— А вот и мой ученик. Надо же, юноша, я полагал, ты задержишься у Беленоса еще на несколько дней. Неужели Лекс вызвал его на задание?
— Н-нет, — брякнул Леарза. Девушка тоже вскочила и стояла рядом с толстяком-профессором, у нее были длинные светлые волосы и выразительные глаза под изящными бровями.
— Заходи, заходи, — благодушно предложил Квинн. — А это Эннис.
Девушка кивнула.
— Леарза, — сам представился ей китаб, чувствуя себя нелепо. — О-очень приятно.
— Ну раз уж Эннис здесь, я думаю, будет прекрасно, если она кое-что расскажет тебе о том, чем занимается, — сказал профессор Квинн; он единственный будто не замечал неловкости, возникшей в кабинете. Со спокойным видом отошел в сторонку, опустился в кресло за своим письменным столом. — Эннис, говори, пожалуйста, помедленнее, Леарза еще не до конца освоился с нашим языком.
Девушка, явно нервничая, села было на стол, потом спохватилась и резко выпрямилась; Леарза покосился на профессора и устроился на кушетке, где он подолгу сиживал и раньше, слушая лекции своего учителя. Эннис прокашлялась и выразительно посмотрела на Квинна; тот подмигнул ей.
— Конечно, у вас ведь тоже были… люди, которые лечили других людей, — неловко сказала она. Леарза кивнул.
— Я знаю это слово на вашем языке, — ответил он. — Врач.
— Д-да, врачи. Я недавно закончила учиться на врача, — пискнула Эннис. — Н-ну, я… не знаю, как это у вас было… принято, но могу рассказать, чем я занимаюсь… и буду заниматься.
— Я думал, у вас все это делают машины.
Эннис снова покосилась на Квинна, потом неуверенно произнесла:
— Если ты об этом, то… ну, профессия врача пользуется популярностью у младших…
— Я имею в виду, совсем… машины, — возразил Леарза. — Ну… неговорящие.
— Нет, нет, что ты! Конечно, мы используем машины, без них трудно поставить правильный диагноз, и на операциях без них не обойтись… но… — она нервно рассмеялась. — У моей профессии есть небольшая особенность. Ты должен понять. Если человека… правильно настроить на выздоровление, то он выздоровеет быстрее. Поэтому важно общение.
— Никогда бы не подумал, — с каменным лицом произнес Леарза и посмотрел на профессора Квинна. — Разве ваш народ не утратил способности к…
— Слово «душа» давно вышло из обихода в Кеттерле, — спокойно пояснил тот, — и наши ученые объясняют психологические процессы, — то, что ты привык называть душой, — с физиологической точки зрения. Тем не менее сами процессы никуда не делись. Положим, они слабее выражены, чем у твоего народа, и, уж конечно, не вызывают… катаклизмов.
— Когда человек радуется, — Эннис всплеснула руками, — в его мозгу выделяется… особое вещество, которое хорошо влияет на организм. И наоборот… я понятно объясняю?
— Вполне, — буркнул Леарза. — А безумие ты тоже лечишь?
— Я, ну… — удивилась будто она. — У меня своя… специализация. Но у нас есть врачи, которые этим занимаются. Только в Кеттерле… нечасто люди сходят с ума.
— Надо думать…А сколько лет у вас обычно живут люди?
— До ста пятидесяти лет, — ответила Эннис. — В среднем. Некоторые уходят из жизни раньше. Младшие живут иногда дольше, самый старый на свете андроид прожил почти четыреста…
— Долго, — протянул китаб. Профессор Квинн будто усмехнулся в бороду. Он сидел за своим столом позади Эннис, а она стояла, по-детски как-то сложив руки, и Леарзе вдруг пришло в голову, что эти двое, должно быть, родственники: что-то было смутно общее в их глазах, даже манере держать себя, какое-то одинаковое благодушие, хотя Эннис заметно волновалась, будто школьница на уроке.
Может, она — дочь профессора?..
…Точно, и волосы у них были совершенно одинакового цвета. Леарза наконец улыбнулся себе под нос.
Он как-то раньше и не задумывался о том, что у бородатого профессора может быть своя семья и дети.
Эннис еще немного сбивчиво рассказывала о том, что она делает как врач, наконец смущенно покосилась на часы и сообщила, что ей пора идти; профессор легко отпустил ее. Девушка ушла, и Леарза остался с Квинном наедине.
— Она ваша дочь, профессор? — спросил китаб.
— Внучка, вообще-то, — добродушно возразил Квинн. — Немногим старше тебя, юноша. Могу предположить, ты гадаешь, сколько мне лет?.. Сто семнадцать, не утруждай себя. Эннис — дитя моей младшей дочери. Ну что же, а теперь, пожалуй, стоит поговорить о том, как ты провел эти дни, Леарза. Понравилось ли тебе у Морвейнов?
Леарза, немного обескураженный, кивнул.
— Дан Улад совсем не такой, как Ритир, — признался он. — Там все куда понятней и ближе. Наверное, я именно так и представлял себе… будущее, — Леарза криво улыбнулся. — Еще когда и знать не знал о том, что…
Он осекся. Профессор Квинн молчал; только чтобы разрушить эту странноватую тишину, Леарза резковато спросил его:
— А что это за Лекс?
— О, Бел упомянул при тебе Лекса? — хмыкнул профессор. — Что ж, давно пора наконец объяснить тебе это, юноша. Для начала только скажи мне, что ты сам думаешь по этому поводу; насколько мне известно, у племен не было единого лидера, если не считать Эльгазена в самом начале их бытия. Их государственность распадалась точно так же, как и… хм, впрочем, это неважно. Я знаю, что во главе каждого селения оседлых племен стояли старейшины: небольшая группа наиболее уважаемых людей. То же самое и с кочевниками, их вели мудрейшие члены племени. Но когда перед лицом племен встала опасная угроза, старейшинам в Ангуре пришлось встать во главе всего и организовывать оборону. Как ты полагаешь, что могло бы из этого выйти, если б вы одолели темного бога?
Леарза сердито нахмурился.
— Я понимаю, к чему вы клоните, профессор, — наконец пробормотал он. — Когда нет единого лидера, врагу проще захватить нас врасплох. Так Лекс — это ваш… старейшина?
— Не совсем, — мягко возразил Квинн. — Лекс — это грань между властью и безвластием, юноша. Лекс никому не приказывает, но ведает всем. Лекс дает советы, которые обычно исполняются.
Холодная догадка пришла на ум китаба.
— Лекс — это машина, — сказал он.
— Лекс — это сложный комплекс машин, — ответил профессор. — Которые не обладают личностью, в отличие от андроидов, но обладают способностью к обучению.
Области, которые регулирует Лекс, можно перечислять долго. К примеру, ты заметил уже, что у нас отсутствуют деньги?
— Да, — буркнул Леарза.
— Деньги — это лишь способ регулировать потребление и производство вещей, необходимых человеку, — пояснил Квинн. — В Кеттерле этим регулированием занимается Лекс, поэтому деньги нам не нужны. То же самое касается многого другого.
— Лекс руководит и разведчиками, да? Это он приказал не вмешиваться в нашу жизнь? Чтоб на Руосе все шло так, как шло?
— Лекс не приказывает, — напомнил Квинн. — Все его указания носят рекомендательный характер.
— Но это ваша проклятая машина!..
Профессор резко поднялся с места; Леарза от неожиданности осекся, но Квинн лишь отошел в сторону, к широкому окну, за которым сияли небоскребы Ритира, и остановился, заложив пухлые руки за спину.
— Тебе сейчас не понять этого, юноша, — сказал он. — Возможно, поймешь когда-нибудь… потом. Лекс не просто приказывает: ведь Лекс — не человек. Прежде чем дать какое-то указание, Лекс тщательно просчитывает все возможные варианты развития событий. Учитывает прошлый опыт. У нас был… опыт.
— Каин рассказывал мне, — буркнул Леарза, отвернувшись. — О том, что уже четыре планеты погибло, а вы наблюдали все это время.
— Если так, то он должен был рассказать, что мы не были только пассивными наблюдателями, — своим благодушным голосом возразил профессор Квинн.
— О да, он говорил, что на Венкатеше погибло много ваших же людей.
Квинн обернулся, заглянув в худое лицо китаба; Леарза отвечал почти строгим взглядом, брови его были нахмурены.
— Лекс тогда порекомендовал ни в коем случае не вступать в открытый контакт с аборигенами, — произнес толстяк. — Потому наши люди внедрились в их общество, изучали его изнутри. Но мы тогда не имели никакого понятия о массовом бессознательном, тогда как их темный бог уже исподволь разрушал планету; мы никак не могли взять в толк, отчего это происходит. Тогда один из наших же разведчиков нарушил рекомендацию Лекса и сообщил венкам о нашем присутствии, попытался в открытую помочь им. Все закончилось тем, что действительно многие из наших людей погибли, как и тот разведчик.
— Хотите сказать, Лекс всегда прав.
— Нет. Никто не может гарантировать, что все это закончилось бы лучше, если бы все послушали Лекса, и мы остались нераскрытыми до самого конца. Пусть, скорее всего, крови тогда пролилось бы меньше.
