...
Чеченцы сумели за себя постоять, а наши националисты поджали хвосты в Карабахе... Теперь обнаглели.
Брат Мансурова не воевал. Но об этом не принято говорить. Об этом шепчутся, оглядываясь. Ведь на таких, как Мансуров, держится экономика нынешнего Азербайджана. Пусть развалившаяся, пусть устаревшая, но такая обещающая...
Его мысли прервал телефонный звонок. Самед посмотрел на часы и поднял трубку:
— Алекпер, ты? Откуда звонишь?
— Я из Тегерана.
— Как ты там оказался?
— Я в нашем посольстве... Чудом вырвался. Я никак не могу связаться с Баку. Что там случилось? Посол говорит, будто за мной высланы люди, которые должны сопровождать меня. Но все время прерывается связь. Я подумал, ты что- то знаешь...
— Так ты свободен? — взволнованно спросил Самед. — Аллах свидетель, как я рад... Но я могу позвонить отсюда в Баку и все узнать. Ты можешь потом перезвонить сюда, по спутниковому?
— Да, да, конечно... — растерянно ответил Алекпер. — Просто не понимаю. Москва так далеко отсюда, а тебя так хорошо слышно... Может, там что-то случилось? Например, с отцом?
— Не думай о плохом, — сказал Самед. — Ты правильно сделал, что позвонил сюда. Мы бы первыми узнали, если бы случилось какое-то несчастье. Нам сейчас лучше прервать разговор, я позвоню в Баку, а через какое-то время ты мне перезвонишь... Или лучше пусть это сделает посол, как ты думаешь?
— Брат, будет лучше, если это сделаешь ты, — сказал Алекпер дрогнувшим голосом. — Я сейчас никому не верю. Только отцу и тебе. Все предают. Все готовы всадить нож в спину.
