— Иногда — да, а иногда — нет. Он предпочитал сначала все довести до ума и лишь потом давал мне почитать. Но когда подрос, то решил, что некоторые его произведения слишком личные. Вы же знаете, что мальчики не все готовы показать матерям. — Она подмигнула, и мне показалось, что ее глаза заблестели.
— Да, я понимаю, о чем вы. Думаете, этим он и хотел заниматься? Стать писателем?
— Несомненно. Бретт мечтал стать автором знаменитых романов. Он говорил со мной о писателях, которых любил, — Трумэне Капоте, Джеймсе Кирквуде и других. И я верю, что если бы он не… если бы поступил иначе, у него все получилось бы. Понимаете, он был способным. Очень талантливым. И я говорю это вовсе не потому, что я его мать… — Стокуэлл сделала паузу. — Была его матерью.
— Есть и другие доказательства его таланта? — поинтересовался я.
Она кивнула:
— Учителя говорили, что мальчик был очень способным. Некоторые даже называли его талантливым.
— Правда?
— В старших классах у него был учитель. Как же его звали? — Она закрыла глаза, пытаясь вспомнить фамилию. — Мистер Бюргесс. Да, точно. Я помню, что он написал по поводу одного из рассказов Бретта. «Джон Ирвинг, берегись!» Что вы на это скажете?
— Здорово.
— Вы знаете, кто такой Джон Ирвинг?
— Да, знаю.
— Однажды в старших классах у него возникли неприятности. Он написал нечто, что расстроило преподавателей. Тема оказалась немного… взрослой. Вы понимаете, о чем я? И язык был явно неподходящим для ученика школы.
— О чем был этот рассказ?
— О других школьниках. Даже не о школьниках, а о мальчиках и девочках его возраста и о том, чем они занимаются втайне от родителей. Что-то вроде истории о пробуждении сексуальности. — Стокуэлл произнесла эти слова так, словно они были чьей-то цитатой. — Для средней школы нашего городка это было слишком смелым поступком.
— У Бретта появились проблемы?
— Были бы, если бы не мистер Бюргесс. Он вступился за Бретта перед администрацией школы, заявив, что пусть рассказ и содержит спорные моменты, но весьма достоверно показывает действительность. Мистер Бюргесс сказал, что Бретта не нужно отчислять из школы или наказывать, поскольку все прекрасно знают, что происходит в стенах школы, просто никто не может набраться смелости рассказать об этом.
— Да, похоже, у него был действительно хороший учитель.
— Бретт так и не дал мне почитать рассказ. Он прекрасно знал, что я попыталась бы отговорить его показывать подобное творчество кому бы то ни было.
— Довольно редкое качество в наши дни, — заметил я. — А когда Бретт поступил в колледж Теккерей, у него там были наставники? Или профессора, которые поощряли его увлечение писательским ремеслом?
— О да. Хотя в колледже у него было уже меньше времени для свободного творчества, которое так любил Бретт. А все эти академические дисциплины, похоже, не особенно интересовали его. Но он писал хорошие эссе и очень много читал. У него было столько книг. Я до сих пор не решила, что с ними делать. Как вы думаете, библиотека захочет их взять?
— Возможно. Значит, после поступления в колледж он перестал писать стихи и рассказы?
— Нет, он продолжал писать и постоянно этим занимался. И показывал свои рассказы профессорам колледжа. Одним это было интересно, другим — нет.
— Это понятно.
— Особенно преподавателям по английскому языку и литературе — кажется, так их называют в колледже. Профессора, которые вели политологию или историю, вряд ли стали бы читать его творчество. Вы же знаете, какие они все занятые: у них просто нет времени читать то, что не относится к работе. Но находились преподаватели, которые даже готовы были засчитать его стихотворение или рассказ вместо реферата.
— Я терпеть не мог писать рефераты, особенно составлять библиографию, — заметил я, вспоминая студенческое прошлое. — Иногда я ее просто сочинял.
Агнесс снисходительно похлопала меня по плечу:
— Не думаю, что вам удавалось одурачить профессоров.
— Нет, — признался я.
— Некоторые преподаватели, — продолжала хозяйка, — сами были писателями, они были готовы пойти на уступки и немного изменить правила. Им Бретт и отдавал свои рассказы, вместо того чтобы просиживать штаны в библиотеке и писать очередной реферат.
— Вы помните их имена?
Агнесс покачала головой:
— Это было давно. Сейчас я вряд ли смогла бы их узнать при встрече. Хотя нет, одного я запомнила — он теперь возглавляет колледж. Увидела его фамилию в «Стандарте» и узнала ее.
