Матвей Никодимович смутился. Супротив партийной линии он идти не собирался. Хотя эту партию тоже не понять порой… Сегодня: «Смерть богатеям!», а завтра: «Обогащайтесь!» Может, послезавтра церквы вновь открыть постановят, кто их разберет. Ломать-то не строить. Пускай бы себе бывшая церковь стояла, никому не мешаючи…
Но Володька-то Ворон каким активистом заделался… А ведь отец его, Никита Степанович, в старые годы был, как говорили тогда, из крестьян «достаточных». Проще сказать, первым богатеем считался в Спасовке. Два кабака держал на тракте, лесопилку на Ижоре, в оранжереях персики с апельсинами выращивал. Всё само Никите Ворону в руки шло, всё удавалось – словно сам черт ему ворожил… А сыну, видать, ворожить перестал – с начала германской войны хозяйство как-то быстро порушилось, и стал Володька самым заправским бедняком, при новой власти в комбед попал… Никакого сладу с ним нет.
Карпушин оглядел соратников, ища поддержки. И не нашел. С Вороном связываться никому не хотелось. Именно он сообщил куда надо, что отец Силантий ведет после закрытия церкви «контрреволюционные разговоры». И теперь живо можно угодить в «поповские союзники» – и на Соловки, к батюшке в компанию.
А главного сторонника сохранения церкви, Федора Кравцова, на нынешнем заседании нет. И вообще в Спасовке нет. Жена говорит: в город уехал, по делам, дескать. Какие-такие дела у «Царя» в городе, что вторую неделю там сидит? Непонятно…
И председатель пошел на попятную. Правда, еще одну вялую попытку спасти церковь сделал:
– Стены там ого-го! Толстенные… Добротный кирпич, старинный. Энто ж скоко сил потратим, пока порушим? Пусть бы уж стояла…
– Ничё, сдюжим, – гнул свое Ворон. – Напишем бумаху в уезд – пущай с каменоломни динахмиту отпустят, пудов этак двадцать. Взлетит на воздух как миленькая. В обчем, хватит лясы точить… Холосовать давайте. Хто за то, штоб с мракобесием поповским покончить?
Проголосовали единогласно, без воздержавшихся.
* * *
Получив желанную бумагу с комбедовской печатью, Ворон развил бурную деятельность.
Самолично на следующий день отправился в уездный город, в Гатчину. Отсидел пару часов в приемной, потом пробивался в другой кабинет, в третий… И получил-таки к вечеру разрешение взять в кредит в Антропшинской каменоломне взрывчатку по самой льготной цене. И расплатиться по осени не деньгами – картофелем да зерном.
Доставили «динахмит» на другой день, опять же стараниями Ворона. И немедленно собрались долбить ниши в подвальных стенах и закладывать взрывчатку. Володька спешил, как мог. И все же не успел. Потому что вечером того же дня, когда из Антропшино прибыли две груженые взрывчаткой телеги, в Спасовку вернулся Федор Кравцов по прозвищу «Царь». И тут же потребовал созвать внеочередное заседание комбеда.
* * *
Как выяснилось, провел все эти дни «Царь» не в Питере. Аж в первопрестольную скатался… И привез оттуда документ, даже на вид посолиднев выглядевший, чем уездная бумажка Ворона. Подписи и печати там оказались куда весомее…
Именно с них – с печатей и подписей – начал изучение документа председатель Карпушин.
– На-род-ный ко-мис-сар прос-ве-ще-ни-я, – по складам читал Матвей Никодимович (с грамотой у него было туго, две зимы отходил во Владимирскую царскославянскую школу). – Лу-на-чар-ский… Во как… Высоко ж ты забрался, Федор… Аж к наркому самому.
– Ты главное читай, – сказал «Царь», не желавший расписывать подробности московской своей эпопеи.
Карпушин главное читал уже про себя, лишь изредка выдавал цитаты с комментариями:
– «Па-мят-ник ар-хи-тек-ту-ры»… Понял, Володька?.. «Во-сем-над-ца-тый век…», «ар-хи-тек-тор А-да-ми-ни…», «ар-хи-тек-тор Ре-эа-нов…», «рос-пи-си Брю-ло-ва…» – а ты: взрывать, взрывать… «При-нять все ме-ры к со-хра-не-ни-ю…» Ты ж нас, гад, всех бы в Соловки точно отправил! Али ты, воронья душа, против народного комиссара апартунизму развести тут собрался? Али тебе вобче советская власть не по нраву?
Ворон сидел мрачней тучи. Но молчал. Против него сейчас повернули его же оружие – и сделать ничего было нельзя…
Повторное голосование, отменившие результаты первого, тоже оказалось почти единодушным. При одном воздержавшемся – поднять руку в защиту церкви Ворон так и не смог себя заставить…
Когда расходились – Ворон нехорошо посмотрел на «Царя». Губы скривились, словно хотел что-то сказать… Но не сказал, ушел молча.
* * *
Спустя неделю Федор Павлович Кравцов по прозвищу «Царь», отобедав, пожаловался на легкие рези в животе… А спустя полчаса уже катался в корчах по избе, не в силах сдержать дикие крики. Проверенные народные способы не помогали, а везти больного в больницу за четырнадцать верст в таком состоянии оказалось невозможно…
Да и не похожа была болезнь «Царя» на обычное отравление. Лицо, руки, да и все тело на глазах опухали, чернели… «Порчу сильную навели, не иначе…» – шепнула бабка-травница Аверьяна жене Федора.
Вечером больной умер в страшных муках. Тело какое-то время продолжало распухать и после смерти… А потом случилось странное и небывалое. На следующий день труп исчез из горницы, где лежал в ожидании похорон. Был – и не стало.
По Спасовке поползли самые фантастичные слухи.
Семья после Федора осталась большая, детей у него четырнадцать душ народилось – девятеро выросли, возмужали. Делить невеликое отцовское хозяйство не стали – все осталось старшему, остальные разъехались кто куда…
Елена, младшая из дочерей, вскоре после смерти отца подалась в Питер, пристроилась у родственников, нашла работу на фабрике. И много лет не приезжала в Спасовку. Никто из односельчан не знал, что уехала она в тягости – будучи на третьем месяце от Жоры Ворона, единственного сына Володьки…
Замуж Елена Кравцова так и не вышла. Растила сына одна. Под своей фамилией.
Глава 4
14 июня, суббота, вечер, ночь
1
Алекс начал действовать спустя час после того, как на дежурство заступил круглолицый улыбчивый Гриша. Возможно, стоило выждать еще, бдительность сильнее всего притупляется к концу смены, – но Алекс слишком уж истомился ожиданием.
Женщина в белом халате, регулярно наведывающаяся, в палате побывала недавно. Вновь придет не скоро. Из парочки, обосновавшейся в коридоре, на посту лишь один, второй сладко дремлет в ординаторской, – Алекс знал об этом от голоса.
Пора!
– Пустырь… – произнес Алекс тихо-тихо, но вполне членораздельно.
– «Волга»… – добавил он еще тише, когда Гриша поспешил к нему, на ходу доставая из кармана диктофон.
Сделал паузу и сказал вовсе уж неслышно:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
