Многие смотрят на тарифный протекционизм как на привилегию, предоставленную наемным рабочим страны, гарантирующую им на протяжении всего своего существования более высокий уровень жизни по сравнению с тем, который у них был бы в условиях свободной торговли. Этот аргумент выдвигается не только в Соединенных Штатах, но и в любой стране мира, где средняя реальная заработная плата выше, чем в другой стране.
Действительно, следует признать, что в условиях полной мобильности капитала и труда во всем мире будет господствовать тенденция выравнивания цены труда одного и того же вида и одинакового качества[Детальный анализ см. с. 586587.]. Хотя даже если бы существовала свободная торговля товарами, эта тенденция отсутствовала бы в нашем реальном мире миграционных барьеров и институтов, затрудняющих зарубежные капитальные вложения. Предельная производительность труда в Соединенных Штатах выше, чем в Индии, потому что здесь инвестиции на одного работающего больше и потому что индийским рабочим мешают переехать в Америку и конкурировать на американском рынке труда. Нет необходимости, объясняя эту разницу, исследовать, больше или меньше запасы полезных ископаемых в Америке по сравнению с Индией, а также не является ли индийский рабочий расово неполноценным по сравнению с американским рабочим. Однако, может быть, этих двух явлений, а именно институциональных ограничений на перемещение капитала и труда, достаточно, чтобы объяснить отсутствие выравнивающей тенденции. Поскольку отмена американских пошлин не может оказать неблагоприятного влияния на эти явления, то она не может изменить уровень жизни американских рабочих в худшую сторону.
Наоборот. В условиях положения дел, при котором мобильность капитала и труда ограничена, переход к свободной торговле товарами неизбежно повысит уровень жизни американцев. Те отрасли, в которых американские издержки выше (американская производительность ниже), станут меньше, а те, в которых издержки ниже (производительность выше), расширятся.
При свободной торговле швейцарские часовщики расширят свои продажи на американском рынке, а продажи их американских конкурентов сократятся. Продавая и производя больше, Швейцария будет зарабатывать и покупать больше. Не имеет значения, будут ли они сами покупать больше товаров, произведенных американской промышленностью, либо они увеличат свои внутренние покупки или закупки в других странах, например, во Франции. Что бы ни случилось, в конечном итоге эквивалент дополнительных долларов, заработанных ими, должен прийти в Соединенные Штаты и увеличить продажи некоторых американских отраслей. Если швейцарцы не отдают свои товары даром, то они должны истратить эти доллары на покупки.
Популярное противоположное мнение основано на идее, что Америка может расширить свои покупки импортированных продуктов путем уменьшения общей суммы остатков наличности своих граждан. Это является печально известным заблуждением, согласно которому люди покупают, невзирая на размер своих остатков наличности, и согласно которому само существование остатков наличности есть просто результат того, что что-то осталось, поскольку больше нечего купить. Мы уже показали, почему эта меркантилистская доктрина абсолютна неверна[См. с. 419422.].
В области заработной платы и уровня жизни рабочих пошлины приводят совсем к другим результатам.
В мире, где существует свободная торговля товарами, в то время как миграция рабочих и зарубежные инвестиции ограничены, преобладает тенденция к установлению определенного соотношения заработной платы за одинаковый труд одинакового качества в разных странах. Тенденция выравнивания ставок заработной платы в этих условиях существовать не может. А конечные цены на труд в различных странах находятся в определенном численном отношении друг к другу. Окончательная цена характеризуется тем, что все, кто стремится заработать, получают работу, а все, кто стремится нанять работников, имеют возможность принять на работу столько работников, сколько пожелают. Существует полная занятость.
