для немалых сомнений. В сентябре 1940 года “Корсиканец” сообщал, что “в начале будущего года Германия начнет войну против Советского Союза. Предварительным шагом к акции будет военная оккупация Румынии, намеченная на ближайшее время”[348]. В январе 1941 года он же предупреждал: “нарастает мнение, что Германия проиграет войну и в связи с этим нужно договориться с Англией и Америкой с тем, чтобы повернуть оружие на Восток”[349], в марте сообщал, что “выступление намечено на 1 мая”[350], и передал информацию “Старшины” о том, что “военное выступление Германии против СССР приурочено на конец апреля или начало мая. Старшина при этом считает, что имеется лишь 50 % шансов за то, что это выступление произойдет, все это вообще может оказаться блефом”[351]. В апреле “Старшина” сообщил: “Началу военных действий должен предшествовать ультиматум Советскому Союзу с предложением присоединиться к пакту трех”[352], а “Корсиканец” информировал, что “антисоветская кампания начнется 15 апреля”[353]. Несколько позже со слов “Старшины” он передал: “в настоящее время генштаб авиации почти полностью прекратил разработку русских объектов и интенсивно ведет подготовительную работу для акции, направленной против Турции, Сирии и Ирака… Акция против СССР кажется, что отодвинута на задний план, в генштаб больше не поступают фотоснимки советской территории, сделанные с германских самолетов”[354]. И снова в апреле, почти сразу же: “Вопрос о выступлении Германии против Советского Союза решен окончательно, и начало его следует ожидать со дня на день”[355]. В том же месяце “Корсиканец” утверждал, что “от СССР будет потребовано выступление против Англии на стороне держав оси. В качестве гарантии будет оккупирована Украина, а возможно, и Прибалтика”[356]. Май 1941 года, “Старшина”: “В разговорах офицеров штаба часто называется 20 мая, как дата начала войны. Другие полагают, что выступление намечено на июнь. Вначале Германия предъявит Советскому Союзу ультиматум с требованием более широкого экспорта в Германию и отказа от коммунистической пропаганды. В качестве гарантии этих требований в промышленные и хозяйственные центры и предприятия Украины должны быть посланы немецкие комиссары, а некоторые украинские области должны быть оккупированы немецкой армией. Предъявлению ультиматума будет предшествовать “война нервов” в целях деморализации Советского Союза”[357]. Он же и тогда же: “Планы в отношении Советского Союза откладываются… ”[358]. Тогда же: “Затормаживание выполнения антисоветских планов Германии в штабе авиации объясняют трудностями и потерями в войне с англичанами на африканском фронте и на море. Круги авторитетного офицерства считают, что одновременные операции против англичан и против СССР вряд ли возможны”[359]. “Старшина” в июне: “На следующей неделе напряжение в русском вопросе достигнет наивысшей точки и вопрос о войне окончательно будет решен. Германия предъявит СССР требование о предоставлении немцам хозяйственного руководства на Украине, об использовании советского военного флота против Англии”[360]. И только после этого “Старшина” сообщает ранее приведенную информацию с указанием точной даты предстоящей агрессии, а от “Корсиканца” поступают важные сведения о военно-административных приготовлениях, которые могли служить несомненными доказательствами надвигавшейся войны. Однако, как мы только что увидели, “Календарь” изобилует не подтвердившимися аналогичными предупреждениями, и 17 июня 1941 года еще никто не мог знать, не станет ли 22 июня очередным ложным сроком.
Цитирование донесений от различных источников можно продолжать очень долго. На данный момент рассекречено множество агентурных сообщений, причем именно с целью доказать, что разведка предупреждала руководство о готовящемся нападении и обеспечила его точными данными. Увы, большинство документов, если их рассматривать в соответствующем контексте, свидетельствуют о противоположном. Безусловно, и РУ, и многие подразделения НКВД/НКГБ располагали немалым количеством подтвердившейся впоследствии информации о предстоящем нападении Германии, но несравнимо большее число сообщений этому противоречило, а также раз за разом опровергалось при прохождении указанных сроков. Как можно было доверять источнику, на протяжении нескольких месяцев ошибочно указывавшему 3–4 конкретные даты начала войны, и какие основания были принять на веру названную им очередную дату? Гораздо логичнее было отнести и это сообщение к категории непроверенных, тем более, что она ничем не доказывалась, да и не могла доказываться, как стало ясно позднее. Конечно, с позиции сегодняшнего дня легко отсортировать телеграммы и информационные сообщения на достоверные и недостоверные, однако нельзя забывать, что истинная обстановка открылась миру лишь приблизительно к полудню 22 июня 1941 года.
Следует учесть, что процесс сбора информации происходил не в безвоздушном пространстве, а на фоне активной работы СИС, прилагавшей все усилия для вовлечения СССР в войну на стороне Британии. Любая информация о предстоящей агрессии вполне могла быть спровоцирована англичанами с целью столкнуть рейх с новым мощным противником, и это прекрасно понимали и Сталин, и Берия, и Голиков, просто обязанные учитывать такую возможность. На подобном фоне особенно подозрительно выглядел факт перелета в Шотландию 10 мая 1941 года заместителя Гитлера по НСДАП Рудольфа Гесса, вызвавший вполне оправданное беспокойство советского руководства по поводу возможности заключения перемирия между Германией и Англией, позволяющего сконцентрировать все силы Третьего рейха на Востоке.
Нельзя игнорировать и мощный фактор очень профессиональной немецкой дезинформации. Руководство Германии вполне отдавало себе отчет, что никакие маскировочные мероприятия не могут скрыть концентрацию многомиллионной группировки изготовившихся к нападению войск, и тогда немцы сделали весьма удачный и полностью оправдавшийся ход. Они сознательно стали распространять информацию о том, что Гитлер действительно планирует совершить агрессию против СССР, однако ее срок при этом указывался несколько позднее реально намеченного. По самым различным каналам к советским разведчикам и дипломатам поступали инспирированные Берлином предупреждения о предстоящем нападении, но одни из них ставили начало войны в зависимость от решения вопроса с Великобританией, а другие, более изощренные, сообщали, что началу боевых действий будет предшествовать предъявление жестких требований экономического и даже территориального характера, а позднее и ультиматума. Это весьма походило на правду и, к сожалению, действительно ввело советское руководство в заблуждение. Такую информацию давали буквально все источники берлинской резидентуры, она поступала и из других мест, и даже от разведок третьих стран, создавая иллюзию многократного перекрытия добываемых сведений, однако в действительности это была лишь вполне успешная дезинформация. Возможно, специализированное информационно-аналитическое подразделение смогло бы отфильтровать ее, но оно было сформировано во внешней разведке лишь в декабре 1943 года, а существовавший в военной разведке информационно-аналитический отдел выполнял несколько иные задачи.
В определении перспектив нападения Германии на Советский Союз весьма болезненно сказались непрофессионализм и амбициозность вновь назначенного руководителя берлинской резидентуры внешней разведки А. 3. Кобулова (“Захар”). Он не имел разведывательного опыта, зато пользовался в разведке особым статусом благодаря
