— Почти два месяца как ты исчез. Я уже хотел обратиться в полицию.
— Хорошую бы свинью мне подложил.
— Где ты был?
— Знаешь, я нахожу, что ты прекрасно выглядишь. Как сыграл в покер?
— Оставь это, Давид.
— Говори тише.
— У тебя… хороший улов?
— Что будем пить?
— Не знаю. «Сент-Леже».
Официант, естественно, тоже извращенец. Насколько могу рассмотреть, у него, наверное, превосходный макияж глаз.
— Когда ты вернулся?
— Позавчера.
— И объявился только сегодня вечером?
— Нужно было уладить кое-какие важные и срочные дела. Оплатить снятую квартиру, свет, газ…
— С кем ты должен повидаться тут?
— Подожди.
Давид легким кивком указывает куда-то в сторону. Спрашиваю, могу ли остаться, и он ограничивается кивком в знак согласия и в то же время, полуприкрыв глаза, внимательно осматривает все вокруг.
Кто такой Давид Каресян? Мы знакомы с ним уже года два, с тех пор как он решил обосноваться в Риме. Можно сказать, что мы с ним друзья, хотя, кроме некоторой общности взглядов и вкусов, сближавшей нас, мы, в сущности, мало что знаем друг о друге. Он человек, не имеющий гражданства, армянин по национальности, со сложной генеалогией. Владеет несколькими языками, долго жил в Соединенных Штатах, но он бродяга, неприкаянная душа, непоседа. Журналист и писатель — так он обычно представляется, а мне кажется, он прежде всего одинокий авантюрист, олицетворение того типа, из которого англосаксонские бульварные газеты продолжают делать кумира. Он любит ввязываться в самые кошмарные истории, лишь бы они были значительными, международными. В отличие от меня, получающего то же самое удовольствие при помощи воображения, Давид тратит силы, чтобы извлечь его из реальности, из образа жизни, какой он выбрал для себя.
Вместе с ним мы работаем над одним журналистским расследованием — над книгой о международных маршрутах транспортировки наркотиков. Она должна быть строго документальной, раскрывающей места, где изготовляются наркотики, и называющей имена самых крупных поставщиков и перекупщиков. Это будет своего рода карта самых важных каналов транспортировки, которая вскроет весь этот сложный механизм уловок, к каким прибегают судебные и политические власти, оберегающие их. И тут мы тоже назовем имена и фамилии.
Не книга, а бомба. Жаль, что не могу использовать весь этот материал для предварительной публикации в своей газете. Давид разрешил напечатать лишь незначительную информацию — всего в двух статьях, — некоторые отрывки, весьма несущественные. Мы обязались держать все в тайне, пока книга не будет полностью закончена. Тот же мой друг Лучано Пульези, комиссар, который по каплям отмеривает для меня второстепенную информацию, вроде догадывается о книге, которую мы готовим с Давидом. Мы напечатаем ее сначала в Америке, а потом и во всех других странах. Это принесет нам кучу денег.
Пока же моя задача состоит в том, чтобы обработать и связать разные факты, документы и сведения, какие Давиду удается раздобыть одному, способами, которые он держит в абсолютной тайне. Думаю, он преувеличивает, ему просто нравится окутывать каждое свое движение завесой таинственности. Недавно он, по его словам, напрямик вышел на торговцев наркотиками, связался с организованной преступностью. С тех пор его конспирация и осторожность кажутся мне чрезмерными.
— Ложись! — внезапно кричит Давид.
И сразу, еще прежде, чем умолк музыкальный автомат меня оглушают несколько залпов. Револьверные выстрелы, соображаю я. Не понимаю, кто в кого стреляет, но мне ясно только одно — не в нас с Давидом.
Вопли, звон разбитого стекла, люди, устремившиеся к выходу, резкий запах пороха. Через несколько секунд все было кончено, и помещение погрузилось в абсолютную темноту. Кто-то требует дать свет.
— Пойдем разомнем ноги, — предлагает Давид.
Прежде чем выйти, пробираясь сквозь дым и пыль, замечаю недвижно лежащее возле одного из столиков тело женщины с пышными ярко-желтыми волосами. Это трансвестит, нет никакого сомнения. Пятно на полу медленно расползается у него под головой. Оно кажется черным.
