Шейду не верилось, что в этом холодном мире можно найти еду, но Марина указала на основание вяза у самой земли. Сначала ему показалось, что на ровном снегу лежат просто комочки грязи, потом он заметил, что эти комочки двигаются, скорее даже, прыгают.
— Снежные блохи, — объяснила Марина и начала хватать их, переходя от дерева к дереву.
— Они не так уж плохи, — заметил Шейд. — Не хуже комаров.
На открытой поляне Марина показала ему мешочки с яйцами богомола, подвешенные к торчащим из снега хворостинкам. На длинных тонких ветвях клена висели коконы мотыльков, покрытые инеем. А кора деревьев была изъедена жуками-короедами, муравьями-древоточцами и другими насекомыми.
Через некоторое время Шейд наелся и почувствовал себя лучше.
— Здорово! — сказал он с восторгом. Марина засмеялась:
— Просто для тебя это первая зима.
— Как ты узнала, что их можно есть? Она отвела взгляд:
— Меня научили родители.
Шейд пожалел, что напомнил ей об этом.
— Твоя мама тоже научила бы тебя, — сказала Марина. — Это нетрудно.
— Спасибо, что показала мне, — сказал Шейд.
— Не за что.
Он посмотрел на небо и отыскал путеводную звезду. Она казалась ярче, чем всегда, другие звезды по сравнению с ней были просто холодными вспышками света в темноте. Они полетели дальше по серебристому лунному небу.
Шейд думал о своем отце больше, чем всегда, и временами ему казалось, что каждый взмах крыльев приближал их встречу: ближе, еще ближе, еще. Раньше его утешала мысль, что отец, может быть, вместе с людьми; теперь это представлялось ужасным.
— Что это? — вдруг спросила Марина.
Шейд увидел вдалеке какие-то темные предметы на фоне сверкающего снега. Он пригляделся — и желудок его сжался.
Крылья летучих мышей, просто крылья, отделенные от тел. Они висели на острых ветвях, были разбросаны по снегу. Шейд начал считать и, досчитав до шестидесяти, бросил. Судя по окраске шерсти, это были серокрылы.
— Совы, — сказал Марина. — Наверное, их было очень много.
Она указала на помет на снегу. Шейд не мог заставить себя приблизиться, чтобы рассмотреть следы побоища. Должно быть, серокрылы тоже летели на юг, но на них напали совы и съели прямо здесь, сначала оторвав, потому в них мало мяса. Шейд видел, как Гот и Тробб поступали так же с убитыми птицами.
— Наверное, они ничего не знали про закрытое небо, — сказал Шейд, с трудом выдавливая слова. — А совы догнали их и… уничтожили.
— Ненавижу Гота и Тробба! — сказала Марина со злобой. — Это они виноваты. Если бы они не убили тех голубей в городе, ничего бы не случилось.
Шейда путало, что так будет продолжаться и дальше. Но он старался убедить себя, что большинство летучих мышей уже знают о закрытом небе. Во всяком случае этой зимой они будут в безопасности в своих убежищах. Все, кроме серокрылов.
Но, может быть, совы догнали его родную колонию? Он стиснул челюсти:
— Я хочу быть как Гот, тогда я бы убил всех сов, правда, с радостью убил бы…
Марина подлетела ближе и нежно коснулась его крылом:
— Нужно уходить отсюда. Они могут вернуться.
— Я хочу, чтобы они вернулись! — бушевал Шейд. — Я хочу схватить одну, хотя бы одну из них… — Он вдруг разрыдался. Пытаясь взять себя в руки, он задержал дыхание, напрягся всем телом, чтобы унять дрожь, и судорожно вздохнул. Ему не хотелось, чтобы Марина видела, как он плачет. — Прости.
Марина покачала головой:
— За что? — Шейд увидел, что ее глаза тоже блестят от слез. — Но нам действительно пора.
Примерно через час Марина спросила:
— Ты думаешь. Гот и Тробб живы?
— Я видел, как в Гота попала стрела.
— И все-таки… они знают путь, которым мы летим. Шейду ни разу не приходило в голову, что каннибалы живы и могут следовать за ними.
— Даже если они живы, они, скорее всего, изменили направление и летят прямо на юг.
Марина кивнула:
— Они не выносят холода. Помнишь, как они дрожали иногда? Наверное потому, что у них шерсть не такая густая, как у нас. В джунглях это не нужно. — Она помолчала. — Как по-твоему, может, нам изменить курс на всякий случай?
— Я думал об этом, — сказал Шейд. — Только тогда мы можем заблудиться.
— А какая следующая метка? — спросила Марина. — Ты ведь не сказал им, правда? — В ее голосе послышался укор.
