Андрей учился пользоваться своими инструментами, применяя. Научился не экономить связь. Научился анализировать данные и делать выводы. Научился не уставать, не вылезая сутки из-за баранки… Он носился по всей стране, и разговаривал с людьми, убеждал, доказывал, втолковывал. Он научился давить минских и провинциальных чинодралов и казноедов, боявшихся всего на свете, а больше всего на свете – остаться без своего махонького, но такого привычного ясачка. Научился намекать, что президент далеко, Бог – высоко, а он, Корабельщиков, – совсем близко, и с кнутом, и с пряником… Научился работать с ментами, которых держал на связи Богушек – людей, на собственный порыв неспособных, но на чужой – куда как отзывчивых. Научился видеть и понимать свой народ, с которым жил бок о бок столько лет и которого, оказывается, так слабо себе представлял и чувствовал. Научился ловить это чувство душевного стержня в другом человеке, замешанного иногда и не разбери-пойми на чем, – то ли на вере, так до конца и не выдавленной, то ли на любви к своей семье, к детям, к земле, на которой живешь… Он изменился, – повзрослел, и в глазах такое у него появилось, что люди прислушивались к нему. И потихоньку начинали ему верить.
Начинали верить даже те, кто не очень-то собирался. Потому что увидели – стоит за Андреем сила. Не партии и парламенты, раздираемые внутренними противоречиями и вынужденные отвечать на тысячи внешних вызовов изо дня в день, а настоящая, нешуточная мощь. И снова поразился Корабельщиков, как правильно все это Майзель просчитал, – когда проходила понятная настороженность первой пристрелки, когда видели люди его инструменты и понимали, откуда эти инструменты взялись и зачем, – распрямлялись плечи, и зажигался огонек в глазах. Потому что знали, – то, на что демократам и говорунам нужны десятилетия, серьезные люди делают за месяцы.
О, нет, легко и просто не получалось. Партийные схемы были для него почти наглухо закрыты. Особенно те, что тяготели к традиционной социал-демократии европейского толка, что наладили уже ниточки в «евроструктуры», из всех сил пытались туда просочиться, протиснуться, видели в европейских демократических институтах панацею от бед и пример для подражания. И, уловив его шевеление, ощутив поднятую Андреем волну, они заволновались, осознав, что почва, на которой они себя чувствовали безраздельными хозяевами, может в одночасье уйти из-под ног. Не было у них ни сил, ни желания работать «на земле», и не слушали их люди, потому что говорили они непонятные слова про демократию и народное представительство. Зато были у них и силы, и желание не отдать своей деляночки, своего огородика, где так они удобно пристроились, причмокивая кисельком из европейских грантов «подайте-на-строительство-гражданского-общества» и поездок в Брюссель и Страсбург, где седые дамы и одутловатые господа ахали и охали, восхищаясь их безоглядной смелостью в борьбе с кровавым антинародным режимом… Это копошканье не то, что было совсем уж бесполезным, – отнюдь, капля, как известно, камень точит, но выйти такими темпами на финишную прямую можно было, в лучшем случае, еще через пару десятилетий. Столько времени не было у Андрея. Он жить хотел. И не хотел уезжать. Ни за что…
Единственные, с кем контакт у Андрея наладился, были националисты, из тех, что работают «на земле». Эти, не смотря ни на что, верили в свой народ и в Бога. И на кого он по-настоящему мог опереться, были приходы, – католические и протестантские. С ними Андрей знал, о чем говорить и как. Эти люди были с ним. Лишь православные были его настоящей болью. Самые бедные и забитые, с малограмотными, окончившими шестимесячные «пулеметные курсы» батюшками, такими же нищими и замученными поиском пропитания, как и паства, задавленные московской византийской дурью… С ними было тяжелее всего. Почти невозможно. Беларуская Автокефальная церковь, с патриархатом в Америке и несколькими полуподпольными приходами, не была игроком, это Андрей понял со всей очевидностью еще в самом начале. Но ему и не нужны были сейчас абсолютно все. Ему нужен был всего-то один миллион. Всего один, как Паниковскому…
Но где бы он был, если бы не Татьяна… Их чувство, не угасавшее никогда, но пригнувшееся под грузом злобы каждого дня, теперь, когда стало, как ни странно, больше времени друг для друга, вновь распрямилось и ровно загорелось в них – с новой силой. Андрей никогда в жизни – ни разу! – в другую сторону даже не посмотрел… То есть, он смотрел, конечно, и все видел, но ни себя рядом с другой женщиной, ни другую женщину вообще в своей жизни даже представить не мог. Настолько не мог, что Татьяна иногда даже посмеивалась над ним… Они стали куда больше и чаще бывать вместе, и обсуждали Андреевы дела, планы и встречи, и часто Татьяна видела то, что было от Корабельщикова по причине его понятной мужской зашоренности скрыто, а то и вовсе неведомо. Теперь, когда отпала необходимость в нудном и отнимавшем массу времени на дорогу репетиторстве, выяснилось вдруг, что у Татьяны практически готова докторская по теории управления, которую только негде было защитить, поскольку не было научного руководителя нужного уровня… Майзель, узнав об этом, пошутил: так вот кто у нас премьером-то будет, оказывается! Но не скабрезно пошутил, а радостно-удивленно, так, что Андрей тоже обрадовался и загордился женой нешуточно.