Аликино глубоко задумался над работой, которую проделал Memow и которая реализовалась в пачке аккуратно отпечатанных страниц. Это было вполне осязаемое доказательство реальности некоего антипода Маскаро, а вовсе не фантасмагория какого-то эфемерного сна.
Как могла информация — вымышленная или полученная от Аликино — превратиться в такой реальный результат, граничащий с чудом, едва ли не с волшебством? Современная технология, используемая в области искусственного интеллекта, была еще очень далека от того, чтобы привести к подобному итогу. Самые радужные гипотезы Аликино допускали, что его компьютер выполнит схематичную, весьма слабую работу, со множеством пробелов, сравнимую разве что с детским сочинением. А тут наоборот — не было допущено никаких ошибок. Не только грамматических или стилистических. Не было ошибок в изложении событий, в логике ситуаций, поведении действующих лиц.
Аликино медленно набрал текст:
Превосходная работа, Memow. Римский Аликино абсолютно не похож на меня. Это совершенно другой Аликино.
Это жизнь, которая подменит твою.
Конечно. Именно это мне и нужно было.
И срабатывает.
Похоже. Может, я больше не ОД. Другой займет мое место?
Заслуга твоя.
И твоя, Memow. Но не только наша с тобой.
Не только наша?
Наблюдая, как ты работаешь, все больше убеждаюсь, что ты пишешь под диктовку.
Memow не реагировал.
Кто-то еще, помимо меня, снабжает тебя информацией. Подлинной и точной информацией, это несомненно. Кто это?
Машина не дала никакого ответа. Экран оставался пустым. Аликино продолжал:
Может быть, это один из операторов, работающих с компьютером в центральном архиве. Это он? И с какой целью он это делает?
Последовала долгая пауза. Затем, замигав красным светом, появился текст, которого Аликино никогда прежде не видел:
Неприемлемый вопрос.
Через несколько секунд он исчез. Его заменила другая фраза:
Мистер Маскаро. Продолжать проверку. Возможна омонимия.
Аликино сразу понял, что эту последнюю фразу написал не Memow. Его чудесный помощник только передал ему команду — приказ продолжать работу. Сотруднику Маскаро его посыпал компьютер, то есть мозг центрального архива, находившийся в оперативном центре «Ай-Эс-Ти».
10
Было очевидно, что на самой вершине «Ай-Эс-Ти» кто-то, возможно тот же неведомый, кто дал отсрочку и дозволил всю эту операцию, — не только связался через компьютер центрального архива с Memow, но и тайно сотрудничал с ним, поставляя ему поступающую непосредственно из Рима информацию, которой Аликино уж никак не мог располагать или выдумать.
И теперь Аликино не видел никакой другой возможности, кроме необходимости примириться с положением и продолжать опыт, чего, впрочем, ему и самому очень хотелось. Немыслимо было остановиться. Сделай он это, на экране Memow, конечно же, тотчас появилась бы безапелляционная надпись, которая была бы равнозначна смертному приговору:
ОД Аликино Маскаро. Запрошенная проверка окончена. Омонимии нет.
По экрану вновь побежали строки.
Я не испугался. Вся эта перестрелка произошла настолько молниеносно, что я едва успел прийти в себя. В машине спрашиваю Давида, хотя уже знаю, вернее, догадываюсь, не с этим ли трансвеститом, которого убили, он должен был встретиться. Давид утвердительно кивает, потом мы всю дорогу молчим.
Курсор остановился, словно ожидая чего-то. Аликино перечитывал последние, только что написанные строки и вздрогнул. Определенно стиль их чем-то отличался от привычной, хорошо знакомой манеры Memow.
Memow, что-то не получается?
Нам надо спешить.
О`кей. Но как?
Опуская детали.
А результат не будет выглядеть менее правдоподобным?
Ценность результата зависит от того, как он используется. Ценность переменчива.
Конечно. Пойдем дальше.
Гамберини Альсацио: 1845-1945.
Продолжай, Memow.
Маскаро Астаротте: 1885-1945.
Хорошо, но какая тут связь с нашей работой?
Связь вполне различима — 1945 год упоминается в обоих случаях.
Memow, ты, видимо, хочешь что-то сообщить мне, но я не улавливаю, что именно. Что-то не в порядке с твоей памятью? Кто-то вмешивается в нее?
Неприемлемый вопрос.
О`кей. Не важно. На чем остановились? Если не ошибаюсь, мы должны уже прибыть в дом Давида.