— Нет, — сказал он обиженно. — Звуковая карта — это тайна колонии.
— Да, конечно. Так что это?
Шейд закрыл глаза и представил карту. Он увидел ночную равнину, простиравшуюся до самого горизонта. Равнина постепенно поднималась, деревья вмерзли в лед. К небу вздымались горы.
— Мы летим выше, — сказал он Марине. — Земля поднимается вверх.
— Горы, — сказал она уверенно.
— И еще… Волчий вой.
Потом что-то массивное выступило из темноты, Шейд увидел два остроконечных уха какого-то животного.
— Волки, — сказал он убежденно.
— Что это значит? — нетерпеливо спросила Марина.
— Я слышал волков. — Это было бессмысленно. Зачем мать велела ему разыскивать волков? Ведь, говорят, это самые свирепые звери на севере. — Нам надо лететь туда, где водятся волки. — Шейд потряс головой. — Причем надо подойти совсем близко, потому что я видел их острые уши.
— Это такая метка, да? — недоверчиво спросила Марина.
— Получается так…
— Чепуха какая-то! — резко сказала она. — Если только твоя мама не хотела, чтобы тебя съели.
— Она мне спела именно это, — сказал Шейд твердо. Марина вздохнула:
— Конечно-конечно. По крайней мере теперь мы знаем, что нужно лететь к горам. Нам остается держаться нашего курса и надеяться, что ты распознаешь нужное место. Одно хорошо — если Гот и Тробб живы, они не продержатся там долго. — Она посмотрела на него. — Правда, и мы тоже.
— С моим крылом что-то неладно, — пожаловался Тробб, сгибая и разгибая крыло. — Оно какое-то тяжелое.
Гот зевнул.
— Это потому, что ты слабак, — бросил он.
Гот совсем не собирался говорить Троббу о том, что его крылья тоже стали жесткими и негибкими. Каждую ночь, прежде чем лететь, ему приходится разминать их. Будь проклят этот холод. От него нет спасения. Он проникает сквозь кожу и пробирает до костей.
— Оно ужасно выглядит… — продолжал скулить Тробб.
Гот увидел, что перепонка крыла сплошь испещрена волдырями. Он знал, что крылья у некоторых гноятся и отваливаются, но никогда не видел ничего похожего на эти вздувшиеся нарывы.
— Я ничего не вижу, — проворчал он и украдкой осмотрел собственные крылья. Чистые. Тробб просто слабак, вот его крылья и покрылись язвами.
Сколько времени здесь длится зима? Неужели четыре месяца, как говорил Шейд? На открытом воздухе им так долго не выжить. Нужно найти теплое место. Они должны добраться до Гибернакулума.
Находить пищу становилось все труднее. Земля замерзла. За две прошедшие ночи Готу попалась од-на-единственная белка, которая, на свою беду, высунулась из дупла. Гот оценивающе взглянул на Тробба. Тот сильно похудел с тех пор, как они выбрались из искусственных джунглей. Рот наполнился слюной.
— Что? — нервно спросил Тробб.
— Ничего, — пожал плечами Гот. Тробб еще может оказаться полезен.
Зотц не допустит, чтобы он замерз. Зотц накажет его только за трусость. Каждую ночь Гот определял курс по звезде, которую ему показал Шейд. Они догонят беглецов, это только вопрос времени. Догонят уже завтра ночью.
И тогда он узнает остальную часть звуковой карты Шейда.
А потом съест его.
После этого он доберется до Гибернакулума с горестным известием о смерти Шейда и подружится с сереброкрылами.
У него будет теплое место, где он проведет остаток зимы.
А сейчас нужно поесть.
Превращение
Шейд почти все время мерз. Он старался представить летние ночи в Древесном Приюте и не мог — казалось, холод начисто стер воспоминания о лете.
Последние три часа земля постепенно поднималась. Вдали возвышалась ломаная линия гор с острыми, покрытыми льдом вершинами.
— Мне это не нравится, — сказала Марина. — Почему твоя колония следует этим путем? Здесь так холодно.
Шейд устало разглядывал унылый ландшафт. Деревья и кустарники здесь почти не росли, земля была каменистая. Будет очень трудно найти убежище. И наверняка вокруг полно волков. Он уже сейчас слышал их жуткий, скорбный вой.
Неожиданно со стороны гор налетел сильный ветер, и весь мир превратился в белый вихрь.
— Марина! — крикнул Шейд сквозь шум. — Где ты?
— Здесь, здесь! — ответила она, и Шейд заметил смутную тень, пробивающуюся к нему.
Снег бил прямо в глаза. Шейд отчаянно махал отяжелевшими крыльями, но без толку.
— Я не могу удержаться!
— Надо приземлиться.
