Вместе с Фицко рассмеялся и Ледерер.
Но смех у него получился вынужденный и горький: верный ли он выбрал путь? Не погибнет ли Калина по его вине?
Эти сомнения грызли Павла все больше и больше. А на дворе уже кишмя кишели гайдуки и наемники из окрестных сел.
Красные униформы шевелились там, словно волны кровавого моря. Шпоры звякали, оружие бряцало, взмыленные кони ржали, стражи порядка и спокойствия злобно переругивались, готовясь к предстоящему бою с разбойниками.
Одно слово — и они ринутся со двора на охоту, точно стая демонов из самого ада…
Павел Ледерер сновал по новому жилищу, расстроенный мыслью о своем предшественнике, слесаре Петре Духоровиче, поседевшем на службе у чахтицких господ и вынужденном теперь оставить место столь незамедлительно.
Он устало опустился на пустой ящик. Но тут из задумчивости вывел его мягкий и одновременно невеселый голос:
— Сынок, прости, что так называю тебя, ибо не знаю честного имени твоего. Я ухожу, чтобы освободить тебе место. Но забыл одну вещь, не серчай за то, что я за ней воротился.
И старый мастер снял со стены деревянный крест и маленькую лампадку, горевшую под ним.
Павел Ледерер растроганно посмотрел на старика, такого доброго с виду. Совесть его взбунтовалась. Он встал и собрался было протянуть старику руку, попросить прощения, сказать, что не в силах лишить его хлеба. Уж лучше сам пойдет поищет где-нибудь работу!
Но вдруг лицо его, словно от удара бича, исказилось ухмылкой, и на мастера обрушились безжалостные слова:
— Да ну тебя, старый дурак!
В дверях стоял Фицко — он тут же загоготал, а вместе с ним и Павел.
Старик печально взглянул на них и, прижав деревянный крест к груди, молча вышел.
— Он маленько чокнутый. — Фицко хлопнул Ледерера но плечу. — Интересно, поможет ли Спаситель теперь, когда ему негде главы приклонить, да что там — некуда инструмент деть. Он еще приютил шестерых осиротелых внучат, чтобы они вместе с ним молились да голодали. Но с господского двора он должен в два счета убраться. Глядишь, где-нибудь под старой ивой сам черт заместо Спасителя найдет его со всеми его сопливыми внучатами. Ха-ха!
В ловушке
Из своего укрытия на вершине Плешивца Андрей Дрозд внимательно оглядывал большак и проселки, которыми ездили господа.
— Эй, други, там затевается какая-то катавасия!
Ян Калина и остальные молодцы внимательно осмотрели долину.
— В Чахтицы уже с полдня мчатся со всех сторон наемники и гайдуки. Нетрудно догадаться, для чего они там собираются.
— Гром и молния! — выругался Вавро. — Коли так дело пойдет, сегодня или завтра на нас кинется целая свора господских гончих псов!
Разбойники задумчиво переглянулись.
— Была бы хоть весна! — вздохнул кто-то.
И вправду, совсем иная жизнь, когда холмы покрываются густой зеленью и любая долина, луга и рощи становятся спасительным убежищем. Тогда уж не приходится прятаться днем и только ночью выползать из укрытия. Весной молодцы-разбойники бывают свободны как птицы.
— Все это из-за тех несчастных гробов! — пробурчал Вавро без тени укоризны в голосе. — Видать, нынче немалый был переполох в Чахтицах! — И ухмыльнулся, представив, как взъярилась чахтицкая госпожа, когда проведала об их ночной проделке.
И стали молодцы судить-рядить, как изготовиться, чтобы налет не застиг отряд врасплох. Они решили, что налет надо ждать скорее всего на следующий день, поскольку ночью с разбойниками лучше не шутить. А к тому времени их и след простынет.
— Вечером я отправлюсь на встречу со своим дружком, — сказал Ян Калина, — а вы постарайтесь собрать съестные припасы. В Желованах, Граховиште, в Костелном или Крайнем загляните к корчмарям, возьмите сала, ветчины, вина и как можно скорее соберитесь за вишневской лесной сторожкой. Я туда примчусь, и мы посоветуемся, на каком холме припрятать запасы, покуда эта красная нечисть не успокоится.
Все согласились.
Уже смеркалось, когда Ян Калина, простившись с товарищами, отправился на встречу с Павлом Ледерером. Оглядевшись с одного из возвышений, он увидел башни чахтицкой церкви, и сердце громче забилось. Погрустневшими глазами он искал улочку, а в ней два знакомых домика. И со стыдом признался себе, что по Марише тоскует даже больше, чем по старушке-матери. Неудержимо захотелось завернуть к Чахтицам. Хотя бы на минутку подойти к окну, увидеть материно лицо и приласкать взглядом Маришу. В вечернем полумраке на него частенько находило такое настроение, но он всегда его пересиливал. Пересилил он его и на этот раз и решительно зашагал к Частковцам.
