Важно, чтобы кое-что до Ягубова дошло через Кашина, как бы минуя главного редактора.
— Ягубов — наш человек, — успокоил Макарцева Валентин. — У него хватка крепкая. Знакомится. Полдня читал личные дела. Говорит, надо знать, с кем имеешь дело…
Все теперь говорят «наш человек», и все вкладывают свой смысл.
— Это правильно, — заметил Макарцев вслух. — Надо знать функции и способности каждого. У меня все!
Валентин поднялся со стула, кивнул, молча вышел, стараясь не волочить ногу. Макарцев подождал, пока дверь закрылась, достал из сейфа серую папку и, открыв рукопись на одной из первых страниц, решил сличить шрифты редакционных машинок, собранные Кашиным, с текстом маркиза де Кюстина. Он не знал, как это делается, и сам придумал способ: находить у каждой машинки изъян — поломанную или подпрыгивающую букву и сверять эту букву с такой же в рукописи. С какими буквами лучше всего это сделать, подсказала таблица, аккуратно заполненная Кашиным.
Редактор перебрал все листки, на которых в рамочках требовалось выбить определенные буквосочетания, но подходящего шрифта не подобрал. Значит, рукопись перепечатывали не у него в машбюро. Это уже легче. Спрятав папку в сейф, Игорь Иванович подписал таблицы там, где было обозначено «Подпись руководителя предприятия (учреждения)» и вызвал Анну Семеновну, чтобы та отнесла листки Кашину. Макарцев понял, что зря успокоился. Раз Кашин не знает о рукописи (вряд ли скрыл), то она может быть подброшена не Московским управлением КГБ, а из центрального, что гораздо хуже. В редакции наверняка есть еще несколько человек, осведомляющих органы независимо и выполняющих свои задания, но Макарцев, как ни пытался выяснить кто именно, точно не знал.
Большие напольные часы со сверкающим маятником, стоящие в углу кабинета, пробили полдень. Еще немного — и будут сутки, как эта чертова папка лежит у него, а он так и не придумал что предпринять. А там придет в голову мысль, что он дал ее читать, или испугался, или растерялся. Если спросят, нужно хотя бы заготовить достойный ответ. Кому в этом щекотливом вопросе довериться? И сделать это немедленно, пока не поздно. Редактор решил, что дельный практический совет он может получить только у одного человека, и не где-нибудь, а у себя в редакции, — у Раппопорта.
Не пойти ли самому к нему в отдел? Вызвать в коридор и поговорить. Но такой контакт привлечет нежелательное внимание. Лучше здесь — обычный производственный разговор. Тут же Макарцев подумал в который раз, а не прослушивается ли его кабинет. Вряд ли, однако, станут так просто прослушивать своих, преданных партии людей. Пока это не может повториться. Поколебавшись, вызвать ли Раппопорта через Анну Семеновну или соединиться по селектору, редактор поднял трубку городского телефона.
— Яков Маркыч, — с неловкостью, которую (глупо, конечно!) не смог скрыть, произнес он. — Ты бы не мог подняться ко мне?
14. РАППОПОРТ ЯКОВ МАРКОВИЧ
ИЗ АНКЕТ, ЗАПОЛНЕННЫХ В РАЗНЫЕ ГОДЫ
Должность: исполняющий обязанности редактора отдела коммунистического воспитания трудящихся газеты «Трудовая правда».
Литературный псевдоним: Я.Тавров.
Родился 13 (26 по новому стилю) января 1917 г. в Бердичеве.
Национальность: индейский еврей.
Социальное происхождение: служащий.
Партийность: член КПСС с 1958 г. Партбилет No 61537813.
Состоял ли ранее в КПСС: состоял с 34-го по 38-й и с 44-го по 51-й. В других партиях не состоял. Колебаний в выполнении линии партии не имел.
Преследованиям до 1917 г. не подвергался. В войсках белых правительств не служил. Преследованиям после 17-го подвергался с 38-го по 41-й и с 51-го по 56-й. Полностью реабилитирован.
В плену или интернирован в период Отечественной войны не был.
За границей не был. Родственников за границей нет. Знание иностранных языков — немецкий (чтение и возможность объясниться).
Правительственные награды: медаль «За победу над Германией», медаль «За победу над Японией».
Военнообязанный, состав офицерский, младший лейтенант. Годен к нестроевой службе. На второй день первой мобилизации должен явиться в Наро-Фоминск, в райвоенкомат, а в случае его уничтожения — в г. Волоколамск, средняя школа. (Вклейка в военный билет Я.М.Раппопорта.)Военный билет No ТК 1683774.
Партийная и общественная работа: член партийного бюро редакции «Трудовой правды», член месткома редакции (культмассовый сектор).
