Детство мое пришлось на "старый город". На один из двух рядышком стоящих доходных домов конца века. Им полагалась лепнина вокруг подъездов и в квартирах у оснований потолков, щедро широкие лестницы, просторный тяжелый лифт, казавшийся лишним и искусственным образованием, и проч.
Оба некогда принадлежали то ли баронессе, то ли балерине, то ли они были сестрами. Баронессой она была по мужу. После революции бежала, забрав с собой сестру-балерину, или же та осталась и впоследствии затерялась среди новых людей. Театральную карьеру ей пришлось бросить тоже.
Я еще помню, как через стенку от нас жили дедушкины две сестры, старые девы. Когда дед с бабкой также куда-то съехали, мы остались одни, в бывшей зале с заклеенными обоями дверями во все стороны. Два высоких окна выходили на сквер, вокруг которого вил кружево трамвай.
В это окно в 17 году юный дедушка смотрел, прячась от выстрелов, на происходящее внизу сражение красногвардейцев с кем-то. Впрочем, в эти рассказы я не верил никогда.
Я очень рано понял, что не такой, как все остальные. Хотя мои родители все время старались внушить, что я не то что обычный, а просто иногда появляются такие, как я, в этом нет ничего особенного, я просто один из иногда появляющихся видов людей.
Внушать мне все это казалось нетрудно, оттого что с соседями мы жили почти совсем дружно. Они сочувствовали родителям, опекали меня, все время со мной заговаривали и ласкали. Например, по праздникам мы собирались за общим столом, который ставили в кухне.
По одну сторону от нашей комнаты-залы жила крановщица Дарья, у которой был муж алкоголик, куда-то девшийся. Она часто просила маму пройти по коридору в платье или новом халате, чтобы показать, как надо культурно ходить. А потом сама шла перед моей мамой и спрашивала: "Так? Я правильно?" А мама ее поправляла. Как я сейчас понимаю, она делала это, чтобы маме сделать приятно.
А через коридор, друг подле друга
Во дворе помню мальчика-заику, Игоря Зайцева, с которым подружился за его тоже ущербность и неполноценность. Потом, в школе, его отбил у меня его тезка, тоже Игорь, а я переживал. Во дворе — опустевшую голубятню с мрачным нутром, в которое сеялся свет из щелей, и за забором интернат для умственно отсталых. Мы заглядывали в него, ребята перелезали, а я не мог достать.
А на школьных задах, где шла стройка, — сожженную в яме незаконченного фундамента собаку. Мы ходили смотреть на ее почерневшее. И второгодника Алешу Соловьева с рыжей промытой копной, который сидел со мной за первой партой и заставлял класть на стол руку с часами, чтобы он мог следить, как движется секундная стрелка.
Однажды мой друг спрыгнул во дворе с какой-то перегородки. А внизу лежала доска с торчащим гвоздем, которую он не заметил. Ему пробило ногу с ботинком почти насквозь, и, когда он машинально поднял ногу, доска крутилась на гвозде.
Мои воспоминания оттого такие отрывочные, что мне всегда я всегда больше придавал было более интересно тому, что внутри меня значение тому, что происходило внутри меня и очень многого
Наши увлечения и интересы были обыкновенны для школьников того времени. О рок-музыкантах рассказывали друг другу путающиеся между собой истории и обменивались фотографиями. Несколько наших играли на гитарах. После уроков и на большой перемене собирались, чтобы петь, на кафеле пе
Выбирайте.
