Сволочи.
Мрачные какие-то мысли меня посещают на ночных вызовах. И чем позже вызов, тем они мрачнее.
Вот и место назначения – массивные металлические ворота, установленные в заросшей потерявшим листву плющом стене. В фильме «Кинг-Конг» ворота и то поменьше были. Гена несколько раз сигналит. Из стеклянной будки выглянул охранник, придерживая болтающуюся на груди рацию.
– Вы кто?
– Читать умеешь? – презрительно спрашивает Офелия, кивая на раскрашенный борт машины. Фонари, ярко освещающие площадку перед воротами, позволяют рассмотреть красный крест и надпись «Скорая медицинская помощь».
– К кому? – не реагирует на издевку охранник.
– Семнадцать дробь три, вторая квартира, – кричу я, прежде чем Михайловна успевает нахамить. В конце-концов, у парня работа.
– Щас проверю, – охранник исчезает из окна.
– Интересно, машину обыскивать будет? – интересуется Гена.
– Будет, – заверяю я. – И машину, и нас, и тебя особенно.
– Меня-то чего?
– Рожа у тебя криминальная. Я бы за такую три года с ходу дал бы, не разбираясь.
– Да пошел ты!
– Не пойду.
– А ну, утихните оба! – рявкнула Офелия. – Раскаркались!
Ворота дрогнули и почти бесшумно расползлись в сторону, открывая нам дорогу в рай. Или его земную проекцию.
Наша машина покатила в гору между высившимися по обе стороны хорошо заасфальтированной дороги коттеджами. Один был краше другого, словно хозяева увлеченно изощрялись друг перед другом в фантазийном выбрасывании денег на украшение родовых гнезд. Один, например, был окружен металлическим забором с кованым вензелем из изящно гнутых прутьев на каждом пролете, складывающимся в буквы «ХКР». Видимо, местный Христофор Колумбов-Рокфеллеровский посчитал нужным всем и каждому сообщить о своем месте проживания. В том числе, потенциальным киллерам, чтобы взрывать было удобнее. И, не приведи Господи, чтобы не взорвали кого другого. Например – соседа напротив, построившего рядом с четырехэтажным домиком небольшой, но живописный минарет. Не исключено, что там имеется и муэдзин, сзывающий утром окрестных правоверных детей Аллаха на утренний намаз. Такого взорвешь – обидится и объявит джихад всем обитателям здешней Нирваны. А им, я думаю, этого очень бы не хотелось.
Мы проехали мимо еще одного особняка, ярко светившегося на фоне чернильно-черных деревьев. В ухоженном саду тускло блеснул затянутый на зиму пленкой бассейн с изогнутой змеей водяной горки. Интересно, а садового Диснейленда ни у кого нет? Так, чисто для коллекции и полноты картины показной состоятельности и благополучия.
– Кстати, – спохватился я. – А ведь сказали, что нас встречают у проходной.
– Ты поверил? – кисло улыбнулась Офелия.
– Да я с детских лет очень доверчив.
– Заметно.
– Вон оно! – крикнул Гена, показывая вперед. Стоящее впереди серебристое BMW лениво моргнуло фарами. Водительская дверь распахнулась, выпуская на улицу пухлого товарища, одетого в стильный кожаный плащ. Товарищ щелкнул зажигалкой, оживляя торчащую во рту сигарету, и небрежно махнул рукой – за мной, мол. И пошел, не оглядываясь.
– Ты прав, – произнес я, выуживая из-за носилок сумку. – Это и правда оно.
– Оно еще и курит, – зло пробормотала Офелия. – И рака легких оно не боится…
– Офелия Михайловна.
– Да?
– Разденем сукиных сынов? – шепчу я на ухо. – Ради принципа, а?
– Там поглядим.
Гостиная дома порадовала нас пустотой огромного зала, с массивным дубовым столом (за которым мне мгновенно представились белокурые викинги, хлещущие эль из глиняных кружек и стучащие по столешнице огрызками костей в такт задиристым похабным песням) с камином и двумя ружьями, скрещенными над ним. Выше ружей на нас свирепо оскалилась приколоченная к гладкой доске голова черномордого медведя с вмятиной во лбу. Дескать, сюда попала пуля меткого стрелка. Взгляд у мишки был очень негостеприимный. Даже Офелия приветливей смотрит на бомжей в пять утра.
