— А разве она не любит Анри Донзо?
— То есть ей было выгоднее быть любовницей Анри Донзо, которому некий дуралей дал двадцать пять тысяч ливров ренты, чем публичной женщиной или послушницей, но еще лучше быть законной супругой господина маркиза де Бридели. Твоя сестра не колебалась ни секунды.
— И разумеется, она преуспела во всех своих планах? — вздохнул барон. — А я, узнав слишком поздно о том, что представляет из себя эта женщина, не смог ей помешать.
— Что верно, то верно, — согласился Дьявол. — Но клянусь, нужна была самая малость, чтобы все случившееся не случилось.
— Как это?
— Предположи, что моя история о Матье Дюране не произвела бы того впечатления, на которое я рассчитывал: Фернан не оставил бы нас и тем более не оставил бы нас наедине друг с другом.
— Да, да, — подхватил Луицци, — ты опять обманул меня, когда сказал, что эта история вовсе меня не касается. Ладно, вернемся к Жюльетте.
— Хорошо, но, прежде чем вернуться к ней, хочу тебе сказать, что, если бы Фернан не оставил нас, он рассказал бы тебе историю Жаннетты, а ты, узнав, что она твоя сестра, смог бы воспользоваться этим и помешать ей совершить зло.
— Так она его совершила?
— Суди сам. Я тебе рассказывал как-то о Брикуэне, ты его не знаешь, хозяин, и, следовательно, не знаешь, что происходит с одной из самых дурных натур, когда она достигает дряхлости.
Человек, убивший господина де Кони, чтобы жениться на его вдове и завладеть ее состоянием, человек, выкравший ее дочь, которая мешала исполнению его планов, должен обладать особой страстью к деньгам. Ты, вероятно, никогда не видел эту страсть, когда она доходит до крайней степени, до безумия, когда старость, отнимая у того, кто одержим этой страстью, все, что связывало его с миром, и в том числе силы, чтобы бороться с нею, отдается ей полностью.
Это уже не алчность скупого, который копит сокровища в тайниках, гордясь собственным могуществом, и уверяет себя и других, что сможет воспользоваться ими, как только пожелает: горькое удовольствие, ничтожная гордыня, которыми скупость скрашивает вызываемые ею лишения. Это упадок, это загнивание самого порока, это окруженный богатствами, полными сундуками, полными закромами, полными чердаками старик, который боится умереть с голоду и жажды, это само слабоумие, которое таскается по двору замка, по кухням, по кладовкам и спорит из-за каждого зернышка для кур на птичьем дворе, подбирает крошки хлеба, чтобы спрятать их в укромном уголке своей комнаты, крадет грошовую монетку, забытую слугой, и добавляет ее в мешок с экю, принесенный накануне арендатором, это нечто низменное, идиотское, жестокое и слабое одновременно, нечто, что не может вызывать ненависти, — столько слабоумия в этой жадности{507}, нечто, что не может вызывать жалости, — столько хитрости и злобы в способах, изобретаемых ею для своего удовлетворения. Таков был Брикуэн, ставший господином де Парадезом.
И в течение долгих лет женщина благородная, с возвышенными и нежными чувствами, терпела жизнь, которой не могла избежать и которую создавал ей подобный супруг. Она тоже была слабой, поскольку все в ней было разбито, юная и прекрасная Валентина д’Ассембре стала старой, трясущейся женщиной, истощенной в лишениях, прячущейся, чтобы никто не видел ее лохмотья, и опустившейся до такой степени, что в свою очередь воровала угли, чтобы согреться, хлеб, чтобы поесть, и вино, чтобы опьянеть и забыть хоть ненадолго, что ей холодно и голодно.
В этой женщине госпожа де Серни надеялась найти покровительницу, в этой женщине Эжени Пейроль надеялась найти мать, но, как я уже сказал, Жюльетта опередила их. В день, когда она приехала, госпожа де Парадез была больна: вытянувшись на убогой постели, она имела в качестве сиделки старуху, которая пребывала в еще более жалком состоянии, чем ее хозяйка. Жюльетта позвонила у дверей замка, в прошлом такого великолепного, поскольку тогда, когда ее выгнали оттуда ребенком, скупость хозяина еще сохранила достаточно рассудка, чтобы понимать, что, тратя лишь маленькую часть огромных доходов своей жены, он сможет обеспечить себе безбедное будущее. В то время госпожа де Кони была в полном расцвете лет, и ее хотя и слабая воля боролась против постыдной мании мужа, последний, в свою очередь, еще не освободившись от страха, что его первый брак раскроется, знал, что виконт д’Ассембре только и ждет случая, чтобы покарать его за то, что он посмел жениться на его сестре, и не решался давать жене повод для жалоб, которые могут достичь ушей виконта.