Я почувствовал легкую дрожь внутри.
— Вы говорите о Конраде Чейзе?
— Верно. О нем. Когда он был профессором, его очень интересовало творчество Бретта. Они много общались. Наверное, это был его самый любимый профессор за время недолгого обучения в Теккерее. Чейз даже приходил ко мне пару раз после того, как Бретт умер. Первый раз принес цветы. А однажды прислал билеты на концерт. Он был очень заботливым.
Неожиданно Агнес расплакалась. Вытащила платок из рукава и вытерла глаза.
— Простите. Это было так давно, но я до сих пор не могу говорить о мальчике спокойно.
— Все в порядке, — успокоил ее я. — Такое никогда не забывается. — И, подождав немного, чтобы она успокоилась, спросил: — Значит, ваш сын показывал свои работы профессору Чейзу?
— Я в этом уверена. Профессор всегда поддерживал его. Бретт даже приглашал Чейза пару раз домой. Это было еще до того, как он прославился, а потом встретил ту актрису и женился. Думаю, мальчику было бы приятно увидеть, каким знаменитым стал профессор Чейз после того, как вышла та книга. Вы только представьте: если бы его жизнь не оборвалась так быстро и он по-прежнему собирался бы стать писателем, это было бы просто замечательно — дружить с таким человеком, как Конрад Чейз. Уверена, это открыло бы перед Бреттом многие двери.
— Думаю, так и было бы.
Она пожала плечами и снова вытерла слезы.
— А вы когда-нибудь читали ту книгу? — спросил я.
— Какую? — спросила хозяйка, не понимая, о чем я спрашиваю.
— «Недостающую деталь», — уточнил я.
Агнесс Стокуэлл покачала головой так, словно я спросил, не занимается ли она в свободное время стриптизом.
— Нет. То есть пыталась. Прочитала страниц пятьдесят или около того… но подобная литература не для меня. Не хочу сказать, что это плохая книга, просто я такое не читаю. Английский язык так богат, в нем столько прекрасных слов, и на свете столько замечательных вещей, о которых стоит писать, а некоторые романисты словно специально игнорируют это. Я бы с удовольствием почитала новый роман Даниэлы Стил, но читать о том, как мужские половые органы превратились в женские? Нет уж, увольте. Как бы высоко ни ценили этот роман критики, такое чтиво не для меня.
Я улыбнулся:
— Понимаю.
— Но я вам вот что скажу, — немного смягчив тон, добавила Агнесс. — Бретт гораздо лояльнее меня относился к подобным вещам. Он, как бы это сказать, любил творческие эксперименты и не боялся их. Думаю, ему понравилась бы книга профессора Чейза.
Глава тринадцатая
Перед уходом я попросил у Агнесс позволения заглянуть в ее телефонную книгу. Она ушла за ней, оставив меня наедине с Бутс. Кошка терлась уродливой курносой мордой о мои брюки.
Она вернулась, неся с собой не только телефонную книгу, но и блокнот с карандашом.
— А что вы ищете? — спросила она, а потом быстро добавила: — Простите. Это, конечно, не мое дело.
— Все в порядке. Просто мне нужно сейчас заехать еще в одно место, и хотелось бы уточнить адрес.
Я нашел три фамилии Бюргесс в окрестностях Промис-Фоллс и переписал адрес и номер телефона каждого.
— Благодарю вас. — Я вернул книгу Агнесс. — И спасибо за лимонад. — Потом обратился к кошке: — Пока, Бутс.
Распрощавшись с миссис Стокуэлл, я направился к машине, на ходу доставая из кармана сотовый телефон. Подумал, что стоит позвонить Барри и рассказать ему о том, что узнал от Дерека, когда вернулся из дома Лэнгли. Прежде всего об исчезновении системного блока. Не важно, имело ли это какое-то отношения к убийствам или нет, но детектив должен был знать эту информацию.
Но оказалось, что я не включил телефон, когда уезжал из дому, и пришлось спешно возвращать его к жизни. Ожидая, пока телефон включится, я посмотрел на другую сторону улицы и заметил стоявший неподалеку черный автомобиль. Когда я приблизился к своей машине, «гранд-маркиз» тронулся с места. Я решил не садиться пока за руль и проверить, едет ли он ко мне.
Машина затормозила рядом с моим пикапом. Автомобиль еще толком не успел остановиться, а стекло задней двери начало опускаться.
— Привет, Рэндалл. — Я спрятал телефон в карман.
Мэр Финли осклабился, демонстрируя все тридцать два зуба:
— Каттер, сукин ты сын, неужели тебе так сложно сказать: «Привет, ваша милость»?