на Кате Чен, темногубой полукитаянке, с которой познакомился в общежитии нефтяного института, куда по-соседски приходил. Что она провинциалка издалека, почти сирота, совершенно здесь беспомощная безо всякой опоры, и тем, что его внимание восприняла как необыкновенную удачу. Представил, как приведет в просторную старомосковскую квартиру с традиционными книгами вдоль всех стен, а отец, проФессор-географ, и мать, преподаватель консерватории, будут возмущены, недоброжелательны и подозрительны к ней. Первая мысль, которая должна у них появиться, — что она искала себе мужа с пропиской. Вдобавок оказалась недевственной, чего он ей прощать не собирался и допытывался, кто. Узнал, что однокурсник, с которым она решилась из-за комплекса, что никому не нужна, и подруги спрашивают, у которых уже все было. Отправился бить ему морду. И девушка довольна, хотя сначала очень волновалась, что не он возьмет верх. Обошлось. Но очень скоро заметил, что родители Катю сразу полюбили. Отец уединялся с ней в кабинете и что-то рассказывал, а мать оберегала от домашних хлопот и выхватывала у нее сковородку или кастрюлю. Домработницы к этому времени уже не было. У них даже завелись какие-то тайны от него. Потому что втроем сейчас же замолкали, когда он появлялся. К жене стал холоден, ночуя то в гостиной на диване, то у друзей. Тогда родители, чтобы не мешать, сняли молодым квартиру. Закончил институт. Но вместо аспирантуры устроился ночным вахтером в том же НИИ, где работала жена, и стал писать сочинение о свободе воли, перерывая массу литературы в библиотеке. Представлял, как будут возмущены и недоброжелательны родители и Катя, у которой тоже были планы насчет его карьеры. Но те продолжали давать деньги, а для той к смелости и бескорыстию мужа прибавился еще и его философский талант. Она всегда благодарно смотрела на него снизу вверх. Чтобы подработать, брала на дом у коллег и перепечатывала по ночам статьи и диссертации. Но к этому времени уже оставил свой трактат и увлекся идеей многолюдного патриархального семейства. Ка-тя ра-да, решив, что до нее наконец дошла очередь. Их постельные отношения приобрели почти истерический характер. Родились подряд сын и две дочери. Гордясь ролью кормильца, дежурил уже в нескольких местах и еще убирал двор по утрам, вернувшись. Однажды, вернувшись, Катя обнаружила, что он спит, а старшая тоже спит, но свернувшись у порога. Ругала. Философски отговаривался, щурясь от света. К тому времени уже пришел к выводу, что было неправильно в наше время рожать детей. Бомбы падали, и экономический кризис не только в нашей стране. Это должно быть остановлено. Но к концу человечества, естественному и необходимому, мы можем быть приведены, по мнению Льва Толстого, и прекращением деторождения. Что ж тут такого, даже гуманнее. Но аборт от этого не становится менее убийством, даже наоборот. Преданная Катя, уже привыкшая к редкой, но бурной страсти, терпела. Часто представлял, как она терпит, внутренне сжимаясь и мучаясь. Чтобы проверить, подходил сзади приласкать и брал за локти. Прижималась спиной, закидывая голову и выворачиваясь. И сейчас же отходил с суровым выражением лица, как будто останавливая себя и страдая. Каково же было ее удивление, когда она узнала, что он пользуется пониманием и помощью ее лучшей подруги. Конечно, не обошлось без сочувствующей, спасибо Светке, открыла глаза. С подругой сейчас же порвала. Уже не была такой сиротой, родители тоже сюда перебрались, и переехала с детьми к ним. Преследовал ее, звонил, подстерегал у подъезда, грозился убить, ошеломленный тем, что она могла уйти от него. Тем более, что знал, что его родители там бывают, их пускают, привозят подарки и деньги. От него ее все прятали. В один из его звонков трубку вопреки обыкновению не повесили, а сказали, что Катя в онкоцентре и не против увидеться. Возил ей туда фрукты, совершенно увлеченный новым положением дел. У нее рак, но, к счастью, вовремя замеченный, метастазы еще не пошли. Она тоже была тронута его вниманием и заботой. Ей ампутировали левую грудь, она вернулась домой, а он еще до этого перевез туда детей. Он нежен, гордясь своей новой ролью, как будто наконец нашел себя, тем, что не бросил ее, несмотря на теперешнее уродство, а любит по-прежнему, и еще больше. А она счастлива.
Неизменный Бек проводил в кабинет. Я оглянулся, а его уже не было. Лариса — за столом, что-то просматривает. Бек и Руслан — входят, задерживаются у двери. Потом — Лариса и Руслан одни.
Бек: Я его привел, ты велела.
Лариса (не оборачиваясь): Да. Можешь заняться своими делами.
Бек: уходит.
Лариса (в строгом сером костюме, поднимает от стола голову): Привет!
Руслан: ежится у двери.
Лариса (усаживаясь, повернувшись к нем лицом на стуле): Я сказала: привет. Я рада, что Вы пришли. Мне бы хотелось, чтобы мы стали друзьями. У меня остался некоторый неприятный осадок после всего этого дела. А у Вас?
Руслан: У меня — нет.
Лариса: Неприятный осадок. Да? Тогда хорошо. Мне бы хотелось, чтобы Вы были при мне все время при мне. Что на это скажете?
— Зачем?
— Только, пожалуйста, не думайте, потому что Вы такой забавный. Подойди сюда. Как собачка.
Она гладит его по спине и голове. Я подумал, что это именно так.
— Вы бы развлекали меня. В смысле отвлекали бы. Мне очень нужен такой, как Вы, чтобы я всецело доверяла.
— Я не умею развлекать.
— От всего этого. Все Вы умеете. А я могу Вам платить за каждый день.
— Что я должен буду делать?
