А удивляться было чему! Только чудом можно было объяснить, что, претерпев столько испытаний, в принципе будучи вне закона, не зная языка, друзья нашли в горах именно тот монастырь, доставив сюда полумертвого, в бессознательном состоянии, Михаила.
Чудо, что самолет, посаженный в горах Михаилом за несколько сот километров от уничтоженного ими центра бактериологических исследований, не разбился вдребезги и не взорвался (благодаря пустым бакам), а друзья отделались легкими ушибами. Один только Михаил сломал правую ключицу. Чудом они выбрались из дворца тухао – какого-то сумасшедшего феодала, где по-настоящему они впервые оценили огромную пропасть между европейской цивилизацией и азиатским средневековым укладом жизни.
Глава 8
Пройдя после аварии несколько сотен километров по лесистым плоскогорьям Большого Хингана и уже спускаясь в долину, выбившиеся из сил друзья обнаружили на одном из пологих холмов группу строений, обнесенных каким-то подобием крепостных стен. Над воротами, напоминавшими своей кровлей пагоды, лежали два деревянных резных дракона. Михаил, приблизив к глазам полевой бинокль, засмеялся:
– Я думаю, что за этими стенами опасность нас не ожидает.
Действительно, картина открывалась достаточно убогая. В бойницы по бокам ворот выглядывали две деревянные пушки, жерла которых были стянуты огромным количеством железных обручей. Возле нескольких часовых, охранявших с кремниевыми ружьями на плечах эти допотопные орудия, лежали солидной горкой грубо отесанные каменные ядра. По-видимому, цивилизация достигала этих мест с большим опозданием.
Михаил, опасавшийся в основном погони японских войск или гоминьдановских отрядов, перестал бояться других противников, явно недооценивая подлость, жадность, азиатское коварство, в течение веков культивируемое среди высшего феодального сословия этих краев. Интуитивное ощущение опасности на этот раз подвело его. Сказывались усталость и досаждавшая травма.
Им были позарез необходимы лошади и продукты. Мешочки с золотым песком, которые они получили от покойного Кингоро, вселяли уверенность в благополучном исходе возможной сделки. И вскоре они, пройдя горбатый мостик, перекинутый через ров, предстали перед глазами местного тухао. Белые пухлые руки почтенного помещика, восседавшего, как на троне, в резном кресле под шелковым балдахином, покоились на вышитых золотом подушках. Кончики пальцев утопали в тонких, длинных, инкрустированных серебром футлярах-трубках, раскинутых веером.
Этими длинными ногтями, хранившимися в футлярах и являвшимися предметом особой гордости тухао, тот, согнув кисти рук, мог достать локтевые суставы.
– Наши спесивые бояре в Древней Руси, с предлинными рукавами, рекламируя свою бездеятельность, просто дети по сравнению с этим спесивым кретином, – хмыкнул Лопатин, оглядывая роскошный двор.
Посредине двора журчал фонтан, звонко падавший в рукотворный пруд с золотыми рыбками. На искусственных скалах, обрамлявших пруд, росли изумительной красоты карликовые деревья. По бокам трона лежали, высеченные уже из камня, драконы с львиными головами, грозно скалившиеся на пришельцев.
Маленькие, бегающие, заплывшие жиром глазки помещика недоумевающе смотрели на друзей. Он никак не мог понять: каким образом сюда попали европейцы, что им надо и какая сила стоит за ними.
Организовав в имении из своих приближенных достаточно большую банду хунгузов, он нещадно эксплуатировал местных крестьян и грабил ненароком попадавшие в эти края караваны купцов. Часть добычи он отдавал городским чиновникам и поэтому чувствовал себя в этих краях независимым господином.
В общем: его хунгузы грабили, крестьяне на его землях выращивали рис и опиумный мак, а тухао отращивал ногти.
Из-за длинных ногтей он не пользовался руками. Его кормили и одевали слуги. Впоследствии Михаил только диву давался: как его на первых порах смогло провести это чучело! Но факт остается фактом.
Помещик, увидев золото, тут же согласился предоставить в их распоряжение лошадей, провизию и гостеприимным жестом пригласил их за стол с различными яствами. Только в конце обеда Муравьев почувствовал, прихлебывая бамбуковое вино, вкус опиумного отвара, которым их пытались опоить, и заметил по напряженно застывшим в тревожном ожидании лицам слуг и самого тухао скрытую угрозу. Только тогда он начал лихорадочно анализировать положение, в которое они попали. Ощутив замаскированный вкусом непривычного для него вина вкус опия, легкое пощипывание языка и головокружение, он выбил из рук уже слегка захмелевшего Лопатина громадную чашу, которую тот собирался опрокинуть в себя.
Картина безмятежности тут же исчезла. Доброжелательность как ветром сдуло с лиц окружавших их людей. Мгновенно в руках китайцев появились длинные мечи – прямые и тонкие, как солнечные лучи, кистени с острыми шипами на маленьких булавах, допотопные ружья и даже просто дубины.
С диким криком боли и страха жирный тухао, ломая спрятанные в драгоценных футлярах пальцы и ногти, покатился в зеленоватую глубину пруда. Михаил, уже выхватив у одного из еще только готовящихся к нападению бандитов меч, принялся орудовать клинком, как молнией.
Ничего не пивший Александр вступил в бой почти одновременно с Михаилом. Только Евгений замешкался на какое-то мгновение, но тут же огромный, низкий, но тяжелый стол в его могучих, высоко поднятых руках обрушился с грохотом на взвигнувших от страха противников.
Всюду раздавались крики избиваемых. Усиливалась паника. Хунгузы, грабившие обычно в общем-то мирных путешественников, здесь нарвались даже не на сопротивление, а скорее – на активное нападение, в результате которого они могли быть ограблены сами. Затрещали выстрелы из ружей. И хотя дрессура в диверсионной школе на первых порах помогала друзьям, как и неожиданность нападения, но врагов оказалось слишком много. Хорошо еще, что, как потом понял Михаил, основная банда находилась вне крепости, грабя в окрестностях какой-то обоз.
Несмотря на горы искореженных тел, китайцы не отступали. Друзья, оставившие в лесу пулемет и боеприпасы, истратили в револьверах все патроны; перезарядить было некогда и нечем. Хорошо, что нападавшие не могли применить в драке огнестрельное оружие, мешая друг другу, но выстрелы время от времени грохотали; и пули, казалось, плавясь от злобы, отскакивали от камней с хриплым рикошетным визгом.
Один из выстрелов все-таки достиг цели. Михаила, рассеявшего одну из групп нападавших и кинувшегося на помощь Лопатину, вдруг развернув в прыжке, швырнуло на выложенную истертыми булыжниками мостовую. В районе плеча расплывалось огромное кровавое пятно. Узкий меч выпал из его рук. Правая рука, из-за переломанной ключицы, слабо слушалась. Давал о себе знать и выпитый опиумный отвар. Все поплыло перед глазами, и он на миг потерял сознание. Евгений из последних сил сдерживал толпу. Еще мгновение – и их сомнут.
В этот момент на берегу искусственного пруда показалась перепуганная морда жирного тухао, измазанного тиной. Его пышная одежда превратилась в грязные мокрые тряпки, которые, прилипнув к телу, обрисовывали безобразную коротконогую фигуру. Визжа от боли в кистях (некоторые из поломанных ногтей были сорваны с мясом), он с трудом выползал на берег.
Первым это заметил Александр. Оторвавшись от наседавших врагов, в два прыжка он оказался возле него и, в мгновение намотав на руку его длинную косу, приставил лезвие меча к короткой, в жирных складках, шее образины.
– Сто-я-ять! – дико заорал он по-русски, перекричав шум драки.
В его крике было столько силы и ярости, что бой прекратился. Это позволило Евгению подхватить приходящего в себя Михаила и, приблизившись к Саше, прикрыть ему спину.
Забившийся было в руках Блюма тухао, почувствовав боль от слегка надрезавшего кожу острого как бритва меча, затих и что-то визгливо заверещал своим слугам.
Для друзей до сих пор оставалось непонятным: что заставляло подчиняться этому амебно-рыхлому и пустому существу окружавших его людей. Но тем не менее бой остановился. Пришедший в себя Михаил, зажав сорванной грязной рубашкой кровоточащую и страшную на вид рану плеча, пошатываясь, привстал с колен. Оперевшись на застывшего в боевой стойке на полусогнутых, похожих на громадные стволы деревьев ногах Евгения, яростно ощерившего белые зубы и держащего в каждой руке по мечу, Муравьев что-то прокричал по-китайски. Начался торг.
Необъяснимое везение помогло им выбраться из этой передряги. Получив четырех лошадей и установив между одной парой кобыл носилки, где поместили раненого Михаила, прихватив продукты и взяв в заложники потерявшего от страха всю свою помпезность тухао, они выехали из крепости.
В какие только переделки они не попадали за это время! Покорные, униженные и обобранные своими господами крестьяне тем не менее постоянно передавали о них информацию хунгузам, рыскающим по этой местности в поисках своего предводителя. Века, даже тысячелетия рабства пустили в душах этих людей такие корни, что, по-видимому, они уже рождались с прочно выработанной психологией рабской покорности, за горсточку риса уродуясь на полях и размножаясь на благо своего господина. И даже когда их хозяин, угнетавший и отбиравший у них последнее, унижавший их жен и дочерей, попал в тяжелое положение, они пытались его выручить иногда даже ценой собственной скотской жизни.
