В новой культурной ситуации Тынянов чувствует, что он сам становится историей, и это дает ему право, во-первых, создавать для себя формы, не считаясь с «хорошим тоном» времени, а во-вторых, расширять свою тему по аналогии на широкий круг тем «Восток и Запад» или «человек в чужом мире», – как было показано Е. А. Тоддесом. Закончим прямой цитатой из его замечательной статьи194: «он шел от положений о жанровой функции фрагмента… к попыткам ввести „записную книжку“ в собственную прозу… Располагаясь на противоположном по отношению к роману полюсе… приближаясь к границе устной словесности, к анекдоту, „совсем маленькие вещи“ могли стать для Тынянова как раз тем, что он называл „скоморошеством“».
АНКЕТА К 100-ЛЕТИЮ СО ДНЯ РОЖДЕНИЯ Ю. Н. ТЫНЯНОВА195
1. Как бы Вы оценили и описали значение русской формальной школы для современного литературоведения?
Общепринятым образом: из нее вырос структурализм, а структурализм в современном литературоведении является единственным полноценным научным методом. «Вырос» – это значит, что формальная школа принижала семантические элементы художественной структуры, а структурализм считает их равноправными со всеми иными. В этом отношении из всех формалистов Тынянов был внимательнее всего к семантике и ближе всего к структурализму.
2. Какие из идей (работ) Тынянова оказали наибольшее воздействие на последующее развитие филологической науки? На Вас?
Представление о литературной динамике, в основе которой не притяжение, а отталкивание; в том числе 1) учение о смене старших и младших литературных ветвей и 2) учение о пародии (для многих скрестившееся с бахтинскими теориями комического).
3. Какие из идей Тынянова оказались невостребованными? Какие из них сохранили свой потенциал и ждут развития?
О семантике стиха и тесноте стихового ряда: об этом сам Тынянов писал расплывчато, и отклики на него хоть и часты, но малосодержательны. Идея ждет проверки точными лингвистическими методами семантического анализа (главным образом через механизм ложной («народной») этимологии).
4. Какова роль тыняновских представлений о стиховой семантике в методологии изучения стихотворного текста?
См. 3.
6196. Каково соотношение формализма и структурализма в современной филологии?
См. 1.
7. Каким представляется Вам соотношение внутринаучных и внешних (исторических, политических) факторов в судьбе формальной школы?
Внешние были второстепенны. Формальная школа оказалась в кризисе, потому что не имела ни опоры на лингвистику, ни завершения в философии. Опору на лингвистику она получила в Пражской школе, и это дало возможность формализму переродиться в структурализм. О необходимости или пользе философского самоосмысления формализма не решаюсь рассуждать; этим обычно занимается уже отжившее направление науки.
8. Что Вы думаете о Тынянове-критике? Какие его оценки литературы 1910–1920‐х годов, его прогнозы представляются Вам проницательными, а какие – не оправдавшимися?
Прогнозы по большей части не сбылись, как он и сам предполагал («закажут Индию, откроется Америка»); оценки ему приходилось подправлять на ходу (о Казине в «Промежутке»). Критерии оценок Тынянова-критика, соотношение в них формалистической теории и доформалистического вкуса – замечательно интересная тема, почти еще не разработанная.
9. Как Вы относитесь к художественной прозе Тынянова?
10. Каково место так называемого «исторического романа» XX века в истории русской прозы нашего столетия?
9–10. Очень хорошо отношусь. Исторический роман в нашем веке был по большей части развлекательной, просветительной или пропагандистской халтурой. Тынянов сделал в нем главным смещение точки зрения, ощущение исторического момента изнутри, когда «еще ничего не было решено». Наряду со «Смертью Вазир-Мухтара» в этом отношении важнее всего «Восковая персона».
11. Находились ли, с Вашей точки зрения, научная и художественная сферы деятельности Тынянова скорее в конфликтных или скорее в гармонических отношениях?
В отношениях дополнительности: художественным подходом он решал проблемы неразрешимые научным подходом, и соблазн убедительности все больше уводил его от долга доказательности. Об этом я писал в IV «Тыняновском сборнике».
13. Как Вы оцениваете современное состояние литературоведения в целом? В отдельных областях?
Кончилась культурная эпоха, огромный пласт советской литературы стал историей, и литературоведение захлебывается в новом материале.
РАБОТЫ Б. И. ЯРХО ПО ТЕОРИИ ЛИТЕРАТУРЫ197
Борис Исаакович Ярхо (1889–1942) был крупной и своеобразной фигурой в литературоведении 1920–1930‐х годов. Однако имя его обычно вспоминается реже, чем имена многих его современников. Обстоятельства его жизни и работы сложились так, что основные, капитальные его исследования остались ненапечатанными198. Поэтому общая картина сделанного и задуманного им ускользала от большинства современников. А именно здесь, в широком общем замысле усовершенствования научных методов литературоведения, заключается его основная заслуга перед наукой.
Б. И. Ярхо получил образование в Московском университете, потом учился в Гейдельберге и Берлине, с 1915 по 1921 год преподавал в Московском университете, сперва приват-доцентом, потом профессором. Теория литературы не сразу стала главным предметом его занятий. Вначале он специализировался по фольклору, германистике, истории средневековой литературы (в этой области он был признанным авторитетом, его статьи печатались в зарубежных журналах, американская Академия средних веков избрала его членом). Первая большая его работа была посвящена фольклору – это «Сказание о Сигурде и его отражение в русском эпосе» («Русский филологический вестник», 1913–1916), вторая – поэзии скальдов («Мансанг» в «Сборниках Московского Меркурия», 1917). Темой своей докторской диссертации он избрал Хротсвиту, немецкую поэтессу X века, писавшую латинские драмы. Диссертация называлась «Рифмованная проза драм Хротсвиты»; Ярхо работал над ней более десяти лет, работа была закончена в двух вариантах, по-русски и по-немецки, но осталась неизданной. Исследование ритмики Хротсвиты, сложно колеблющейся между стихами и прозой, потребовало от автора разработки детальных методов статистического исследования самых различных признаков фонического строя художественной речи. Здесь были выработаны основы того, что Ярхо называл «методологией точного литературоведения». В области стиховедения, как известно, применение статистических методов было традиционным еще в классической филологии XIX века, хорошо знакомой Ярхо. Новшество Ярхо было в том, что он едва ли не первый перенес употребление этих методов на другие области литературоведения.
Серия основных теоретико-литературных работ Б. И. Ярхо относится к 1920–1930‐м годам. С 1922 по 1930 год он работает в ГАХН, где заведует кабинетом теоретической поэтики и комиссией художественного перевода; здесь ему удалось организовать небольшую исследовательскую группу (М. П. Штокмар, Л. И. Тимофеев, И. К. Романович и др.), о работе которой он всегда впоследствии упоминал с глубоким удовлетворением. ГАХН был нечто вроде клуба московской гуманитарной интеллигенции, зарабатывать приходилось на стороне. Ярхо преподавал языки и стилистику в быстро переименовывавшихся вузах того времени, работал в БСЭ, три года служил экономистом в ВСНХ, много переводил («Песнь о Роланде», «Сага о Вольсунгах», «Рейнеке-лис» Гете, пьесы Мольера и Шиллера; посмертно был издан, с досадными изменениями и