Семейное положение: женат. Жена Рабинович Ася Исааковна. Сын Константин, рождения 1947 года.
Паспорт III НМ No 844283, выданный 104 о/м г. Москвы 18 июня 1956 г. Прописан постоянно по адресу: Москва, 3-я Парковая ул., д. 59, корпус 3, кв. 94. Тел. 269-13-44.
БЕСКОНЕЧНЫЕ ПАДЕНИЯ ЯКОВА МАРКОВИЧА
Вы, может, и не поверите, но абсолютно все ответы на вопросы из доброй сотни, а может, и большего количества анкет, которые Якову Марковичу приходилось заполнять, он помнил назубок. Это было очень важно, чтобы, не дай Бог, в каком-нибудь пункте случайно не описаться. Сам Яков Маркович в этом слове почему-то всегда ставил ударение в начало, хотя имел в виду исключительно истечение слов. Он утверждал, что эти ответы каждый советский человек должен помнить и после кончины, поскольку неизвестно, берут ли русского, не говоря уже о еврее, без анкеты в ад, а уж в рай, так это совершенно точно, нет.
Хорошенько помнить свои записи в анкетах ему приходилось еще и потому, что ни на один вопрос, даже вовсе простой, Яков Маркович не мог ответить «да» или «нет». В каждом «нет» было все-таки немножечко «да», а в каждом «да» — какой-то процент «нет». Наиболее истинным он считал то, что было написано в предыдущей анкете, а об остальном мог только догадываться, известно остальное или неизвестно в каких-либо организациях лучше, чем ему самому. С уверенностью он мог лишь указать свой нынешний псевдоним, хотя и тут, конечно, имелся один процент туда и один сюда.
Его мама Сарра Раппопорт была родом из Украины, из самой что ни на есть черты оседлости. Она рассказывала сыну, что в молодости, когда за ней, большевичкой, после ссылки нелегально проживавшей в Петербурге, стала следить полиция, она уехала в Берлин и там познакомилась с настоящим немецким коммунистом. Возможно, он тоже был еврей, но может быть, что и нет. Сарра Раппопорт вспоминала, как в берлинской синагоге, по настоянию ее родителей (отец Сарры имел часовую мастерскую), раввин сделал обрезание ее мальчику 13 января 1917 года и записал его рождение этим днем в книге под именем Янкель.
— И вот с тех пор, с легкой руки раввина, — жаловался Яков Маркович, — мне делают обрезание все кому не лень.
Получая в 33-м в Москве паспорт, он записался Яковом. Бывшего своего мужа Сарра звала Марком, товарищи — Меером. Настоящее его имя никогда не употребляли. В синагоге Янкеля записали по фамилии отца, но пока мальчик был маленьким, отца у них в доме не поминали; он остался в Германии, а Сарра, вернувшись после революции в Россию, боялась, что сын проболтается! Она предполагала, что раз его отец не пишет, значит, он в подполье. И поэтому фамилию сыну она написала свою.
Однажды к ним пришел иностранец. Мать в это время работала машинисткой в Совнаркоме. Говорил он почти по-русски, передал привет и посылку. Он уговаривал мать уехать к отцу, который, оказывается, давно переселился в Соединенные Штаты и имеет там свой маленький бизнес.
— Возможно, он забыл, что он коммунист! — разнервничавшись, кричала Сарра на гостя. — Но передайте ему, что я своих убеждений не переменю ни за какие коврижки!
— И не надо менять, — уговаривал ее американец. — Вы будете коммунист у нас в Америка. Здесь коммунист много, у нас мало. И потом… Он все-таки отец на ваш ребенок… Он вас любит!
— Если любит, пускай приезжает сюда строить коммунизм!
Больше Яков ничего о своем отце не слышал, не интересовался им во избежание недоразумений, и в анкетах писал, что родственников за границей нет. При получении паспорта, не имея свидетельства о рождении, вместо Берлина назвал другой хороший город — Бердичев, потому что он тоже начинался с Бер. И, как впоследствии сам убедился, он поступил весьма дальновидно. Что из документов он мог предъявить в милиции? Только старый паспорт Сарры, с которым она до революции ездила за границу и обратно. И когда предъявляешь какой-нибудь документ, сразу начинается путаница. В паспорте было записано: «Вероисповедание иудейское».
— Это кто же такая твоя мать? — спросил начальник милиции.
— Еврейка.
— А из чего это, спрашивается, видно?
— Иудеи — это евреи.
— Не врешь? — начальник смотрел недоверчиво.
— Честное комсомольское!
— А разве «иудей» хуже, чем «еврей»?
— Вообще-то нет, не хуже…
— Давай тогда для точности запишем «иудей».
Паспортистка, выписывая это красивым шрифтом, написала вместо «иудей» — «индей». А когда он удивился, успокоила:
