Я качаю головой.
– Даже не помню. Мои клубные деньки давно позади.
– Да я тоже не особенно там отрывалась.
Опускается молчание; мы стоим друг напротив друга, натянуто улыбаясь и кивая. Мне вдруг приходит в голову, что мы хоть и ровесницы, я чувствую себя лет на двадцать старше. Ангарад заводная, непоседливая, любознательная, а я… я постаревшая, потускневшая и вся какая-то выжатая. Последний раз я была в ночном клубе «Любовь лжет» пять лет назад. Пошла туда в компании с Дейзи, познакомилась с одним парнем. А по пути ко мне домой она выпихнула его из такси. Как же его звали-то?..
– Джейн?
Я вскидываю глаза на Ангарад.
– Извини, что-то задумалась… Так чего там?
– Да я про клубы, в которые ходила, пока училась в универе. А ты? Я знаю, ты говорила про техникум в Эксетере, но, кажется, и про университет тоже. Ньюкаслский, правильно?
Может, память моя временами и подводит, однако чего-чего, а то, в каком именно универе я училась – да и есть ли вообще у меня высшее, – я Ангарад точно не рассказывала. Переехав сюда, я решила: о прошлом никому и ничего. Лишь один Уилл теперь знает, что некогда я была Эммой. Часть меня просто ликует, что больше не надо фильтровать, что и как я ему говорю, зато другая часть чувствует себя неприкрытой и ранимой, словно вчерашним вечером я стряхнула с себя защитные слои и предстала перед ним совершенно нагой. Для всех прочих я по-прежнему Джейн Хьюз. Бросила школу в шестнадцать лет, сменила массу рабочих мест, а потом, в возрасте двадцати пяти, решила наконец получить специальность, связанную с заботой о животных.
– Нет, – отрицательно качаю я головой. – Ты, наверное, меня с кем-то спутала. Я вообще не была в Ньюкасле.
– Вот как… – У нее на губах играет полуулыбка. Ангарад слегка вздергивает одну бровь. – Извини, ошибочка вышла.
Мой взгляд соскальзывает с кухонного стола и падает на торт, что выставлен на серванте. Стол у меня здоровенный, человек на восемь, и тем не менее она решила втиснуть свой подарок в крошечный промежуток возле полочки, где я под стопкой другой почты спрятала то письмо.
– Ну что, давай отрежу тебе кусочек? – Ангарад проследила за моим взглядом и готова приступить к делу. Даже нож опять взяла в руку. – Думаю, Шейла не станет ворчать, если я чуточку задержусь. Кстати, она просила тебе передать всяческие пожелания.
– Нет-нет, – прижимаю я пальцы к виску. – Нет, спасибо. Ты извини, Ангарад, не хочу показаться неблагодарной… ты ведь так старалась… просто жутко болит голова. Наверное, мне лучше прилечь.
– О-о… – У нее блекнет улыбка. – Ну, тогда я…
Я дарю ей дружескую улыбку.
– Завтра на работе увидимся. Вроде нового питомца должны привезти, как раз покажу тебе, как мы делаем регистрацию.
– Отлично. – К ней возвращается улыбка, хотя и не доходит до глаз. – Супер. Тогда до завтра.
Ангарад смотрит на меня еще пару секунд, будто решает, стоит ли что-то такое добавить, затем коротко кивает и приподнимает ладонь.
– Увидимся.
Она огибает стол, выходит на улицу, закрывает за собой дверь.
Я жду, пока проснувшийся «Фольксваген» не перестанет хрустеть гравием, затем делаю шаг к чайнику и трогаю его блестящий бок.
Холодный.
Пересекаю кухню, подхожу к серванту, переставляю торт на кухонный стол, возвращаюсь обратно. Бумажки на полочке для почты, которые я всегда держу аккуратной стопкой, сейчас сдвинуты. Я ворошу счета за газ, налоговые формуляры, газетные вырезки… Конверт – тот самый, где синей пастой выведено «Джейн Хьюз», – пропал.
Глава 17
Пятью годами ранее
Пара секунд – и я полностью окружена. Айзек с Черой вылетают из кабинета, из кухни несутся Салли и Раджеш. Дейзи сдергивает руку с моего плеча и в ужасе таращится.
– Ты… ты чего орешь как оглашенная?! – Она прижимает ладонь к горлу. – Эмма! Да ты очумела, что ли? У меня сердце едва не лопнуло!
– Что случилось? – Теперь уже Айзек кладет мне на плечо руку; на лице неподдельная озабоченность. Ага, он явно не может решить, удалось ли мне что-то подслушать из их разговора с Черой.
– Ничего. Дейзи меня напугала, вот и всё.
– Она упала, бедная. – Беря меня под руку и не сводя глаз с Айзека, ко мне прилипает Салли. Радж отступает на шаг в сторону кухни. – Я как раз прибиралась в женской душевой, когда услыхала шум. Выбежала – а там она лежит. У нее даже шлепанцы порвались.
Айзек наклоняется ближе, пристально вглядываясь мне в лицо.
– Ты уверена, что с тобой все нормально?
Я обмахиваюсь ладонью. В коридоре и без того жарко, а тут еще все сгрудились кругом и, главное, внимательно за мной наблюдают, ждут, чего я отвечу. Вдоль хребта скатывается капелька пота. Я на миг зажмуриваюсь, а когда вновь распахиваю глаза, стены начинают плыть, раздуваются, словно бока у воздушного шара, а затем схлопываются, безжалостно сдавливая мне грудь, да так сильно, что через несколько секунд я уже не в состоянии дышать.
– Ой! У тебя что, обморок?! – Голос Салли доносится будто из-под воды.
Я хочу ей сказать, что хватит висеть на моей руке и еще пусть Айзек хотя бы отодвинется, но дар речи меня покидает. Тело словно парализовано. Вот уже не могу различить давление чужих пальцев на собственной коже, дыхание Айзека перестает отдавать табаком…
– Давай-ка прогуляемся на свежий воздух! – командует Дейзи, увлекая за собой по коридору, к парадной двери. У меня подгибаются коленки, однако она держит под локоть крепко, не дает упасть.
– Эмма! – окликает Салли. – Может, тебе костыль подобрать? У нас есть!
* * *
Я молчу, пока мы сворачиваем за угол, пересекаем дворик, обычно заполненный народом в самых причудливых йогических позах, но сейчас до странности безлюдный, и осторожно спускаемся по склону к реке. Я стараюсь сосредоточиться лишь на голосе Дейзи; она беспрестанно повторяет:
– Дыши, Эмма, просто дыши и ни о чем не думай.
Она помогает мне усесться на валун неподалеку от воды, и я сгибаюсь в три погибели, роняя голову в руки. Все звуки по-прежнему доносятся словно из-под толщи воды, но хотя бы сердце перестало бешено колотиться, и мир уже не пульсирует перед глазами. Коленка отчего-то вновь кровоточит… Ах да, лейкопластырь, что дала мне Салли, так и остался в руке непристроенным.
– Ну как, прошло? – Дейзи всматривается мне в лицо.
– Нет. Нет. Мне нужны… мои таблетки.
Она вскакивает и глядит на главный корпус.
– Так, где они лежат?
– Не знаю… Не видела их с Покхары… Кажется, все уже обыскала.
– Черт… – Она вновь присаживается рядом и кладет руку мне на поясницу. Футболка, должно быть, насквозь промокла от холодного пота, но Дейзи не обращает внимания. – Ничего, найдем мы твои таблетки. И ты снова будешь в полном порядке. Не бойся, я с тобой, все будет хорошо.
Я киваю, хотя уверенности никакой.
– Так что ты там делала? – спрашивает Дейзи. – Иду по коридору, смотрю – ты стоишь, одна-одинешенька и, главное, с таким странным выражением на лице… Я-то думала, вы с Ал вместе тусуетесь…
Я вскидываю взгляд.
– Что ты хочешь этим сказать?
– В смысле?
– У тебя такой тон, будто ты злишься, что я провожу с ней время.
– А разве не так? Как приехали, ты от нее прямо не отходишь.
– Да потому что Линна вечно торчит или на медитации, или на лекциях Айзека, а я не хочу, чтобы Ал чувствовала себя позабытой.
Она смотрит на меня несколько долгих секунд, затем запрокидывает голову и разражается смехом.
– Ты бы сейчас себя видела! Думаешь, я ревную, что ли?.. Да я просто решила, что было бы неплохо побольше пообщаться с моей лучшей подругой, вот и всё. А то получается, ты меня игнорируешь.
– Ничего подобного.
– Уверена? – Ее голубые глаза меня буравят.
– Естественно! А кстати, что было, когда мы с Ал ушли? Айзек так и продолжил свой допрос третьей степени?
– Нет, он увел Линну куда-то вместе с Айсис. Я хотела было пойти за ними, но он сказал, что наша Линна все равно что открытая рана, что зараза прошлого из нее так и сочится и что мне нельзя быть с ней рядом, а то, дескать, я буду ее «инфицировать» и ей придется проходить весь процесс заново.
Я горько смеюсь.
– Ты шутишь.
– Клянусь! Он, похоже, и сам в это верит… Короче, – Дейзи нетерпеливо машет рукой, – я попыталась их разыскать на улице, не нашла и поэтому вернулась в дом. А уже там увидела тебя. На тебе лица не было, стоишь как истукан…
– Я слушала, что обсуждают Айзек с Черой.
– И что же?
Прищурившись, я смотрю на главный корпус. Айзек курит, облокотившись на подоконник своего кабинета. Ни за что не признаюсь Дейзи, но что-то в нем есть завораживающее. На первый взгляд он такой невозмутимый, даже расслабленный, но под поверхностью, за его вечными улыбками, под налетом всей этой псевдобуддистской дребедени явно бушует шторм. И я, кстати, отнюдь не готова принять за чистую монету его заверения, будто он успешно залечил свои психологические раны, всего лишь рассказывая о них. Сдается мне, ему до сих пор больно, и он просто сумел эту боль как-то заблокировать.
