— Что до меня, то с меня довольно, — сказал рыбак. — Я хотел зажарить ее сегодня. Или положить в коптильню. Но тут как раз пришел ты. Что ты дашь мне в обмен на Сьюзен?
Бен Левий рассмеялся, разговор был совершенно сумасшедший.
— У меня ничего нет, сэр.
— Неужели? — Рыбак оглядел его с головы до ног. — А ботинки? Я согласен взять твои ботинки.
— Ботинки в обмен на Сьюзен?
Рыбак кивнул. Бен Левий снял ботинки. Рыбак встал, взял джутовый мешок и швырнул его к ногам Бена. Бен подобрал мешок и пошел через лес. У него мелькали предположения — а что, если рыбак выстрелит ему в спину или вдруг Сьюзен прячется в хижине и побежит за ним? Но в лесу было тихо. Бен шагал босиком. Земля был холодной, между деревьями сгущалась темнота. У излучины, где они встречались, Бен вошел в воду. Нью-Йорк казался далеким сном, а темная река и джутовый мешок в руках — единственной реальностью. Бен развязал мешок. Сначала ничего не произошло, а чуть погодя из него выполз угорь и забился в прибрежный ил. Это был большой угорь, гораздо больше обычного, и другой такой же поджидал его на мелководье. Бен Левий понаблюдал за ними и пошел в город, к Рут Карсон.
Рут нашла для него в церкви пару ботинок в корзине одежды, собранной для бедных. Бен прождал семь дней в надежде, что Сьюзен вернется к нему. Он поручил Калену Джейкобу и другим мальчишкам обшарить все укромные места вдоль реки, которые им были известны, но безрезультатно. Бен попросил пастора отправить на поиски отряд и даже заставил шерифа связаться с соседними городами. В конечном итоге все пришли к одному выводу. Никто в Блэкуэлле не удивлялся тому, что жена рыбака сбежала от него, — это должно было произойти. Она была молода и прекрасна. Такой человек, как Гораций Келли, не мог удержать ее надолго.
Покинув Блэкуэлл, Бен и думать не думал о том, чтобы собирать легенды в городах, расположенных вдоль дороги до Амхерста. Он сел в поезд, купив билет на деньги, которые взял у Рут Карсон по ее настоянию. Он опоздал больше чем на неделю, но никто из руководителей Программы поощрения писателей не вменял ему это в вину. Люди в сельской местности часто сбивались с дороги. Виноваты были недостаточно точные карты. На Новый год Бен пошел в отель «Плаза». Он рассказал приятелям о семье банкира, которая живет на церковном дворе, об одноглазой рыси, которая гуляет на поводке, о таверне, хозяин которой застрелился после пожара. Только о жене рыбака он не сказал ни слова. Эту историю он оставил при себе и ничуть не удивился тому, что проиграл пари, и вынужден был угощать не только победителя, который выиграл с историей о пасечнике, ужаленном пчелами тысячу раз, но и всю честную компанию, и не один раз.
Поцелуй меня и скажи
1945
Ханна Партридж славилась своим садом. В том году она высадила более восьмидесяти саженцев томатов. Она трудилась весь июнь напролет, ползая по земле на четвереньках. Ее рыжевато-золотистые волосы стали красными от маслянистой почвы. После того как Ханна вечером мылась, ванну нужно было отчищать. С наступлением августа урожай начал созревать. Из всех родственных белладонне растений только томаты не являются ядовитыми, да и у тех листья могут стать смертельной отравой, если заварить их на манер чая. Томаты в Массачусетсе не считались пригодными в пищу вплоть до середины девятнадцатого века. Потом появились сотни различных сортов. Прогуливаясь летними вечерами, соседи Ханны могли уловить горьковатый зеленый запах вьющихся стеблей. Люди заглядывали в огромный двор, где сумерки отливали зеленью и простирались длинные тени. Если в первых влажных волнах наступающего вечера стоять очень тихо, то, кажется, можно услышать, как растут саженцы.
Большие фермы, окружавшие город, позакрывались, поля стояли голые, амбары пустые. Еда, если не была выращена своими руками, стоила немыслимых денег. Даже в маленьких городах, таких как Блэкуэлл, говядину и масло отпускали по норме. Только что закончилась война, и множество молодых людей, которые в иное время работали бы на фермах, воевали за океаном. У тридцати горожанок мужья были в армии. Еще двадцать отдали по призыву сыновей. Очень немногие люди утруждали себя в то время приготовлением обедов из нескольких блюд, особенно не до обедов было тем, кто проводил на войну мужа или сына. В кофейне предлагали новое, победное меню, более простое и дешевое. Там сосредоточилось подобие ночной жизни города. Люди ложились спать раньше обычного, опасаясь темноты, окружавшей Блэкуэлл по вечерам.