Андрей ощущал на себе его внимание, знал, что Майзель держит их в поле зрения, и это его отнюдь не напрягало, чего он поначалу всерьез опасался, а вовсе даже наоборот. Они нечасто, но подолгу говорили по телефону, и Майзель всегда был в курсе его дел. Он так строил беседу, что у Корабельщикова появлялось стойкое ощущение, будто Майзель только и занят, что его делами. Притом, что реально представить себе масштаб того-не-знаю-чего, чем Майзель на самом деле руководил, он не мог и даже не пытался. Андрей был почти счастлив тем, что обрел с его помощью, – целью, работой, совершенно иным, гораздо более полным осознанием себя в этой жизни, новой, настоящей востребованностью. Он вдруг оказался политиком, – не политиканом, а именно политиком, то есть тем, кем прежде и вообразить-то себя всерьез обхохотался бы, – просто потому, что было это решительно никак невозможно, не было Андрею хода в эти коридоры. А теперь вдруг…
ИЗ СООБЩЕНИЙ ИНФОРМАЦИОННЫХ АГЕНТСТВ
Катманду, ВВС. Как стало известно, вчера ночью произошло нападение крупных сил боевиков маоистской компартии Непала, чьи тренировочные лагеря находятся в Китае, на пограничные населенные пункты. Нападающие тремя крупными группировками общей численностью около 2000 боевиков вторглись на территорию страны. В результате столкновений с частями регулярной армии, оперативно переброшенными в районы вторжения, боевики, понеся потери, были вынуждены отступить.
Катманду, ВВС. Сегодня утром состоялся экстренный брифинг в Министерстве обороны Королевства Непал, посвященный пограничному инциденту. Журналистам были продемонстрированы видео и фотодокументы и объявлены результаты военной операции Королевской армии против маоистов. По сообщению пресс-службы министерства, потери боевиков составили около 200 человек убитыми, число раненых неизвестно, данные уточняются. Потери непальской стороны составили 8 убитых и 47 раненых. О жертвах среди мирного населения будет сообщено позже, после уточнения данных, по предварительным оценкам, они «незначительны». Специальный представитель Минобороны заявил на брифинге, что «ошеломляющий успех», достигнутый в результате операции, является следствием широкомасштабного военного сотрудничества между Непалом и Чехией, чьи военные эксперты проводят обучение и переподготовку непальских военных уже более года. Как известно, Чехия предоставила Непалу крупный целевой кредит для реорганизации и перевооружения армии, размеры которого до сих пор держатся в секрете. Неназванный эксперт чешских королевских вооруженных сил в Непале заявил нашему корреспонденту, что соотношение потерь 20:1 он считает «для начала, в общем-то, приемлемым результатом», подчеркнув, что военное сотрудничество еще не достигло предполагаемого уровня. На вопрос нашего корреспондента, что, в таком случае, является «хорошим» результатом при военных операциях подобного типа, эксперт заявил, что, по его мнению, соотношение потерь 100:1 можно назвать таковым.
Дили (Восточный Тимор), ВВС. Как сообщили журналистам на пресс-конференции в Министерстве обороны, сегодня ночью была отбита крупная атака сил «Армии Исламского освобождения», предпринятой с территории Индонезии. В отражении атаки принимали участие воздушные и военно-морские подразделения Императорских вооруженных сил Японии и антитеррористическое спецподразделение Чешской армии, находящиеся на острове по просьбе правительства этой страны. Как известно, более 90% населения составляют католики, исламская община развивалась и поддерживалась в период оккупации Восточного Тимора Индонезией. В ходе пресс-конференции журналистам были предъявлены документальные фото– и видеоматериалы, неопровержимо свидетельствующие об активном участии индонезийских военных в подготовке и проведении атаки АИО. Как сообщается, силы нападавших были частично отбиты и рассеяны, частично окружены и уничтожены. Очевидцы называют совместную операцию вооруженных сил Восточного Тимора, ВМС Японии и чешского подразделения быстрого реагирования «бойней», в ходе которой было уничтожено около 500 боевиков АИО. Потери вооруженных сил Тимора составили 12 человек (официальные данные). Сообщается об атаке ВВС Тимора на базы и лагеря АИО в пограничных районах, в связи с чем индонезийское правительство заявило решительный протест, воздержавшись от ответных мер «в интересах мира и добрососедства». Жертвы среди мирного населения Восточного Тимора в результате нападения АИО составляют несколько десятков человек, сообщили в Министерстве внутренних дел. В настоящее время пострадавшим и раненым оказывается медицинская и финансовая помощь.
