Что ж, пусть гонится. Есть и другие пути, ведущие на Авалон, – и там тень церкви уже не сумеет помешать ей. Моргейна быстро взобралась в седло и двинулась вдоль берега Озера; рано или поздно, но она найдет то место, откуда можно будет пройти сквозь туманы, – то самое место, где некогда они с Ланселетом нашли заблудившуюся Гвенвифар. Искать нужно не у самого озера, а где-то в болотах – и они выберутся на Авалон окольным путем, позади Священного холма.
Моргейна знала, что невысокие смуглые гребцы бегут сейчас вслед за ее конем – и будут бежать так хоть полдня, если понадобится. Но теперь она слышала топот копыт… Погоня шла по пятам; Артур настигал ее, и с ним были вооруженные рыцари. Моргейна пришпорила было коня – но это была дамская лошадь, и она не годилась для гонки…
Тогда Моргейна соскользнула на землю, не выпуская ножен из рук.
– Прячьтесь! – шепотом велела она гребцам, и те тут же бросились врассыпную и растворились среди деревьев и туманов. Они умели двигаться бесшумнее тени, и никому не под силу было отыскать их, когда они сами того не желали. Моргейна перехватила ножны поудобнее и побежала вдоль берега Озера. Она уже мысленно слышала голос Артура, ощущала его гнев…
Эскалибур был с ним; Моргейна чувствовала присутствие Священной реликвии Авалона, видела внутренним взором исходящее от нее сияние… Но ножен Артур не получит. Моргейна схватила их обеими руками, размахнулась и изо всех сил зашвырнула в Озеро – и увидела, как ножны погружаются в темные бездонные воды. Пучина поглотила их; пройдут годы, кожа и бархат сгниют, золотые и серебряные нити потускнеют и спутаются, и заклинание, вплетенное в них, развеется навеки…
Артур мчался по ее следам, сжимая в руке обнаженный Эскалибур… но и Моргейна, и ее спутники исчезли. Моргейна погрузилась в безмолвие, слилась с тенью, с деревом – словно неким образом отчасти перенеслась в волшебную страну; до тех пор, пока она стояла неподвижно, укрывшись безмолвием жрицы, ни один смертный не смог бы разглядеть даже ее тени…
Артур выкрикнул ее имя.
– Моргейна! Моргейна!
И в третий раз позвал он, громко и гневно – но вокруг были лишь безмолвные тени; Артур метался из стороны в сторону – однажды он проехал так близко от Моргейны, что та почувствовала дыхание его коня, – но в конце концов он изнемог и кликнул свою свиту. И рыцари обнаружили, что король едва держится в седле, и повязки на ранах пропитались кровью, – и они увезли Артура обратно.
Тогда Моргейна вскинула руку, и в мир вновь вернулся щебет птиц и шелест листвы на ветру.
ТАК ПОВЕСТВУЕТ МОРГЕЙНА
Впоследствии стали рассказывать, будто я похитила ножны при помощи чародейства, и Артур погнался за мной с сотней своих рыцарей – а меня будто бы сопровождали сто рыцарей-фэйри; а когда Артур почти настиг нас, я превратила себя и своих спутников в камни… Уверена, что когда-нибудь люди еще и не такое сочинят: например, скажут, что в конце концов я вызвала свою колесницу, запряженную крылатыми драконами, и улетела в волшебную страну.
Но на самом деле все было не так. Просто маленький народец умеет прятаться в лесу и становиться единым целым с деревьями и тенями, а я в тот день была одной из них – я научилась этому еще на Авалоне; а когда Артур со своими спутниками уехал прочь, измотанный долгой погоней и едва не теряя сознание от боли, я попрощалась с жителями Авалона и отправилась в Тинтагель. Но когда я добралась до Тинтагеля, меня уже мало волновало, что происходит в Камелоте; я слегла и долгое время находилась почти что при смерти.
Я и поныне не знаю, что же за хворь одолела меня в тот раз; знаю лишь, что, пока я лежала в постели, не ведая, суждено ли мне поправиться, и нимало о том не заботясь, миновало лето и настала осень. Я помню, что у меня долго держался жар; от слабости я не могла ни сидеть, ни самостоятельно есть и пребывала в столь угнетенном состоянии духа, что мне было все равно, выживу я или умру. Мои слуги – кое-кто из них жил здесь еще при Игрейне, когда я была малышкой, – думали, что меня заколдовали. Возможно, они были не так уж далеки от истины.
