— Она моя жена! — повысив тон произнес музыкант, а я нехорошо на него сощурился. Никто не имеет право повышать голос в моих владениях. Кроме меня. — Она уйдет со мной. Я выполнил правило! Я ее забираю!
— Да шас! Ага! Неси седло! — упиралась Катриона, пряча за собой маленькую душу Эвридики. Смертная не хотела идти с Орфеем, а прочитать душу мне не удавалось, потому что постоянно мельтешила Прозерпина. — Пошел вон тебе сказано! Пока Гадеса нет — главная тут я! И я тебе сказала — марш отсюда! Шелести булками на выход! Давай, бренчи отсюда, трубадур! Хреновый ты музыкант, если не знаешь слова “Марш!”.
— Что? — опешил я, пока Танатос тихо хихикал, бросая на меня исподлобья странные взгляды, — Это кто назначил ее главной?
— Смотри, — осадил мою гневную тираду Танатос, заставляя вслушиваться в разговор.
— Меня пропустил сам Цербер! — не отступал Орфей, доказывая свою правоту. Вот больше всего не люблю, когда смертные приходят и начинают качать свои права в МОЕЙ Аиде. Тем более, орать на мою смертную.
— Не правда! — влезла в разговор Прозерпина, — Он его опоил!
— Алкаш — Цербер — горе в Аиде, — закатила глаза Катриона, — Это он от Гадеса понабрался. Нет бы чему хорошему собаку научил! Надо объяснить песику, что три головы — три похмельных синдрома!
— Да что… — задыхался я от негодования, а Танатос уже ржал. Значит, мало того, что пока меня нет, Катриона объявила себя главной и узурпировала власть, так еще и оскорбляет! — Танатос, ты это мне хотел сказать? Что у меня отжали трон?
— Нет, Гадес, — все еще хихикая произнес мой друг, а потом резко посерьезнел, — Но ее претензии на трон, возможно, обоснованы.
— Что? — взревел я, выдавая наше местонахождение. Все дружно повернули голову в нашу сторону, а Орфей прижух. Еще бы, видимо он хотел забрать душу жены по тихому, а тут…
— Великий, Гадес! — стушевался Орфей, а потом ударил по струнам своего инструмента. В голове резко помутнело, а все звуки, кроме голоса Орфея доносились, как сквозь вату. — Позволь мне забрать мою жену из твоего царства!
Я слышал, как меня звала Катриона и что-то доказывала, размахивая руками. Танатос тер виски и тряс головой, пытаясь избавиться от назойливого голоса Орфея. Хотя… Ничего же страшного не будет, если я просто отдам одну душу? Может никто и не узнает?
— Гадес, открой нам проход, — просил Орфей, и снова удар по струнам. Какое странное ощущение. Я не понимал, что происходит, краем глаза замечая, как Прозерпина хлещет по щекам Танатоса.
Я поднял руку, давая разрешение на проход Эвридики в мир живых. Орфей улыбался, продолжая перебирать струны. Катриона посмотрела на меня, потом на Орфея с инструментом и закусила губу. Образ маленькой смертной расплывался перед глазами, а в голове зашумело сильнее.
— Офонарел? — заорала Катерина, выхватывая у Орфея инструмент и разбивая его о голову музыканта, — Ты что творишь?
— Ничего, — оскалился музыкант, хватая за руку Эвридику. — Владыка мертвых отпустил ее. Слово Гадеса не рушимо, правда, Темный бог?
Наваждение спало, я осознавал, что натворил, но сделать уже ничего не мог. Я разрешил душе покинуть Аиду.
— Да прибей ты его и делов! — орала на меня Катриона, а я мог только отрицательно качнуть головой. — Как это?
— Мое слово нерушимо, — сквозь зубы выдавил я, буравя ненавидящим взглядом музыканта. До меня только сейчас начало доходить что произошло. Кто-то дал ему божественную Лиру. И что-то мне подсказывало, что это Аполлон. Придушу. — Я не могу взять его назад.
Орфей уже тащил Эвридику в сторону Харона, Танатос положил мне руку на плечо.
— Не переживай, он скоро будет здесь, — обнадежил меня мой друг, а я повел плечом. Какой-то смертный смог одурманить меня! Меня! Владыку мертвых! — Он не вечен, а ты злопамятный.
— Ты так и будешь стоять? — вклинилась в наш разговор Катриона, прерывая мой поток мрачных мыслей, — Ты бог или кто? Ты хоть что-нибудь сделаешь?