Предположим, что есть всего две страны Руритания и Лапутания. В Руритании конечные ставки заработной платы в два раза выше, чем в Лапутании. И правительство Руритании прибегает к помощи одной из тех мер, которые по недоразумению называются прорабочими. Она возлагает на работодателей бремя дополнительных затрат, размер которых пропорционален количеству нанятых рабочих. Например, она сокращает продолжительность рабочего дня, не допуская соответствующего снижения недельных ставок заработной платы. В результате снижается количество произведенных благ и увеличивается цена единицы каждого блага. Отдельный рабочий наслаждается дополнительным досугом, но его уровень жизни падает. А к чему еще может привести общее снижение наличного количества благ?
Этот результат является внутренним событием Руритании. Он возникнет и при отсутствии всякой международной торговли. Тот факт, что Руритания не автаркична, а ведет торговлю (покупает и продает) с Лапутанией, ничего не меняет. Но это имеет определенные последствия для Лапутании. Если руританцы производят и потребляют меньше, то они меньше покупают в Лапутании. В Лапутании не происходит общего падения производства. Но некоторые отрасли, производство которых было ориентировано на экспорт в Руританию, теперь будут работать на внутренний лапутанский рынок. Лапутания обнаружит, что объем ее внешней торговли упал; она вынужденно стала более автаркичной. В глазах протекционистов это благо. А на самом деле это означает снижение уровня жизни; место производства с низкими издержками заняло производство с более высокими издержками. Лапутания испытывает то же самое, что испытали бы жители автаркичной страны, если бы Бог уменьшил производительность в одной из ее отраслей. В условиях разделения труда снижение объема предложения на рынке со стороны других людей неблагоприятно сказывается на всех.
Однако эти неумолимые конечные международные последствия нового руританского прорабочего закона по-разному скажутся на различных отраслях лапутанской промышленности. Прежде чем в конце концов произойдет полная корректировка производства в соответствии с новым состоянием исходных данных, обе страны пройдут ряд последовательных этапов. Краткосрочные последствия отличаются от долгосрочных последствий. Они более эффектны, чем долгосрочные последствия. Если краткосрочные последствия мало кто может не заметить, то долгосрочные последствия осознаются только экономистами. В то время как долгосрочные последствия нетрудно скрыть от народа, в отношении краткосрочных последствий необходимо что-то предпринимать, чтобы не иссякал энтузиазм по поводу этого якобы прорабочего законодательства.
Первым краткосрочным эффектом становится снижение конкурентоспособности некоторых руританских отраслей по сравнению с их лапутанскими конкурентами. Так как в Руритании цены растут, то некоторые лапутанцы получают возможность расширить свои продажи в Руритании. Но все это временно; в конце концов общий объем продаж лапутанской промышленности в Руритании снизится. Возможно, что, несмотря на общее снижение лапутанского экспорта в Руританию, некоторые из лапутанских отраслей в долгосрочном плане увеличат объем продаж. (Это зависит от нового соотношения сравнительных издержек.) Но между этими краткосрочными и долгосрочными результатами нет никакой логической связи. Корректировки переходного периода создают ситуации, меняющиеся с калейдоскопической скоростью и абсолютно отличные от конечного исхода. Хотя близорукое внимание публики полностью поглощено этими краткосрочными последствиями. Она слышит жалобы пострадавших коммерсантов на то, что новый руританский закон дает лапутанцам возможность держать более низкие цены и в Руритании, и в Лапутании. Она понимает, что некоторые руританские промышленники будут вынуждены ограничить производство и уволить рабочих. Публика начинает подозревать, что что-то не так в теориях самозваных неортодоксальных друзей рабочего класса.
Но картина меняется, если в Руритании существуют достаточно высокие пошлины, которые не позволяют лапутанцам даже временно расширить свои продажи на руританском рынке. Самое яркое краткосрочное следствие нового закона маскируется таким образом, что оно проходит мимо внимания публики. Долгосрочных последствий, разумеется, избежать невозможно. Но они вызываются другой последовательностью краткосрочных следствий, менее неприятных из-за того, что они менее заметны. Разговоры о так называемых социальных завоеваниях, заключающихся в сокращении рабочего дня, не разоблачаются немедленным появлением результатов, которые все, а более всего уволенные рабочие, считают нежелательными.