– Куда? – поинтересовался, закрывая с трудом за собой массивную дверь.
– Туда, – лаконично буркнул встречавший, стряхивая пепел на паркет и кивая на завешенный шелестящей занавеской дверной проем. Михайловна раздраженно отпихивает мельтешащие перед глазами фрагменты занавески в сторону.
На бескрайней двуспальной кровати расположился здоровенный мужчина, одетый только в узкие плавки. Напихав под голову четыре подушки, он целиком и полностью погружен в мерцание экрана плазменного телевизора, украшающего стену и демонстрировавшего что-то американско-взрывно-перестрелочно-кровавое. На наш приход он отреагировал едва заметным кивком головы, не отрывая глаз от экрана. Рядом с ним на кровати, усевшись по-турецки и потягивая кофе из фарфоровой чашечки, имелось миловидное существо женского пола, голубоглазое, длинноногое, с роскошными, антрацитового цвета, кучеряшками на голове. Из одежды девушка имела только короткий халатик из шелка, расписанный драконами и иероглифами, кокетливо поддернутый до верхних третей прелестных бедер. Общее впечатление портило только выражение лица милашки, как будто у нее под носом намазали аммиаком. Возникло оно как раз в момент нашего прихода.
Богатые… Как вы все похожи, кто бы знал, в своей мнительности по поводу собственного здоровья. Рельефная мускулатура нашего пациента наводила на мысль о долгих часах, проведенных в тренажерном зале, финской сауне и тренировках по айкидо с индивидуально нанятым тренером и спарринг-партнером. Весь мир ему кажется легко умещаемым в карман пиджака. Он с важным достоинством приемлет от всех уважение и почитание, считая себя если не пупом Земли, то пупочным кольцом, как минимум. И, понятное дело, с высоты такого самомнения, он даже не озаботился одеться перед приездом врача – я молчу уже про вежливое приветствие, стул, вешалку для куртки, полис и паспорт на краешке стола.
– Вызывали? – риторически спрашивает Офелия, безуспешно вертя головой в поисках табуретки.
Детина молча кивает головой, не отрываясь от просмотра фильма, барским жестом вытягивает в нашу сторону мускулистую руку. Мол, вот вам поле для деятельности, работайте. Давление измеряйте, пульс считайте, колите, что надо. А по пустякам не отвлекайте.
– На что жалуетесь? – задает вопрос врач.
Мужчина, все также безмолвно, несколько раз шлепает себя рукой по затылку. То ли намек на головную боль, то ли возмущение нашей тупостью.
Все понятно. Диагноз уже ясен, тактика лечения – тем паче. «Блатные» бы уже развили бурную деятельность, сняли бы этому уроду четыре кардиограммы, заглянули бы и в рот, и в анус, влили бы в него весь гемодез с физраствором и все витамины из терапевтической укладки. В благодарность им царственно сунули бы в карман тысячерублевую бумажку. Или две.
Мы – не «блатные». И лебезить перед этой откормленной швалью не научены. Зато научены горьким опытом кое-чему другому…
– Садитесь доктор, – громко говорю я, несколько раз проводя ладонью по одеялу, словно стряхивая мусор.
Офелия, нарочито кряхтя, усаживается рядом с пациентом прямо на одеяло, не снимая мокрой от дождя куртки. Глаза у кучерявой феи делаются, как у персонажа японских мультиков. Я добавляю масла в огонь, ставя на то же одеяло рядом с врачом изукрашенную дождевыми брызгами и уличной грязью укладку. После чего сажусь на корточки и упираюсь взглядом в экран.
На восьмое перемеривание АД пациент недоуменно поворачивает голову. Михайловна, деловито сопя, нагнетает грушкой воздух в манжету тонометра.
– Ну чё там?
– Все плохо, – сокрушенно качает головой Офелия. – Даже удивительно, такой молодой…
Она снимает тонометр и неторопливо начинает складывать его в чехол.
– Э, слышь, а чё плохо-то? – недоуменно интересуется пациент. Надо же, даже от экрана оторвался.
– Что, очередной? – интересуюсь я у Офелии, игнорируя больного.
– Очередной. Как сговорились сегодня все, честное слово.
– Э-э, вы чего? Кто очередной?
– Классный фильм, – говорю я, наблюдая, как какое-то щетинистое чудище отрывает клыками голову американскому спецназовцу. – Раз – и нет головы.