Ханне было тридцать пять лет. Молодая и симпатичная, она чувствовала, что еще не жила. Почему же ей тогда казалось, что жизнь закончилась? Ее сестра Азурина окончила курсы медсестер и уехала во Францию, где работала в военном госпитале. Азурина находилась в зоне боевых действий, не раз смотрела в лицо смерти, пробиралась по вязким полям к раненым и порой заменяла хирурга, профессии которого никогда не училась, потому что врачей не хватало. Она влюблялась в обреченных на смерть мужчин, проводила с ними страстные ночи и оплакивала одного да другим. «Может, у меня не будет другого случая прожить жизнь, — писала она Ханне. — Если не теперь, то когда же?»
Ханна, сидя по вечерам в гостиной, читала письма Азурины. Окна были распахнуты настежь, работал вентилятор, и все равно было нестерпимо жарко. На Ханне была рубашка, больше ничего. Свои длинные стройные ноги она опускала в таз с водой, чтобы охладиться.
«Зло можно победить только радостью, другого способа нет, — писала Азурина. — Забудь все, чему нас учили раньше».
От жары кожа у Ханны порозовела, светлые волосы она заколола. Колени были все еще испачканы красной землей после целого дня работы в саду. Ханна считала себя внешне непримечательной, особенно по сравнению с сестрой, но в минуты покоя ее лицо излучало сияние. Если бы кто-то увидел ее сейчас, проходя мимо дома и заглянув в окно, он понял бы, что она прекрасна. Но никто ее не видел, и она совсем не заботилась о впечатлении, которое производит. Ночные бабочки ударялись о решетку, убежденные, что летят в правильном направлении, не замечая тонкой сетки, которая преграждала полет. Ханне было их жаль. Ведь только круглая идиотка будет снова и снова биться головой о то же самое препятствие, даже не пытаясь что-то изменить. Идиотка, которой следовало бы оставить дом и отправиться в Париж, но она, похоже, прикована к этому саду и к этим стенам.
Ханна всегда сохраняла невозмутимость, словно камень. У нее была репутация более серьезной из двух сестер, она строго следовала своим правилам, держалась несколько чопорно. Однако люди любили ее. Она обладала сверхъестественной способностью чувствовать, кому требуется помощь, и в нужный момент являлась под дверью, держа в руках то, в чем человек нуждался более всего: горшок горохового супа, бутылку молока, теплое одеяло для больного ребенка, куст флоксов из своего сада. К концу лета запасы ее даров истощались, и ей нечего было давать соседям, кроме томатов. Их уродилось так много, что по ночам они падали с веток, которые клонились под их тяжестью. Удар помидоров о землю напоминал стук града, и соседи, жившие рядом, просыпались. Появилось поверье: если возле твоих дверей остановилась Ханна Партридж со своей плетеной корзиной, твое желание обязательно сбудется. А повелось это с того, что десятилетний Эрик Хильдегард нашел в траве кролика после того, как Ханна побывала возле его дома. Эрик всегда мечтал о ручном кролике и был безмерно счастлив, когда тот появился у самой двери. На следующий день отец построил для кролика загон в саду, и это, пожалуй, было самым-самым большим желанием Эрика, о котором он просто не догадывался: провести целый день вместе с отцом, строить дом для кролика, учиться, как работать молотком и пилой.
Мэй Джейкоб, чей муж Стивен служил в Бельгии и много месяцев не подавал вестей о себе, получила от него письмо в тот день, когда Ханна принесла ей полную корзину превосходных алых томатов, чтобы та наделала сока. На следующий день Мэй рассказала соседям, что положила письмо под подушку и ей приснился муж. Подробностями сна, слишком личными, Мэй поделиться с соседями не рискнула, но свое новое, проникнутое надеждой настроение она считала заслугой Ханны, как и письма, которые стали приходить регулярно.
Ханна ничего не знала об этих разговорах, пока не решила прогуляться до таверны Джека Строу. В поисках места, где можно отдохнуть от жары, она дошла до окраины города, но даже за городом было душно. Таверна Джека Строу с темными окнами и длинной барной стойкой сулила прохладу. На Ханне были легкое платье и сандалии. Войдя, она выбрала место как раз под вентилятором, который свешивался с потолка. Отдышавшись, она заказала холодного пива.
— Как, ты не принесла мне помидоров? — пошутил бармен, Боб Келли. Они вместе учились в старших классах школы и состояли в дальнем родстве. Ханна год или два занималась с Бобом литературой. Он не мог написать сочинение даже под страхом смертной казни. Он был глух на одно ухо, поэтому его не призвали в армию.
