— Мейлан был здесь. Все остальные тоже.
— Ему же нельзя говорить… — сердито начала было Авиенда, поджала губы и договорила: — Ему нужно отдохнуть.
Итак, Хранительницы Мудрости полагают, что могут держать Ранда в неведении. Что ж, он не так слаб, как они считают. Ранд попытался встать, придерживая одеяло, — и сделал вид, будто просто поменял позу: ноги отказались его слушаться. Может, он и в самом деле так слаб, как они считают. Но он не допустит, чтобы такая малость его остановила.
— Отдохну, когда умру, — промолвил Ранд и пожалел о своих словах — девушка дернулась, будто он ее ударил. Нет, от удара бы она не вздрогнула. То, что он остается в живых, для нее очень важно, ведь в этом благо для Айил; и от слов, таящих в себе подобную опасность, ей, наверно, куда больнее, чем от удара кулаком. — Расскажи мне о Мейлане, Натаэль.
Авиенда сидела с угрюмым видом и молчала, но, имей ее взгляды силу, Асмодиан бы от них, весь избитый, дара речи лишился. И скорей всего, Ранду бы тоже на орехи перепало.
Ночью от Мейлана прискакал гонец с цветистыми восхвалениями и уверениями в непреклонной верности. На заре явился и сам Мейлан, в сопровождении шести других Благородных Лордов Тира, что находились в городе, и небольшого отряда тайренских солдат, которые то и дело касались рукоятей мечей и сжимали пики, словно ожидали схватки с айильцами, стоявшими рядом и молча наблюдавшими за тем, как проезжают мимо всадники.
— Еще чуть-чуть — и не миновать было драки, — сказал Асмодиан. — Сдается мне, этот Мейлан не привык, чтоб ему перечили, да и остальные вряд ли. Особенно двое, один с мятым лицом — Ториан, да? И Симаан — у него нос острее глаз. Знаешь, я привычен к опасным компаниям, но по-своему эти люди опасны не менее тех, кого я знавал.
Авиенда громко фыркнула:
— Мало ли к чему они не привыкли! Выбора у них не было: с одной стороны Сорилея, Эмис, с Бэйр и Мелэйн, а с другой — Сулин и тысяча Фар Дарайз Май. Ну, было еще несколько Каменных Псов, — признала все же она, — и кое-кто из Ищущих Воду, и несколько Красных Щитов. Если ты верно служишь Кар'а'карну, как ты твердишь, Джасин Натаэль, то должен так же оберегать его отдых, как и они.
— Девушка, я следую за Возрожденным Драконом. А Кар'а'карна я оставляю тебе.
— Давай, Натаэль, продолжай, — нетерпеливо проговорил Ранд, заслужив теперь уже в свой адрес недовольное хмыкание Авиенды.
Авиенда была права, беспокоясь, как поступят тайренцы, хотя, вероятно, на их решение больше повлияли не Хранительницы, а Девы и остальные, всерьез потянувшиеся к вуалям. В любом случае ко времени, когда приехавшие поворотили коней обратно, даже Араком, стройный седеющий мужчина, рассердить которого обычно непросто, уже готов был взорваться от гнева, а Гуам, лысый, как булыжник, и широкоплечий, как кузнец, и вовсе побелел от ярости. Тем не менее мечей никто не вытащил, и Асмодиан так и не понял, что же остановило тайренцев: неизбежное численное превосходство айильцев или понимание, что, даже если им удастся прорубиться к Ранду, тот вряд ли одобрит, коли они явятся к нему с мечами, обагренными кровью союзников.
— У Мейлана чуть глаза из орбит не выкатились, — закончил Асмодиан. — Но прежде чем уйти, он крикнул о своей верности и преданности тебе. Верно, думал, что ты услышишь. Другие поспешно вторили ему, однако Мейлан добавил кое-что, отчего все тайренцы на него уставились. У меня есть дар от Кайриэна для Лорда Дракона, сказал он. И заявил, что подготовил для тебя великолепное торжество, когда ты будешь в состоянии войти в город.
— В Двуречье есть старая поговорка, — сухо промолвил Ранд. — «Чем громче человек кричит о своей честности, тем крепче держись за кошелек».
А еще говорят: «Лиса частенько предлагает утке целый пруд». Кайриэн принадлежит Ранду и без подарков Мейлана.
Ранд нисколько не сомневался в верности Мейлана. Она продлится до тех пор, пока тот верит, что будет неминуемо уничтожен, коли Ранд уличит его в предательстве. Если его на том поймать… Это и был крючок. В Тире семеро Благородных Лордов, ныне сидевших в Кайриэне, были само усердие, пытаясь приблизить смерть Ранда. Потому-то он и отослал их сюда. Если казнить всех знатных тайренцев, которые строили козни против него, в Тире, того и гляди, из благородных никого бы и не осталось. В то же время всучить им подарочек, поручив разбираться с анархией, голодом и гражданской войной за тысячу миль от Тира, представлялось тогда удачным ходом: одним махом расстроить их злодейские планы и заодно сделать нечто хорошее там, где это необходимо. Разумеется, тогда Ранд даже не подозревал о существовании Куладина, и еще менее о том, что тот двинется в Кайриэн и поведет его за собой.
Было бы куда легче, будь то в сказании, подумал Ранд. В преданиях всегда так много неожиданностей и герой обычно узнает все, что ему нужно. Самому же Ранду казалось, что он в лучшем случае знает лишь четверть всего.
Асмодиан помялся — старую пословицу о том, кто громко кричит, вполне можно и к нему применить, что он, несомненно, понимал. Но, когда Ранд ничего не сказал, он прибавил:
— Думаю, он хочет стать королем Кайриэна. Разумеется, подвластным тебе.
— И Мейлану предпочтительнее, чтобы я оказался подальше от него. — Мейлан, видимо, надеется, что Ранд вернется в Тир, к Калландору. Очевидно, слишком большая власть Мейлана никогда не пугала.
— Естественно. — Асмодиан говорил еще суше Ранда. — Был и еще один визит. — С дюжину кайриэнских лордов и леди, без слуг и сопровождающих, явились, несмотря на жару, закутавшись в плащи и пряча лица под капюшонами. Очевидно, они знали, что айильцы ни в грош не ставят кайриэнцев, столь же очевидно, что они платили старым врагам той же монетой, однако они очень боялись, что Мейлан узнает об их визите. Пожалуй, даже больше, чем того, что айильцы решат их убить. — Когда они увидели меня, — с кривой улыбкой промолвил Асмодиан, — половина готова была убить меня из страха, что я — тайренец. Поблагодари Фар Дарайз Май, что у тебя по-прежнему есть бард.
Хоть кайриэнцев было мало, дать им от ворот поворот оказалось куда сложнее, чем Мейлану. С каждой минутой они все сильнее обливались потом, бледнели, но упрямо твердили, что хотят увидеться с Лордом Драконом. Желание это было столь велико, что, когда их требования не возымели никакого действия, они опустились до откровенной мольбы. Асмодиан, может, и считал айильский юмор странным и грубым, но посмеивался, рассказывая, как знатные каириэнцы в шелковых кафтанах и дорожных платьях старались прикинуться, будто его тут нет, а сами, стоя на коленях, цеплялись за шерстяные юбки Хранительниц Мудрости.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
