Корс Торун, которого поддерживали под руки двое магов‑учеников, терпеливо дожидался своего повелителя. Он мог стереть понтифика с лица земли одним небрежным движением, но не собирался делать ничего подобного, предпочитая терпеть лень, трусость и капризы своего государя. Ибо все эти отрицательные проявления человеческой натуры были ему только на руку. Он сам, как мог, укреплял в понтифике страх перед возможными бедствиями и катаклизмами, став таким образом абсолютно незаменимым: Дайнити Нерай полагался только на могущество мага в случае возможной опасности. И потому Корс Торун ничем не выдал степень негодования, которое переполняло его. Он томился вынужденным бездельем в душном и неуютном помещении лишь потому, что толстый боров не мог оторвать свой жирный зад от мягкого кресла. А впрочем, думать можно где угодно.
— Ну, — брюзгливо осведомился понтифик, нависая над стариком. В данном случае это короткое «ну» заменяло и приветствие, и вопрос. Государь был ленив последовательно и лишними словами себя тоже не утруждал.
— Я счастлив видеть моего повелителя в добром здравии. Я желал бы никогда не беспокоить Дайнити Великолепного и не отрывать его от бесценных размышлений, но обстоятельства выше меня, всего лишь слабого человека, не могущего попросить вечность повременить хоть немного…
— Ну! — гораздо нетерпеливее сказал понтифик. Он бы и ногой в гневе притопнул, но это означало бы, что он ведет слишком активный образ жизни.
— Мне доложили, что недавно в порт Шамаш прибыла некая принцесса Коттравей с огромной свитой и что она движется по направлению к столице…
Тем временем слуги уже установили огромное кресло и обложили подушками тело повелителя, бережно погруженное в его бархатную глубину.
— Так что? — уже добродушнее поинтересовался Дайнити Нерай. Жизнь показалась ему немного приятнее, и он не собирался портить нервы остальным. В сущности, он был неплохим человеком и даже считал, что с подданными нужно иногда разговаривать. Он сильно удивился, если бы узнал, что все без исключения подданные считают, что беседующий с понтификом обречен на бесконечный монолог.
— Я видел будущее, повелитель. Приезд этой женщины, выдающей себя за принцессу Коттравей, принесет много горя нашей прекрасной стране.
— Чем? — Дайнити Нерай втянулся в беседу настолько, что стал задавать конкретные вопросы. А хотеть большего от понтифика Хадрамаута было невозможно.
Корс Торун был вполне удовлетворен достигнутым результатом. Он уже подготовил почву для своего сообщения, и остальное было сущей мелочью для такого искусного царедворца и интригана, как он.
— Великий Йа Тайбрайя явился мне в видении и сообщил, что недоволен появлением принцессы Коттравей. Он грозил мне своим гневом и жестокой карой всему Хадрамауту, если мы ничего не сделаем, чтобы умилостивить его.
— Ну?! — сердито буркнул понтифик. Он ужасно не любил всякие там разговоры о карах, катастрофах, гневающихся богах и богоравных существах.
— Ее нужно убить, — спокойно сказал Корс Торун, будто предложил повелителю высморкаться.
— Ну да‑а! — с сомнением протянул понтифик. Он уже понял, что медждометиями не отделаешься, и откинулся на подушки, чтобы перевести дух перед теми героическими усилиями, которые ему предстояло совершить.
— Подробнее, — приказал он Корс Торуну. — Она принцесса, а это чревато последствиями.
— Кем бы она ни была, государь, — вкрадчиво сказал маг, — все равно ее жизнь стоит меньше, чем жизни тысяч и тысяч ваших подданных, и уж никак не идет в сравнение с жизнью Великого Понтифика.
Дайнити Нерай нахмурился:
— При чем тут я?
— Разве я не упомянул, что Йа Тайбрайя грозил карой всему, — маг выделил слово «всему», — Хадрамауту? А понтифика такие вещи касаются в первую голову — ведь он первый гражданин своей державы.
— Вот гадость, — проникновенно сказал Нерай. Он надеялся, что еще пронесет, что не нужно будет принимать никаких серьезных решений, — или, на худой конец, переложить серьезные решения на чужие плечи, но отвратительный своей проницательностью внутренний голос подсказывал, что такие вещи, как убийство принцессы, никому не поручишь рассматривать на Большом Совете.
— Так она же не одна! — ухватился он за спасительную мысль о свите. — Кто же даст ее просто так убить?
— Просто — никто, — отвечал маг. — Но у нас нет выбора.
— Так это война? — ужаснулся понтифик.