Но как только он убедился в смерти своей первой жены и изгнал Жаннетту из замка, он освободился от всех страхов и повел себя как полноправный хозяин. Тем не менее понадобилось почти двадцать лет, чтобы довести господина и госпожу де Парадез и их замок до того нищенского состояния, в котором нашла их Жюльетта. Как я уже сказал, она позвонила, и долгое время ей никто не открывал. Наконец, после длительного ожидания, старая и единственная служанка, о которой я тебе говорил, отперла гостье дверь и спросила, что той угодно. Жюльетта ответила, что хочет видеть господина де Парадеза по очень срочному делу, которое касается его имущества. Старуха проводила ее до малого крыла этого обширного замка и, указав на длинную анфиладу комнат, сказала: «Вы найдете господина де Парадеза в самом конце». Жюльетта пересекла несколько заброшенных гостиных, где обои свисали клочьями, а деревянные обшивки стен разъела сырость, проникавшая сквозь разбитые окна, и добралась наконец до закрытой двери, которую она распахнула не постучав.
В тесной каморке твоя сестрица увидела старика, сидевшего на ветхой табуретке с отпиленными ножками и зажавшего между ног печурку, на которой грелась кастрюлька; старая конская попона прикрывала его плечи, ноги для тепла были обмотаны пучками соломы. Услышав звук открываемой двери, он поднялся и обернулся. Его волосы свисали на плечи, брови свисали на веки, щеки свисали на шею, нижняя губа — на подбородок: то была сама дряхлость в самом уродливом и грязном виде. При виде Жюльетты он схватил убогую табуретку, на которой сидел, и закричал:
«Что вам надо? У меня ничего нет, я бедный, разорившийся старик».
Жюльетта покинула Буа-Манде довольно поздно и потому знала о пороке своего деда, хотя никогда не возвращалась в замок с тех пор, как ей указали на дверь, поэтому она не удивилась оказанному приему, а ответила невозмутимо:
«Я ничего у вас не требую, я приехала, чтобы помешать вашему разорению».
Старик поставил табуретку на место, сел между Жюльеттой и своим очагом, как будто боялся, что у него отнимут хоть частичку тепла.
«Хорошо! Кто вы и что вам надо?»
«Я уже сказала, — повторила Жюльетта, — я хочу помешать вашему разорению».
«А кто посмеет отнять у меня мой жалкий кусок хлеба? — спросил старик. — Все знают, что у меня нет ни су, и если я еще не прошу милостыню, то только из уважения к имени, которое ношу».
«В таком случае, — Жюльетта сделала вид, что уходит, — мне нечего вам больше сказать».
«Стойте, стойте, — старик бросился к ней и схватил за руку, — останьтесь, теперь я узнал вас. Вы дочь Мариетты, Жаннетта, — служанка с постоялого двора».
«Я ваша внучка и поэтому хочу спасти вас».
«У меня нет внуков, — возразил старик, — у меня нет детей».
«У вас есть внучка, и эта внучка — я, дочь Мариетты, и если за то, что я вам скажу, вы не оставите мне наследство, то найдется кто-то другой, кто отнимет у вас все. Есть кто-то, кто может отправить вас в тюрьму».
Угроза испугала Брикуэна: спрятав голову между колен, он забормотал, как плачущий ребенок:
«Моя жена умерла, доказательств больше нет, я невиновен».
«Несомненно, — ответила Жюльетта, — будет трудно их добыть, но дочь госпожи де Кони жива, и я знаю, где она».
«Дочь моей жены! — Старик вскочил на ноги, охваченный ужасной дрожью. — Она придет, чтобы украсть у меня все мое добро? Она потребует все, что принадлежало ее матери? Она хочет обобрать меня, она хочет, чтобы я умер с голода?»
«Она на это вполне способна», — подтвердила восхитительная внучка почтенного старца.
«О! Я помешаю ей, я ничего ей не отдам». — Брикуэн задыхался от ярости.
«Это будет трудно. Она очень могущественная знатная дама, у нее большие связи в свете, возможно, только я могу ей помешать навредить вам».
«Каким образом?» — Старик приблизился к Жюльетте.
«А как вы заплатите мне за услугу, если я окажу вам ее?»
Старик опустил голову, затем торопливо и таинственно прошептал:
«Послушай, у меня припрятано одно украшение, его носила моя жена в молодости, хочешь, я тебе его отдам?»
Жюльетте захотелось испытать коварство и скупость Брикуэна, и она попросила показать ей украшение.
Старик направился в угол комнаты, приподнял кусок ковра и вынул цепочку, которую передал Жюльетте. Она сразу увидела, что цепочка была позолоченной медяшкой, швырнула ее в сторону и направилась к двери со словами:
