К следующему полнолунию Молчун пришел в плачевном состоянии: голод выворачивал внутренности. Но это не давало повода для беспокойства, думал он. Главное — желание и сила воли. Однако, перекусив коровой до полного насыщения, утром он с беспокойством обнаружил, что есть все равно хочется. Но характер заставлял терпеть.
Перед последующим восходом луны Молчун уже просто лежал в своей берлоге, стиснув зубы. Голод вытеснил из головы все мысли, сила воли куда-то пристыжено задевалась. И снова, как бред, откуда-то пришло это чувство чужого страдания и угрозы ему самому.
Он встал, держась обеими руками за живот, словно тот мог нечаянно выпасть, и пошел по направлению, откуда шла волна ужаса. Молчун, подавив в себе животную панику, шатаясь, брел, чтобы узнать причину.
Но не дошел — все пропало, осталась только сосущая боль пустого желудка. В ярости он взвыл, решив, было, пройти дальше, но потом передумал: сегодня ночью он сможет гораздо быстрее добраться до истока этой угрозы.
10.
На следующее утро Молчун лежал на покрытом лапником полу хижины в полузабытьи. Ему повезло, что, удирая с того несчастного берега реки, случайно натолкнулся на большое дикое животное, которое без раздумий и разбирательств ошеломил переламыванием хребта и сожрал. Если бы не эта возможность, то силы бы, наверно, давно покинули его. Сколько, говорил коротышка, можно прожить, не питаясь?
Между ног слабо пульсировала, затихая, боль. Проклятая собака! Нашла же куда вцепиться! Но не эта травма его сейчас беспокоила — она-то как раз заживет со временем, отрастет, что положено, лучше прежнего. Еле удалось успокоить кровь, сочившуюся с раны, которая осталась вместо уха. Здесь все обстояло гораздо хуже.
Теперь Молчун знал, что вызывало такую волну ужаса и боли — меч. Возможно, он сделан из серебра, как предупреждал коротышка. Но было в нем еще что-то, как последний крик нестерпимой боли, навеки застывший в этом металле и от этого продолжающий терзать слух всякого, кто может слышать. А Молчун слышать как раз мог, хоть и не испытывал от этого радости. Надо было убивать этого мальчишку, только вот собака оказалась некстати.
Молчун лежал, скрючившись, и слабо скулил. Слезы текли по его лицу. Он снова слышал голоса из прошлого. «Потерпи, сынок, все пройдет», — прошептал ему на ухо мамин голос. Молчун давился слезами: «Мама, ведь нет у меня уха и никогда больше не будет. Как же ты можешь мне в него шептать?» «Сынок, сынок! Тебе следовало тогда убежать дальше!» — укоризненно шептал родной голос. «Но ведь я убежал! Они меня не догнали!» «Дурачок! Тебя они не догнали, тебя настигла ненависть! С ненавистью жить нельзя», — ласково говорила мама. «Мама! Я же мстил за вас! Они мне заплатили сполна!» «Мой маленький зайчонок! Ты душу свою потерял в ненависти!» «Что же делать, мама?» «Лежи, сынок, выздоравливай! Скоро все кончится!»
И Молчун проваливался в забытье, чтобы, приходя в себя на некоторое время, думать: что делать дальше? Разговоры теней уже не отвлекали. Он искал вариант выхода.
План сложился сам собой, едва только он задался вопросом: кто виноват? Конечно же, проклятый коротышка! «Перворожденный, так его и разэтак!» С ним, безусловно, нужно посчитаться. А лучше всего — убить напрочь, чтоб тот не смог отлежаться где-нибудь и продолжать творить свои дела. Для этого нужен меч. Тот самый клинок, что был в руках у мальчишки. Поэтому его тоже придется валить. Впрочем, его нужно просто по жизни уничтожить. Отрубленное ухо должно быть отмщено. Сначала этого парня необходимо найти, а для этого нужны силы. На вегетарианской пище бодрости не напастись, значит, пора завязывать с диетическим питанием.
Впервые Молчун заснул спокойно, если, конечно, не считать того, что голод — не тетка. И даже не дядька. Голод — брат. Его никогда не забываешь, с ним считаешься, заботишься, а в ответ — одни беспокойства.
Последующие дни до полнолуния были заняты подготовкой к акции возмездия: «Ухо за ухо». Молчун выяснил для себя, где находятся ближайшие поселения, в одном из которых, без сомнения, доживал последние дни обладатель дивного меча, выкопал в лесу яму, куда планировал закопать недоеденные останки грядущего ночного пира. Вероятнее всего пропавшего человека будут искать, надо сделать все возможное, чтобы поиски не увенчались успехом. Также он делал и расставлял ловушки на зверей, чтобы было чем питаться в человеческом своем обличье. Зайцы попадались регулярно, над ними даже не всегда успевали поглумиться местные грызуны. Молчун заготавливал тушки впрок. Попробовал, было, с голодухи съесть самого свежего прямо живьем, запивая кровью, но ничего, кроме рвотных позывов не добился. Надо терпеть! Осталось всего несколько дней.
На охоту он отправился еще в сумерках: решил осмотреться, пока звериные инстинкты не взяли верх над здравым рассудком. В деревню соваться было опасно: хижины располагались довольно близко друг к другу, могли поднять тревогу, не дав ему уйти. К тому же по периметру селения располагались посты с викингами на стороже. В межсезонье они с удвоенной энергией стерегли покой, отрабатывая еду. Коротали, так сказать, время до очередного похода.
Придется брать стражника. Навряд ли он весь внимание — отбывает свой долг, скорее всего. Повезет — не хватятся долго. В любом случае, можно рассчитывать на то, что искать устремятся лишь только с рассветом: чего толку бегать по лесу в кромешной темноте? Так, по ближайшим кустам пошарятся с факелами — и будут ждать восхода. Если не поднимут тревогу во время его, Молчуна, нападения.
Но все прошло гладко: викинг даже не мяукнул, когда удар могучей лапы в прыжке свернул ему шею, чуть не оторвав голову напрочь. Шапка с нашитыми железными полосами улетела в темноту, а викинг осел на непромерзшую еще, мокрую землю. Пока был живым, он, отложив копье, усердно ковырялся у себя в заду: поправлял одежду, что ли? Оборотень, наблюдавший за ним из кустов, бесшумно пошел на сближение. Перед самим решающим прыжком викинг что-то почувствовал, наверно. Он поднял голову и встретился взглядом с горящими красными глазами голодного зверя. Стражнику хватило времени только прошептать: «Мама!» и умереть, получив удар, каким по силе никто из смертных похвастаться не мог.
Утром, конечно, собрали собак, обеспечили их людьми и пошли искать пропавшего викинга. Обнаружили слетевшую шапку, чуть дальше в лесу обрывки одежды и следы крови — здесь оборотень утолял свой первый голод, сожрав сердце с внутренностями. Также нашли следы лап громадного волка. И больше ничего — собаки наотрез отказывались идти по следу зверя, поджимая хвосты и кокетливо поглядывая на людей. Лучшие следопыты прошли по редким отпечаткам в грязи до реки, где путь странного волка обрывался, хоть и старательно проверили берега на пятьсот шагов вперед и назад от последнего следа перед водой. Человек пропал практически бесследно. На том и остановились.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