— Ну, зачем так свирепо? — мягко пожурил, его Корс Торун. — Никакая не война, а так себе, войнишка. Да, они будут сопротивляться, да, ее телохранители заслуживают особого внимания, но не устоят же они одной своей сотней против целой армии!
— Я не дам армию! — решил упереться Дайнити Нерай. — Магией, магией как‑нибудь. Или убийцу подошлите. Что же, я вас учить должен? Чья она принцесса?
— Она из Запретных Земель.
— Что?!! — чуть не подпрыгнул на месте понтифик. — Запрещаю!
— Что же запрещает повелитель? — спросил Корс Торун с насмешкой. Слуги холодели, когда слышали, как маг позволяет себе говорить с понтификом, но последний не то внимания не обращал на явное оскорбление величия, не то ему было плевать; поговаривали даже, что понтифик боялся мага, относя его к разряду катаклизмов, но тут оставалось только гадать.
— Все запрещаю! — рявкнул Дайнити Нерай.
— Тогда повелитель должен принять на себя всю ответственность за последствия, — лукаво улыбнулся старик.
Понтифик замер с открытым ртом. Произнести фразу, пусть даже самую короткую, чтобы принять ответственность на себя, было выше его сил. Тем более что он учуял подвох в словах мага и как раз пытался разобраться, в чем же он заключается, как в зал вбежал давешний придворный с перекошенным от ужаса лицом и попытался заорать, соблюдая этикет:
— Гонец по делу чрезвычайной спешности и важности к Великому Понтифику! — а потом добавил севшим голосом:
— Беда, повелитель. Огромная беда.
— Только этого мне не хватало! — простонал Дайнити Нерай, включая в список проблем и необходимость так много и долго говорить.
А потом на пороге появился человек в рваных одеждах; утративших первоначальные цвет и форму, превратившихся в груду кровавых, заскорузлых тряпок. Голова его была кое‑как обмотана, и на повязке проступали местами алые пятна. Там же, где кровь засохла, пятна были почти черными.
— Уатах! — сказал он, падая на колени.
— Ну! — отреагировал понтифик. Столпившиеся в дверях придворные, осмелившиеся нарушить уединение государя, сразу поняли, что Дайнити Нерай не может вспомнить, что Уатах — это название порта. Это было бы вопиющим безобразием, если бы касалось кого‑нибудь другого, но понтифик был слишком ленив, чтобы помнить названия городов. Благо, что он Эш‑Шелиф ни с чем другим не путал.
— Порт на берегу Кораллового моря, — тактично подсказал капитан стражи.
— Да помню я! — неожиданно взбесился понтифик. — Мы оттуда в океан ходим через два пролива. Что с Уатахом?
— Нет Уатаха, — скорбно прошептал гонец. — Великий змей Йа Тайбрайя пробудился ото сна…
Дальше он мог не продолжать. Придворные побледнели, притихли на несколько секунд, когда даже часы, казалось, перестали сыпать песок, потрясенные новостью; а затем тишина взорвалась множеством голосов. И каждый пытался высказаться именно в эту секунду, не желая слушать других. Одним словом, началась паника.
* * *
… От Уатаха, вытянувшегося узкой линией вдоль берега, не осталось ничего. Лежали в руинах прекрасные двухэтажные домики, стоявшие у самого моря. Превратилась в груду камней сторожевая крепость Уатаха, простоявшая в своем теперешнем виде пятьсот с лишним лет и выдержавшая невесть сколько пиратских нападений. Плавал на волнах древесный мусор: щепки, обломки, доски, бревна, бочонки. И это было все, что осталось от множества кораблей, не успевших вовремя убраться из гавани и подняться вверх по реке Змеиной. И всюду были тела — мертвые, изувеченные, смятые страшной, неистовой силой.
Йа Тайбрайя был страшен. Безумный Йа Тайбрайя превосходил всякий страх. Змей появился из‑под воды внезапно. Море вдруг вскипело, появились белые буруны, как в шторм; взвились в воздух птицы с дикими, протяжными криками, и перед опешившим экипажем одного из кораблей, стоявших на рейде, стала появляться из глубины ни с чем не сопоставимая по своим размерам голова древнего чудовища.
Существо, которое присутствовало при сотворении нынешнего мира, которое являлось его ровесником, было опасно для людей всегда. Просто Йа Тайбрайя не приходило в голову нападать на них: сначала его сдерживал сам Йабарданай, затем объединенные усилия Новых богов. К тому же в море всегда водилась добыча покрупнее. А на тех глубинах, где обитало исполинское чудовище, о людях и вовсе не вспоминали. Одним словом, от древнего зверя их берегла собственная мизерность — ведь они были слишком маленькой, слишком незначительной, незаметной добычей.