Неподалеку от мельницы, на краю дороги, в густой тени деревьев, находилась часовенка. Там он и опустился на лавочку, вытесанную в скале.
Тихий ветерок раскачивал ветки, внизу под дорогой журчал ручей и сонно стучали мельничные колеса.
Он думал о сестре. Где она, несчастная Магдула, какая судьба ее постигла? Не поздно ли он вернулся? Не угасли ли ее кроткие, испуганные глаза? Не сорвала ли зловещая смерть розы с ее щек?
С чувством облегчения вспомнил Ян о своем новом друге Ледерере. Тот работает в замке, и с его помощью он обязательно найдет Магдулу, живую или мертвую.
Чу! — шаги… Калина поднял голову.
К нему приближалась темная фигура.
— Это ты, Павел?
— Да, я.
Но в ту же минуту Павел застыл в изумлении. Казалось, деревья вокруг часовенки обратились в людей — со всех сторон к нему устремились темные фигуры. Сколько их? Многое множество. Всей Дроздовой дружине нашлась бы тут работенка. Он успел еще заметить маленькую колченогую фигуру.
«Неужто Фицко?» — подумалось. Да, он не ошибся тут же раздался отвратительный смех.
— В чем дело? — спросил он, не веря своим глазам.
— Молчи, ни о чем не спрашивай, — ответил Ледерер. — Подумай как следует. И не сопротивляйся — сила на их стороне.
Что это? Неужто лучший друг предал? Похоже на то! Вот он стоит сейчас, точно окаменев от сознания своей подлости, а темная свора между тем рвется под хохот Фицко к жертве этого мерзкого горбуна..
Калина пришел в бешенство. Он подскочил к слесарю и стал бить его по лицу.
— Изверг! Предатель!
Тут на него набросился Фицко, сжал его ногами и руками, словно обручами. И они стали кататься по земле Гайдуки тоже навалились, и все закопошились в яростном клубке. Калина дрался с нечеловеческой силой, наносил удары ногами и руками, рвал нападавших ногтями, кусал их, подобно хищному зверю. Но их было двенадцать, да и Ледерер помогал, он связал ноги павшего и так безжалостно стянул их, что Калина заскрипел зубами от боли.
— Не дергайся так, приятель, — пытался унять его Ледерер, — зря силы тратишь!
— Иуда тебе приятель! — крикнул Калина.
— Куда Иуде до него! — хохотнул Фицко. — Этот предает только за золото.
— Так ты за золото продал меня? — спросил Калина, и в его голосе вместе с возмущением слышалась бесконечная боль.
Ледерер ответил молчанием. Если бы в те мгновенья светила луна, Калина увидел бы перед собой страдальца, лицо которого выражало одну лишь жалость и неуемную тоску.
— Прости, — выдавил он еле слышно.
— Попросишь прощения у бездыханного трупа, который завтра будет висеть на виселице!
— А ты не надейся на виселицу, это была бы для тебя слишком роскошная смерть, ха-ха!
Калину кинули на телегу, и она загрохотала по дороге к Чахтицам.
Алжбета Батори провела весь вечер в мучительной тревоге. Впервые в жизни ее обуял неведомый страх, сама не своя, она бродила по замку, из залы в залу, шпыняла служанок и то и дело выглядывала из окна, не возвращаются ли наконец люди Фицко с пойманным Калиной.
Всех разбойников надо было во что бы то ни стало изловить и наказать! И первого — Калину, он — ученый, следовательно, наиболее опасный. В конце концов упрямство ее перебороло страх. Кто отважится судить о поступках Алжбеты Батори, представительницы именитого рода, вдовы Ференца Надашди, героя, одержавшего победы над турками, сестры семиградского князя Габора[34], внучки польского короля Стефана Батория[35]? А если кто и отважится, так он узнает, что она всегда поступает как ей заблагорассудится и свою свободу сможет защитить от любого! Особенно тогда, когда ее красота засияет, точно солнце, и ослепит и юных и старых.
Она будет прекрасна, она будет источать очарование, о котором слава разнесется широко окрест. Своею красотой она подчинит себе любого, в том числе и законников!.. И горе тем, кто осмелится вмешиваться в ее дела! Разбойники будут уничтожены — и как можно быстрее. А как поступить с чахтицким священником?
Она стала замечать, что он почему-то внушает ей страх. Он друг суперинтенданта Элиаша Лани из Бытчи, как сениор[36] может науськать против нее проповедников всей округи, да и с палатином Дёрдем Турзо[37] он знаком. Надо что-то предпринять: ведь он становится ее открытым врагом. Отверг особое вознаграждение, наперекор ее указаниям тело Илоны Гарцай предал земле тихо, без всякой пышности и речей. А сегодня даже голову перед ней не склонил. Надо заняться им — добиться его перевода в другой приход. А может, отравить…
