— По-моему, нормальным получился только Гомер, — шепнул я Танатосу, но меня услышал и Эдгард. — Ну и не факт, что его.
— От осинки не родятся апельсинки, — согласился со мной мой ученик, скептически глядя на то, как очаровательно улыбается муза, одаряя нас странным чувством.
— От лося лосенок, от свиньи поросенок. — поддержал его Танатос, а Аполлон посмотрел на нас нехорошим взглядом.
— Мало того, что возле музы стоите, так еще и в рифму говорите! — выпалил я, зажимая рот рукой. Еще немного и я тут на любовную лирику перейду! Ненавижу это чувство, когда муза одаряет вдохновением!
— Эвтерпа, — позвал следующую музу Аполлон. Дева поменялась местами с Каллиопой, тряхнув роскошными волосами. — Муза лирической поэзии. Мать Реса и покровительница молодых поэтов. Вторая по старшинству дочь громовержца и титаниды.
Я собирался сказать Танатосу о том, что пора сматываться. Вряд ли что-то пойдет не так! Разве что Константин полезет знакомиться с прелестями муз. За что и отгребет. Скукота!
— О, как прекрасны асфодели, — начал я, обалдевая от того, насколько издалека захожу. — И нежный их жемчужный цвет… Танатос, мы уйти посмеем. Опасности тут вроде нет…
Мое лицо скривилось, а Бог Смерти усмехнулся. Я прикусил язык, глядя на счастливых муз. Мое негодование нарастало с каждой секундой.
— Танатос, друг ты мой сердечный, учитель и наставник мой, — через силу выдавал я, пытаясь избавиться от вяжущей зубы рифмы. — Мы проторчим здесь бесконечно! Бери свой меч, пошли домой!
— Эрато, — представил третью музу лучезарный Бог, а к нам вышла нимфа, одетая в… лоскуточек. Даже Афродита себе такого не позволяла. — Мать Клеофемы. Муза любовных песен, любовной поэзии и чувственных мелодий. Имеет второе имя — Эраста. По верованиям людей, именно эта сторона музы является покровительницей нестандартных отношений.
Не-е-е-ет! Я отчетливо видел, с какой радостью Константин посматривает на Эдгарда.
— Ты же знаешь, как я тебя люблю, — послышался голос Танатоса, а я тряс головой, понимая что с каждой секундой думаю о том, что женился бы на Танатосе, будь он женщиной…
— Так! — погрозил я кулаком златокудрому чудовищу. Я видел, как двое учеников брались за руки. — Прикажи музам, чтобы они не вдохновляли!
— Мельпомена, — музы менялись, юные боги смотрели на них, как завороженные, а вот богини скрипели зубами и сбившись в стайку, старались загородить богам угол обзора. — Муза трагедии, среди людей известна еще как Писиноя.
Я посмотрел на Танатоса с такой трагедией в глазах, а мне в ответ драматично поджали губы.
— Писиноя! Имя как раз по Фрейду, — по привычке прищурился Константин, потирая фингал под глазом.
Попытка наладить личное счастье в рамках мужской половины не прошло для него бесследно. “Писиноя” — это состояние души.
— Талия, — улыбаясь во все зубы произнес Аполлон, эта муза была явно его любимицей, — Муза комедии, мать корибантов: Акмон. Корибанта, Дамнея, Деанта, Идеи, Кирбанта. Комба Мелиссея. Окифои Пирриха Примнея. Сатрапа и Сока.
Действительно любимица ничего не скажешь. Какой детский сад у Аполлона оказывается.
— Терпсихора, — подбирался все ближе к концу Аполлон, а я уже откровенно скучал. Хотя вниз по позвоночнику спускалось прохладное чувство беспокойства. — Мать Гименея, муза танца и плясок!
— Я сейчас усну. Я в состоянии “писиноя”, - зевнул Танатос, опускаясь на землю и приваливаясь к дереву, — Пока он свой гарем представит тут и состариться можно. Где его любовь то? Суток не прошло.
— А я говорил, — гаденько произнес я, но так же понимал, что искать ее не пойду. — Говорил, что любовь Бога и смертной невозможна! Кто мне слушал? Никто! Вот еще одно доказательство!
— Клио, — с гордостью произнес Аполлон, подталкивая стесняющуюся музу к ученикам. — Муза истории. По характеру — форменный Гадес.
— Что? — опешил я, не приподнимая свои старые божественные мощи с земли, опираясь на Танатоса, — Это еще почему?