Персик быстро, насколько позволяло положение, подбежала к Катрионе и что-то быстро зашептала ей на ухо. Маленькая смертная внимательно слушала, кивала и хмурила брови.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Времени мало, — громко сказала Персик, а Катриона ни слова не говоря сорвалась на бег, по дороге к Харону. Мы с Танатосом переглянулись.
— Что? — состроила самое невинное лицо Прозерпина и пожала плечами. — Ты же обязан держать слово, а Катриона нет.
— Проследи, — коротко я бросил другу, и Танатос, чмокнув Персика расправил крылья и взлетел.
Я направился во дворец, а богиня жизни засеменила за мной. Вот чувствую, что-то ей от меня надо. Зря я отправил Танатоса.
— Гадес, — позвала меня Прозерпина, задыхаясь, спеша по ступеням. Пришлось остановиться и подождать юную богиню. Вот чувствую, добром это не кончится. — Гадес, надо поговорить.
Остановилась Прозерпина на нескольких ступеньках ниже меня, переводя дыхание. Я закатил глаза.
— Можно подумать у меня других дел нет, — бубнил я, спускаясь по ступеням и беря на руки богиню жизни, стал подниматься в замок. — Надеюсь, у тебя действительно что-то важное, потому что я…
— Катя беременна. — в лоб выдала Персик, а я чуть ее из рук не выпустил. Богиня жизни пискнула и вцепилась мне в тогу. А меня, как молнией пригвоздило. Я был прав. — Гадес, я так рада за тебя!
Предала. Она меня предала…. Но глупая смертная не знает, что я не могу иметь детей… Наивная половинка души думала, что я — обычный бог… Но она предала меня… Зюся? Это не ты меня сейчас молнией прошиб? А то что-то я даже пошевелиться не могу!
— Гадес? — Прозерпина обеспокоенно заглядывала мне в глаза, пока я с окаменевшим лицом ставил ее на дворцовые плиты. — Гадес, ты рад?
— Безмерно, — бросил я, размашистым шагом удаляясь по коридорам дворца. Предала. Я так и знал, что от смертных только вред. А все Танатос со своим “дай шанс!”. Прилетит — все выскажу.
Я сидел в тронном зале, объявив, что кроме Танатоса никого не хочу видеть и души сегодня не принимаю. В голове крутились мысли: когда она успела? Кто отец? Кому, так сказать обязан подарочком? Вот знал же! Знал! Знал, что так получится, а все равно надеялся на что-то! Это не Аполлон — идиот, это я. За дверью послышалось хлопанье крыльев, а меня обдало прохладой. Танатос.
— Гадес! Ты не поверишь! — начал сходу друг, но видя мое лицо, его радость поумерилась, — Что произошло?
— Катриона беременна, — равнодушно отозвался я, откидываясь на спинку трона. У Танатоса отпала челюсть. — Мои новости оказались круче?
Бог смерти мог только как рыба открывать и закрывать рот. Танатос поднял руку и уже хотел что-то сказать, но резко передумал. Я хмурился, готовя гневную и язвительную речь о предоставленных шансах, о том, что нельзя всех смертных ровнять под одну гребенку и так далее. Меня распирало ткнуть бога смерти в шанс, который я любезно предоставил по его просьбе. С одной стороны я чувствовал триумф, который чувствуешь, когда выигрываешь спор. А с другой стороны… Я стиснул зубы.
— Поздравляю, — пожал плечами Танатос, колдуя себе трон, — Теперь ты сможешь все навыки полученные с Гекатой на своих детях.
Титан откинулся на спинку трона и засмеялся, протирая пальцами глаза. Ну, я жду что-то вроде: “рога мне очень к лицу”.
— Ушам не верю, — хихикал мой друг, усиливая мое негодование, — А я ведь говорил…
— Что ты говорил? — взревел я, вскакивая со своего трона, а Танатос нехорошо на меня посмотрел, — Чтобы я дал шанс? И что? Кто мне оставил подарочек? Гефест? Зевс? Арес? Аполлон? Геракл? Кто этот проворный любитель смертных? Методом исключения подходит любой бог!
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Гадес, — припечатал титан, а я поежился от такой резкой смены настроения Бога Смерти. — Я бы не спешил с выводами. Да и словами бы следил тоже.
— С чего бы? — не унимался я, сверля друга ненавидящим взглядом, — Ты говорил, что я должен дать шанс. Говорил, чтобы я не ровняю всех смертных! А что получил? Предательство!
— Я бы не делал такие скоропостижные выводы, — пожал плечами Танатос и скрестил руки на груди, — Персик, входи. Гадес, мы хотим с тобой поговорить!