Марк Корнуольский признал себя моим подданным и поклялся в верности. Неудивительно – ведь Артур находился тогда в зените своего могущества, а Марк, несомненно, думал, что я приехала сюда с согласия Артура, и пока что не чувствовал в себе сил схватиться с королем даже ради земель, которые он считал своими. Годом раньше я посмеялась бы над этим или даже заключила союз с Марком и пообещала бы отдать ему Корнуолл, если он возглавит недовольных и выступит против Артура. Даже и в тот момент у меня возникали подобные мысли. Но теперь, когда Акколон умер, все это потеряло смысл. Артур сохранил Эскалибур… Теперь, если Богиня пожелает отнять у него этот меч, ей придется сделать это самой, потому что я потерпела неудачу, я больше не жрица…
… Думаю, именно это и терзало меня сильнее всего: то, что я потерпела неудачу и подвела Авалон, а Богиня покинула меня и ничем мне не помогла, хоть я и исполняла ее волю. Артур, христианские священники и Кевин, этот предатель, оказались сильнее магии Авалона, и вот магии больше не осталось.
Ничего не осталось. Ничего и никого. Я горевала об Акколоне и о ребенке, чья жизнь оборвалась, едва начавшись. Я горевала и об Артуре, что был отныне потерян для меня и сделался моим врагом. Я горевала даже об Уриенсе, хоть в это и трудно поверить, и о безвозвратно утраченной жизни в Уэльсе, единственном в моей жизни спокойном приюте.
Я убила либо оттолкнула от себя всех, кого любила, – или их отняла у меня смерть. Игрейна скончалась, и Вивиану я потеряла – ее убили и похоронили среди священников, поклоняющихся этому богу смерти и рока. И Акколон был мертв, Акколон, которого я возвела в сан жреца и отправила на бой с христианскими священниками. Ланселет научился бояться и ненавидеть меня, – и я действительно заслужила его ненависть. Гвенвифар меня на дух не выносила. И даже Элейна уже покинула этот мир… и Увейн, которого я любила, как родного, теперь меня возненавидел. Никого больше не интересовало, буду я жить или умру, – и мне тоже было все равно…
Уже осыпались последние листья, и над Тинтагелем выли зимние бури, когда ко мне в комнату вошла служанка и сказала, что ко мне приехал какой-то человек.
– В такое-то время?
Я глянула в окно: там было серо и уныло, как у меня на душе; лил бесконечный дождь. Кто же осмелился отправиться в путь в такую злую зиму, бросить вызов мгле и бурям? Хотя – какая мне разница?
– Скажи, что герцогиня Корнуольская не принимает, и отошли его.
– В такую-то ночь, леди, под дождь?
Я сильно удивилась, услышав, что служанка осмелилась возражать мне. Большинство слуг считали меня колдуньей и боялись, и меня это вполне устраивало. Но служанка была права. Тинтагель никогда не нарушал законов гостеприимства – ни во времена моего давно усопшего отца, ни при Игрейне… Что ж, пускай.
– Прими путника, как того требует его положение, накорми и уложи спать. Но сказки, что я больна и не могу с ним увидеться.
Служанка ушла, а я осталась лежать, глядя на ливень и мглу. Из щелей в окне тянуло холодом. Я пыталась вновь вернуться к отрешенному, бездумному состоянию – лишь так я могла чувствовать себя хорошо. Но вскоре дверь снова отворилась и служанка опять шагнула через порог. Я подняла голову, вздрогнув от раздражения – первого чувства, испытанного мною за много недель.
– Я не звала тебя и не велела возвращаться! Как ты смеешь?!
– Я принесла послание, леди, – – сказала служанка. – Я не посмела сказать «нет» столь важной особе… Гость сказал: «Я обращаюсь не к герцогине Корнуольской, а к Владычице Авалона. Она не может отказать Посланцу богов, когда Мерлин ищет у нее совета», – умолкнув на миг, служанка добавила: – Кажется, я ничего не перепутала… Он заставил меня дважды повторить эти слова, чтоб проверить, все ли я запомнила.
И снова я невольно ощутила, как во мне шевельнулось любопытство. Мерлин? Но Кевин – человек Артура, он не поехал бы ко мне за советом. Разве этот предатель не встал окончательно и бесповоротно на сторону Артура и христианства? Но, быть может, это сан – Посланца богов, Мерлина Британии – перешел к кому-то другому… Тут я подумала о своем сыне Гвидионе – то есть теперь мне полагалось называть его Мордредом; возможно, эта должность перешла к нему. Да и кто другой станет теперь считать меня Владычицей Авалона?… Помолчав, я сказала:
– Передай гостю, что в таком случае я его приму, – и мгновение спустя добавила: – Но не в таком виде. Пришли кого-нибудь, чтоб одели меня.
