неприятностей, но то, что я услышал, поразило меня, как громом. Я совершенно забылся и крикнул:
– Как, вы осмеливаетесь не выполнить повеления главноначальствующего и главнокомандующего войсками Кавказского округа и отменить высокой государственной важности секретное поручение?! Так я обойдусь без всякого вашего содействия, но знайте, что в случае моей гибели вы будете отвечать по всей строгости законов. Господин Картамышев, вы свидетель того, как осмелился принять русский генеральный консул русского офицера Генерального штаба с важнейшим поручением от высшей власти на Кавказе. В вашем содействии, г-н генеральный консул, я больше не нуждаюсь, а ваше разрешение мне совершенно не нужно. Однако, предупреждаю, что если туркам станет известно, кто я, то виноваты в этом будете только вы!
Я поклонился и быстро вышел из консульства, попросив по дороге каваса проводить меня на квартиру второго секретаря консульства.
Часа через два пришел г. К[артамышев] и передал мне именем генерального консула, что он извиняется и готов оказать мне внимание, но не может принять на себя никакой ответственности за последствия произведенных мною разведок.
Я просил передать, что вполне удовлетворен вниманием генерального консула и ни в чем не нуждаюсь больше. Секретарь К. стал меня уговаривать, но я наотрез отказался идти снова к консулу. Мы этот день провели с Лупандиным. Вечером опять пришел К[артамышев] и передал, что консул, видимо, трусит последствий своего обращения со мною и готов всячески уладить этот инцидент, но не знает теперь, как выйти из тупика, в какой он зашел, и что ответить в Тифлис.
Невзирая на грозный приказ генерального консула о немедленном выезде из Эрзерума, я и не думал выезжать. Моя ближайшая забота была о моих людях и лошадях, которые требовали серьезного отдыха, которого не знали в течение 2-недельного тяжкого скитания по горам и общего нервного напряжения.
Вторая половина ноября была на исходе. В Эрзерумской котловине не установилась еще настоящая зима, но были по утрам сильные морозы, а днем моросил дождь, и держалась всюду слякоть. Как город, так и крепость Эрзерум были хорошо известны, и я на это не затрачивал своего времени. Я спешил привести в порядок все мои путевые заметки и собрать те сведения, которые особо остро занимали теперь внимание высшего кавказского военного начальства, т. е. о производящихся в Эрзеруме постройках фортов, а в частности, о левом фланге Деве-Бойнинской позиции. К сожалению, никто из консульства там не был и ничего определенного об этих работах не знали, не рискуя их посмотреть. Подтвердилось только, что всеми работами по обороне кр[епости] Эрзерум руководит английский инженер полковник Ляйярд, который познакомился с семьей Картамышевых и у них иногда бывает в доме.
Страхи о будто бы необычайно возбужденном против русских настроении в среде турецкого населения Эрзерума, оказались чрезмерно преувеличенными и имели целью прикрыть безделье генерального консула в отношении сбора сведений
по заданию штаба Кавказского военного округа. Для поверки деятельности ген. консула ничего из Тифлиса не предпринималось, и моя командировка была первой попыткой получить непосредственно нужные об Эрзеруме сведения.
Узнав от г. Картамышева, что я и не думаю выезжать из Эрзерума, ссылаясь на строго законные и официально выданные кавказским начальством паспорта мне и моим спутникам, а также законно визированные турецким генеральным консулом в Тифлисе и на границе, наш генеральный консул серьезно обеспокоился ответственностью за свое поведение. Он поручил г. Картамышеву уговорить меня явиться к нему для переговоров. Но это предложение я решительно отклонил, заявив, что официально я уже ген. консулу являлся, был им отвергнут, и в его покровительстве теперь совершенно не нуждаюсь, так же как в его советах по поводу данной мне задачи. Все сделаю сам, за свою собственную ответственность.
Генеральный консул был совершено переконфужен. Выгнать меня из крепости он не имел никаких оснований, так как я сидел дома и никуда не ездил. О том же, что и когда я намерен предпринять, он не смел меня спросить после разговора в кабинете. Господин Картамышев усилил его опасение за участь его службы тем, что по его словам, генер. консул пошел против высшего начальства кавказского военного округа, притом без малейшего на то законного основания. Сам г. Картамышев, искренне сочувствуя моему положению и желая поправить ошибку генер. консула, предложил мне всякое содействие со своей стороны.
На третий день пребывания к Эрзеруме я был с визитом у г. Карамышева, устроившегося со своей женой очень комфортабельно и по-европейски в этом глубоко азиатском городе. Приняли они меня и Лупандина очень сердечно, и мы от обеда почти до вечера провели у них время.
Здесь я услышал множество рассказов про жизнь в Эрзеруме. Генеральный консул – старый холостяк, немец, скупой и расчетливый, никаких приемов у себя не устраивает. Но жена Картамышева, очень умная и представительная молодая женщина, знакома с семьями всех больших турецких начальников и очень дружна с их женами. Из европейцев больше всего американских миссионеров с их женами. Все они прекрасно устроились в материальном отношении, но с ними знакомства не водят. Вся их цель – распространение христианства – дальше армянского населения не идет; турок приобщать к христианству они воздерживаются. Для армянских детей они устраивают превосходные школы с пансионом как для мальчиков, так и для девочек. Армяне и сами много заботятся об обучении своих детей.
Картамышевы предложили мне на следующий день проехаться по городу в экипаже. Город произвел на меня унылое впечатление, особенно, в глубоко осенний пасмурный день, узкими, грязными улицами и серыми, грязными двух-трехэтажными домами без окон на улицу. Мы зашли в одну из миссионерских американских школ, где были вежливо приняты, и нам все показали; чистота, опрятность повсюду, но чего-то нет в этом добром деле. Веет от него какой-то сухостью и деланностью. Но сами миссионеры со своими семьями живут в полном комфорте и завидной обеспеченности за свой труд.
Заехали и в армянский женский монастырь, при котором содержится гимназия с пансионом для девочек. Здесь нет щеголеватой чистоты и опрятности, как у американцев, но нас приятно поразили здоровые славные и жизнерадостные личики девочек и подростков, очень обрадованных развлечением, какое доставил им наш визит.
Встреченные на улице солдаты, одиночные или командами, поразили своим рваным и не по сезону жалким убранством. Но офицеры один перед другим щеголяли своей формой, особенно, чины старших штабов; по всему видно, воспитывавшиеся в Константинополе.
Вечером я зашел по приглашению к Картамышевым. Он передал мне, что генеральный консул очень извиняется за неласковый прием, оказанный мне первый раз; объясняет это тем, что давно уже страдает нервами,