— Она несколько месяцев промывала мозги Афродите про недостойную любовь к Дионису, — с улыбкой пояснил Аполлон. Я смотрел на племянника и не видел его. Вместо него перед нами стол собранный, серьезный юноша, которому… не побоюсь этого слова, знакомо слово ответственность. — В этом вы схожи, Гадес!
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Да что они мне все эту смертную сватают! Да если бы я хотел смертную, то уже обзавелся бы приличным гаремом! Бог терпения, мне нужна еще капелька терпения! Это в твоих интересах! Отвлекись от тех, кто сейчас не может добежать до туалета. Обрати свой взор на меня!
— Урания, — объявил следующую музу Аполлон, а Клио вернулась на место, — Муза астрономии.
Урания возвращалась на свое место, уступая выход последней. Что-то с Астрономией у Аполошика не очень. А я уже думал, что и тут звездочки удачно посчитали!
— Полигимния, — улыбнулся Аполлон, доставая из-за спины музыкальный инструмент, — Муза героических песен и гимнов. Великая муза, которая изобрела Лиру.
“Гадес, нужно поговорить! Как только появишься!” — бухтела Катриона, нарезая круги по тронному залу и репетируя начало будущей речи. Что мне резко расхотелось возвращаться. Аполлон что-то вещал про свою работу вдохновлять, как это делать, кто достоин вдохновения, а кому. даже с талантом, его давать не стоит. Мы слушали сбивчивую, но пылкую лекцию про великую силу искусства, пока я понимал, что далек от него. И буду отодвигаться от него все дальше и дальше!
Глава одиннадцатая
Урок закончился неожиданно быстро. Ну, как быстро, проснулся я от того, что полусонный Танатос вещал, что пора домой. Учеников рядом уже не было.
— Тебя искала Катриона, — устало опустился ко мне мой друг и недвусмысленно поиграл бровями, — Ты помнишь, что должен делать?
Я поморщился. Маленькая смертная волновала меня сейчас в последнюю очередь. А вот вопрос племянницы и Прозерпины стоял куда острее, чем мне хотелось. Танатос тяжело вздохнул.
— Танатос, обязательно найду ее. Напомни, что у меня сегодня по плану? — я сделал жалобную моську, стараясь как можно дальше отдалиться от темы Катрионы, — Кажется, завтра урок у мойр.
— Гадес, — тяжелый взгляд Танатоса должен был обратиться к моей совести, но…. Я её несколько тысячелетий в глаза не видел. Так что, не сработало. От слова совсем. — Почему ты упрямишься?
Друг тяжело вздохнул, смиряясь с поражением, но надежд не оставляя. Упорный.
— Я найду время в расписании. Честно, — пообещал я, мысленно скрестив пальцы. — Танатос, а почему тебя это волнует?
— Я один раз потерял Персика, — неожиданно выдал Бог Смерти, а я поежился. — И, если честно, готовлюсь сделать это еще раз. Времени все меньше, а решение мы так и не нашли. Я перебил всех, до кого мог дотянуться. Остались только олимпийцы.
— Алкмена? — выдал я быстрее, чем успел подумать. Друг тихо усмехнулся, щелкнув по мечу. Понятно.
Танатос хлопнул себя по колену и поднялся, разворачиваясь ко мне лицом.
— Идем, мой друг, — произнес Танатос, потирая висок. О, нет! Не надо! — В Аиде какая-то проблема.
Ну конечно! Как всегда. Ну, что там? Олимпийцы? Хомяки захватили власть? Геката разграбила сокровищницу? Или все одновременно? Тогда лучше пересидеть плохие времена где-нибудь подальше! Мы вышли из портала недалеко от фонтана, а до нас тут же донесся крик Катрионы. О, бог терпения, ну что опять?
— Я тебе сказала, полож, где взял! — орала маленькая смертная на кого-то, а вокруг нее кругами бегала Прозерпина. За спиной смертной прятался маленький призрак. — Никуда она не пойдет! Ты что? По-русски не понимаешь? Пошел вон!
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— О чем она? — тихо поинтересовался я у Танатоса, но мой друг только отмахнулся, тихо хихикая и призывая меня к тишине. — Танатос, кто там?
— Орфей, — тихо отозвался Черный Бог снова шикнув на меня, — Смотри внимательно, Гадес. Смотри и внимай.
— Я сделал шаг вперед, поравнявшись с Танатосом. Катриона стояла уперев руки в бока и воинственно сопя на Орфея, который, к слову, был на голову выше моей смертной. Интересно, а что он тут забыл?
