причем всерьез. В смысле, это все равно что обладать какой-то долбаной супермощью! Когда я, как и большинство людей с Y-хромосомой, разговариваю, то мы просто беседуем. Линейно. Мы внимательно слушаем, что говорится, обдумываем услышанное и затем отвечаем. А все остальные разговоры, происходящие в последние несколько тысячелетий? Я понятия не имел, что они существовали, пока не прочитал эту дурацкую статью, – и уверен, что я не один такой бестолковый.
Я немного скептично отнесся к обоснованиям, приведенным в статье. Наверное, существует множество женщин, которые не общаются одновременно на нескольких частотах. Возможно, есть даже мужчины, которые способны управляться на нескольких уровнях без особых проблем. Я просто не один из них.
Итак, дамочки, возможно, бывало такое, что у вас происходит разговор с вашим парнем или мужем, братом или просто приятелем и вы говорите ему что-то совершенно очевидное, а он после разговора выглядит так, словно ни шиша не понял? Я знаю, у вас сразу же возникает досадливая мысль: «Не может же этот мужчина быть настолько тупым?»
Может. Еще как.
Просто наши врожденные сильные стороны не одинаковы. Мы могучие охотники, способные концентрироваться на чем-то одном. Да черт возьми, нам даже приходится выключать радио в машине, если нам кажется, что мы заблудились и надо немедля выяснить, как добраться туда, куда мы едем. Такие уж мы ущербные! Говорю вам, мы можем вести лишь один разговор. Вероятно, какой-нибудь ветеран в области общения типа Майкла Карпентера может участвовать и в двух, но это уже предел. Пять одновременных разговоров? Пять?
Ну конечно. Такого просто не бывает. Во всяком случае, со мной.
Возможно, это было чем-то абсолютно очевидным, а мне просто не хватало ума, чтобы понимать. Может, совет кого-то менее ущербного помог бы мне. Я вернулся к своим мыслям, пытаясь добиться того, чтобы припомнить детали своих недавних разговоров, выстраивая их по порядку, в надежде потом получить консультацию.
Когда мой мозг разобрался с этим, он пошел прямо по той дороге, которую я пытался обойти.
Если я сегодня ночью облажаюсь, то люди, которых я люблю, погибнут. Люди, которые даже не вовлечены в эту драку. Такие люди, как Майкл, его семья и…
И моя дочь Мэгги.
Следует ли мне связаться с ними? Приказать собраться в дорогу и гнать на всех четырех колесах? Но имею ли я право сделать это, когда множество других людей подвергаются тому же риску и нет возможности вывести их из смертельно опасной зоны?
Или же я приму ответственность за смерть моей дочери, как был виновен в смерти ее матери?
Свет не дрогнул, но на какое-то мгновение в душе стало темно, очень темно.
А потом я стряхнул все это с себя. У меня нет времени на пустопорожний скулеж о моей бедной дочери и моей разнесчастной жизни и, черт возьми, о том, как я сожалею об ужасных вещах, которые в этой жизни сделал. Я мог бы потакать своей жалости к себе после того, как совершу поступок. Вычеркну это. После того, как сделаю выигрышную ставку.
Я шлепнул по воде с такой силой, что прозвучал громкий хлопок, вылез из душа, обтерся и начал натягивать чистый комплект своего секонд-хендового барахла.
– Почему ты носишь это? – спросила Лакуна.
Я подпрыгнул, споткнулся и проорал половину слова заклинания, но поскольку я и трусы успел надеть только наполовину, то просто грохнулся на голую задницу.
– Боже! – выдохнул я. – Не делай этого!
Моя миниатюрная пленница подошла к краю комода и оттуда бесстыдно пялилась на меня:
– Не задавать вопросы?
– Не подкрадываться незаметно и зловеще, чтобы так меня напугать!
– Ты в шесть раз выше меня и в пятьдесят раз тяжелее, – рассудительно заметила Лакуна. – И я согласилась быть твоей пленницей. У тебя нет причин бояться.
– Не бояться, – выпалил я в ответ. – Пугать! Это очень неумно – пугать чародея!
– Почему?
– Из-за того, что может случиться!
– Потому что он может шлепнуться на пол?
– Нет! – раздраженно отрезал я.
Лакуна нахмурилась:
– Ты не очень-то умеешь отвечать на вопросы.
Я принялся натягивать на себя одежду.
– Я начинаю соглашаться с тобой.
– А зачем ты это носишь?
Я заморгал:
– Одежду?!
– Да. Она не нужна тебе, разве что на улице холодно или идет дождь.
– Ты же носишь одежду.
– Я ношу доспехи. На случай дождя из стрел. Твоя футболка не остановит стрелы.
– Верно, не остановит, – вздохнул я.
Теперь Лакуна пялилась на мою футболку.
– Аэр-О-Смит, – по слогам прочла она. – Эрроусмит[41]. Эта майка твоего торговца оружием?
– Нет.
– Тогда почему ты носишь майку чужого торговца оружием?
Это было настолько нервотрепно, что я мог избежать инсульта, только отказавшись продолжать разговор.
– Лакуна, – сказал я, – люди носят одежду. Это соответствует их образу жизни. И пока ты у меня на службе, я ожидаю от тебя того же.
– Почему?
– Потому что, если ты этого не сделаешь, я… я… могу выдернуть тебе руки из суставов.
Тут она нахмурилась:
– Почему?
– Потому что мне надо поддерживать дисциплину.
– Это да, – серьезно ответила она. – Но у меня нет одежды.
Я мысленно сосчитал до десяти:
– Я… что-нибудь для тебя найду, попозже. Руки пока отрывать не буду. Просто носи доспехи. Пойдет?
Лакуна сделала поясной поклон:
– Я поняла, милорд.
– Хорошо. – Я вздохнул.
Потом провел расческой по мокрым волосам, не ожидая какого-либо положительного результата, и спросил:
– Ну, как я выгляжу?
– В основном как человек, – сказала она.
– На что я и рассчитывал.
– К вам гость, милорд.
Я нахмурился:
– Что?
– Я к вам за этим и пришла. Вас дожидается посетитель.
Я раздраженно встал:
– Что ж ты сразу не сказала?
Лакуна выглядела запутавшейся:
– Сказала. Только что. И вы здесь были. – Она задумчиво нахмурилась. – Возможно, у вас травма мозга?
– Это бы меня совсем не удивило.
– Хотите, я вскрою вам череп и проверю, милорд? – предложила она.
Такое крохотное существо просто не может быть настолько раздражающим!
– Я… Нет. Нет, но спасибо за предложение.
Это моя жизнь. Адские погремушки! Я кивком приказал Лакуне следовать за мной, главным образом для того, чтобы знать, где она, черт подери, находится, – и отправился обратно в гостиную.
Там была Сарисса.
Она сидела за кухонным столом, ее маленькие ручки сжимали одну из чашек Молли, и выглядела она ужасно. На левой ее скуле красовалась темно-красная гематома, которая опухала на глазах и начинала менять цвет на лиловый. Ее ладони и предплечья были исцарапаны и покрыты синяками – раны, полученные при обороне. Одежду ее составляла выцветшая голубая майка и темно-синие пижамные штаны. И майка, и штаны промокли от дождя
